Текст беседы Дмитрия Юрьевича «Гоблина» Пучкова и Семёна Уралова
Дмитрий Юрьевич. Я вас категорически приветствую. Семён.
Семён Уралов. Моё почтение.
ДЮ. Что-то мы совсем забыли.
СУ. Да, украинская трагедия. У нас, напомню, концепция, в связи с тем что события достаточно предсказуемые, то есть историческое время растягивается, поэтому у нас часть серий, что называется, фактологических, где мы ковыряемся в материалах. Предыдущие — это было про новые регионы России и интеграцию. А часть у нас прогнозно-аналитическая, то есть как могут потенциально развиваться наши будущие [регионы].
ДЮ. Может быть.
СУ. Может быть, конечно.
Что я хочу сразу отметить, это, уважаемые слушатели, в первую очередь, к вам. Пропаганда, в отличие от аналитики, всегда имеет один выход. Может быть одна стратегия правильная, поэтому мы должны её поддерживать.
Идеология – это не совсем пропаганда, идеология – это система представления, она двигается в логике сценарной, то есть может быть так, может быть так, может быть так. Поэтому наш сегодняшний ролик будет принципиально не-пропагандистским, потому что он будет о будущем. Какой из сценариев будет реализован, ни я не знаю, ни ты не знаешь, никто не знает. Поэтому эти прогнозы — это попытка заглянуть в будущее, в первую очередь, для себя, для того чтобы потом проверить.
В чём бы я хотел, чтобы мы сегодня плотно разобрались, — это та точка кризиса, в которой мы находимся сейчас. Я напоминаю, что есть украинская трагедия малая, в которой мы все участвуем, где гибнут люди, которая разворачивается на наших глазах. А есть большая украинская трагедия, где территория Украины — это поле противостояния, вокруг которого самоопределяются все остальные игроки. Потому что, когда случается кризис, отсидеться в стране не получается, и все вынуждены самоопределяться.
И вот внутри этой партии, большой украинской трагедии, сейчас наметилось, мне кажется, две важных тенденции, которые будут определять дальнейшее сценарное развитие. Тенденция номер один: это после того, как миф всего контрнаступа раздулся, вся самопропагандистская мишура, США начали постепенно перевешивать расходы, связанные с этим проектом, на других участников.
ДЮ. Спихивают на Европу.
СУ. Не спихивают, подтягивают больше [стран], и не только на Европу. В этой части мы разберём, что за процессы происходят, и как они это делают. Не факт, что эти процессы произойдут, но они уже намечаются.
И второй процесс, который я вижу в большой части украинской трагедии – это передача более оперативного управления своим младшим партнёрам. Что имеется в виду? У победы же всегда много отцов. Да? А поражение всегда…
ДЮ. Сирота.
СУ. Сирота. Поэтому из того, что я вижу, польские и в меньшей степени румынские элиты втягивают в активную позицию по этому конфликту. Для меня было показателем история с Туском, с польским новым главой. Ну, новым-старым, Польшу мы будем разбирать отдельно, просто это иллюстрация. Он пришёл к власти на фоне недовольства украинизацией Польши, что Польша излишне втягивается, это были еврооптимисты. Они все русофобы, но эти — в меньшей степени. Но как только он реально пришёл к власти, символическая присяга — поездка в Киев, всё следует, как должно быть, и человека сразу быстро поправили.
В этом смысле я вижу второй важный процесс — это то, что США, связанные со своими внутриполитическими кризисами — мы вкратце сегодня по ним пройдёмся — начинают передачу своим младшим партнёрам. С одной стороны, у них есть равноправные партнёры, — как они считают из того, что я вижу, — это британцы. И это был ход, связанный с заключением договора по безопасности, когда Сунак специально приезжал в Киев. Понятно, что это чисто колониальная история, никто никого защищать не будет. Но тем не менее, на уровне оперативного управления, собственно, мы видим, [как включаются] британцы и их младшие партнёры поляки.
Я видел, например, по Белоруссии, эти все сети влияния, которые выстраивали в Польше, все эти нехты-шмехты, это были в первую очередь британцы. Даже систему пропаганды контрбелорусскую, такую как телеканал «Белсат», который в Польше базируется, формально это поляки, но настраивали всю работу там изначально BBC-шники. То есть надо просто помнить, что поляки, и вообще Польша (мы разбирали) — это особый игрок на этом пространстве. Польские элиты имеют особые отношения с США, там очень влиятельная диаспора польская, фигура Бжезинского, хотя ты объяснял, что к полякам отношение как к народу так себе, но влиятельные представители достаточно глубоко там представлены и в Британии тоже. В этом смысле моя гипотеза та же, но я вижу, что процессы углубляются, и следующая в этом смысле – Польша, и я объясню, где именно, как и что на них перебрасывают, это видно.
Но сначала давай разберёмся, то что называется, «с бабками». Это самое интересное, потому что на уровне пропаганды у нас там: «Всё, кинули, уже не будет никаких денег, уже всё».
ДЮ. Кстати, забавно, вот телевизор включаешь, там как начнут нести! Я, с одной стороны, прекрасно понимаю, это пропагандистский запал, вселение светлых мыслей, надежд, но вы хоть придержите коней! Если там сейчас, в данный момент, не происходит выдача очередных 60 миллиардов, это может произойти завтра. Может, до выборов — одно, после выборов — другое, а может, не США деньги сейчас будут давать, поскольку сложности в Конгрессе и прочее, а Европа. А может, потом усилят, а может, дадут ещё больше. Но тут — как это? «Пацаны, вон там последних на улице долавливают»… Почему мы ещё не в Киеве, расскажите. Почему Львов никто не бомбит, если последних долавливают? Ну, там, наверное, некому сопротивляться, да? Или есть кому? Представляете? Нет оружия? И оружие есть, вы не поверите. Боеприпасов нет? И боеприпасы есть. Ну, как так? Ну, как-то это? Я не знаю, как-то не по-взрослому, я бы сказал.
СУ. Как бы не самооблучиться такой пропагандой. И эта серия во многом для этого, для того чтобы быть максимально рациональным и безо всяких иллюзий.
Об ответственности. Есть такие люди как ЛОМы, лидеры общественного мнения.
ДЮ. Это мы с тобой.
СУ. Мы выступаем, ну, я за счёт тебя, в этом смысле. Хотя да, уже тоже, наверное, какая-то есть аудитория. А есть люди, которые ходят в телевизор. У меня претензий к людям, которые в телевизор ходят, в общем-то, нет. [Зато у меня есть претензии] к ЛОМам, людям, которые понимают, что за ними следят. Ведь важны не мы с тобой, а важны те, кто за нами следит. И от того, что мы будем излагать, [зависит то, что] у людей потом будет в голове роиться всякая дурь. Это как ты пришёл с плохим настроением — и давай выплёскивать его на всех! Ну, что это за бред?
Вот я вижу, что наши ЛОМы абсолютно безответственны. Для меня очередным проявлением этого был [шум вокруг] якобы отставки Залужного, непонятно когда это было. Я даже разборы даю. Ну, куда вы это несёте на наши федеральные каналы? Ну, к чему это всё? Внутреннюю [украинскую] мышиную возню, которая [им нужна] для решения их внутренних вопросов (они назначают крайнего, кто во всём виноват), вы выносите сюда, на аудиторию! Что за бред вообще?
Тут я вижу важнейшую вещь: пропаганда пропагандой, она должна так жить. Ну, хорошо, живёт и живёт. Но есть те, кто занимается разъяснением, а это иная функция. Как мы разбирали, у нас нет государственного органа по разъяснению. У нас же нет идеологии, [значит] нет и разъяснения. Эту функцию, естественно, подхватили те, кто называется ЛОМами. В широком смысле это называется интеллигенцией — вообще, в широчайшем смысле этого слова.
И тут я вижу полное самооблучение пропагандой. ЛОМы должны наигрывать пропаганде, в этом же смысл ЛОМов — чтобы пропаганда ловила какие-то твои рассуждения. А тут идёт полное сливание в работе с эмоцией победы. То есть это же эмоции, это же иллюзия победы, это же ты постоянно накачиваешь эмоции, и, к сожалению, в этом смысле огромное количество наших ЛОМов самоукраинизировалось, надо это признать. Они уже точно так же, как украинские ЛОМы, ловят любую вспышку только ради того, чтобы к себе это притащить.
ДЮ. «Я первый, я первый!» И действительно же получается, что интернет – это в первую очередь высокотехнологичная система распространения слухов. Проверить вы ничего не можете, «вот только что попали по бункеру, в котором сидел заместитель Залужного, но это не точно». Что значит не точно? Я помню, вы в прошлый раз убили самого Залужного, и сразу сказали, что убили Залужного. Вот он, кстати. И что? Ну как-то настолько несерьёзно, что не знаю.
СУ. Это связано, знаешь, с чем? Это связано с отсутствием системы обратной связи по отношению к нашей пропаганде и идеологии, потому что у нас, я напомню, политическая система настроена на рейтинг очень долгие годы, а в этом остром конфликте важен не рейтинг и не популярность, важно доверие. То есть, вообще, доверяют или не доверяют, потому что игра слишком длинная, в то время как пропаганда привыкла работать на короткую дистанцию: «Давайте замочим Навального». «А-а-а-а», — накинулись, закидали. Нет, это длинная история, это человек уже проживает полжизни, он живёт с этим, поэтому по-другому надо действовать, должна быть разъяснительная работа. То есть какими-то вещами [занимается] пропаганда, а какие-то вещи человеку нужно объяснять, нужно его вести по жизни.
Этим мы и попытаемся заняться, в данный момент [разберёмся] с деньгами. Сообщений масса, надо сразу отделять, есть пропагандистские сообщения, сколько денег [выделят], много ли дадут. Это одна история. А есть решения, когда они выделяются, когда они доходят и как это движется. [Нужно понять], откуда черпать информацию, на что опираться. Из того, что я нашёл и на что буду опираться, это институт Киля. Мы его использовали во втором сезоне ещё. Они постоянно работают и обновляются. Это академический институт.
ДЮ. Немецкий?
СУ. Немецкий институт Киля. Конечно, их не заподозришь в том, что они ангажированы и нам как-то подыгрывают, но почему я остановился именно на немецком [исследовательском центре], потому что Германия занимает особую позицию. В чём она? Германия, конечно, идёт по [обозначенному] пути, но ей это очевидно очень не нравится, это прямо видно, что это не нравится, и поэтому даже это исследование — максимально (насколько это возможно) объективно. Видно, что они деполитизированы, просто академики занимаются анализом.
И там, что очень важно — мы дадим иллюстрации, там много иллюстраций, сам, кто захочет, покопается в ссылке, называется Ukraine Support Tracker — они полностью исследуют всё сообщение, как и где поддерживают по разным странам. [Информация] обновляется. Следующее обновление у них будет в середине февраля, они поквартально следят, сейчас у них данные до конца 2023 года. В общем, они постоянно это всё отслеживают.
Что мы имеем по голой статистике, что называется, обязательства? Вот смотрите, общий объём обязательств уже подтверждённых, вот как они вышли к октябрю 2023 года.
Если изначально донором основным были США, до 70%, то к октябрю 2023 года, когда уже прошли все обещанные транши, на США стало приходиться 43% поддержки от общей суммы, а страны ЕС в общей сложности уже стали поддерживать на 47%, и этот [процесс] явно имеет тенденцию к изменению.
ДЮ. Обратите внимание, ещё никаких истерик в Конгрессе, ещё никаких воплей о том, что денег не дадим, а всё видно.
СУ. Да, это сопряжено, я думаю, с активной работой госпожи Прицкер. Напоминаю, это проверяющий от США, министр финансов, очень влиятельная. У неё был большой завтрак в Давосе по украинской теме, часть вышла в паблик — что касалось отъёма российских денег. А всё, что касалось аудита, который проходил на Украине, осталось за кулисами. Прицкер уже третий месяц со своими людьми плотно работает в Киеве, это не скрывается. Линия, которую ведёт Прицкер, и что проявляется во всём, – это оптимизировать максимально расходную часть, и с этим связаны сейчас массовые посадки тех, кого начали сажать там внутри.
Я вижу два процесса: с одной стороны, они считают бабки. И сколько их, мы сейчас тоже приблизительно прикинем. А с другой стороны, они оптимизируют внутри расходы. Идёт обычный бизнес-процесс, нет никаких «ах, всё пропало!». Нет! Обычная оптимизация бизнес-процессов.
ДЮ. Да. Я бы сразу ещё вдогонку сказал, поскольку мы не видим и не слышим никаких абсолютно призывов «а давайте-ка сядем за стол переговоров», ну, так значит и незачем садиться за стол переговоров. Я имею в виду предложение с той стороны. Если их не поступает, они в своих действиях уверены. И тут же, как обычно, пока толстый сохнет, худой сдохнет. Ресурсы там гигантские, натурально гигантские! Там ещё не дошли до дна, и речи [об этом] нет, и речи нет.
СУ. Ну вот картинки, которые мы обязательно дадим, они очень хорошо показывают относительную поддержку. Это общая поддержка в процентах ВВП.
ДЮ. США, Канада.
СУ. И вот какая нагрузка идёт на Европу, это в процентах, в деньгах расходуют больше, но основная нагрузка постепенно падает на ближайших союзников.
Вот это хорошо тоже видно по статистике, поддержка правительств Украины, то есть по типу помощи европейские институции уже на первом месте, причём на них в основном падает, обрати внимание, financial, на втором месте United States, но у них финансы – это только 40%. Основное — это military, то есть они…
ДЮ. Сами себе платят деньги за то, что оружие и технику отправляют на Украину.
СУ. Сами себе. Вот Германия, обрати внимание, у неё тоже позиция, она зарабатывает за счёт милитари, а этих всех нагрузили.
ДЮ. Я с твоего позволения добавлю: обратите внимание, сколько оружия и техники поставляет Европа, и сколько поставляют США. С моей точки зрения, это говорит о том, что европейские деньги идут в США, где оплачивают поставляемую американцами технику.
СУ. И на социалку украинскую, внутренние расходы.
ДЮ. Нет-нет, это если про войну, то всё работает на американский ВПК.
СУ. И чуть-чуть на немецкий.
Дальше. Какая нагрузка? Это же европейские институции, это нагрузка уже на страны в процентах ВВП [каждой страны], своей национальной [экономики].
Литва – наибольшая нагрузка, Эстония, Норвегия, Дания, Латвия, Словакия, которой вообще это сто лет не надо было, Польша, Нидерланды. И в самом-самом конце в плане нагрузки — Соединённые Штаты, они имеют нагрузку 0,3% от ВВП.
ДЮ. Однако.
СУ. Ну, с такими уровнями расходов это полностью подтверждает этот тезис, который был озвучен, что их стратегия — это повысить наши военные расходы, самим не особо повысить, и в этой ситуации долго работать на…
ДЮ. на износ
СУ. На износ, чтобы эти обезжирились за счёт расходов финансовых, мы обезжирились за счёт расходов финансовых, перестройки экономической модели, и ещё…
ДЮ. И война.
СУ. И война физическая. И самое главное, я напоминаю, что в рамках этой стратегии США всегда перетягивают к себе богатых успешных людей отовсюду, поэтому чем больше будут расходовать эти страны и чем хуже будет жизнь, тем больше богатые люди будут дальше сваливать вместе со своими деньгами.
ДЮ. Утекать.
СУ. Вот, говорят: «Не дали, не дали денег!» Но если говорить в абсолютных деньгах, уже на 2024 год подтверждены немецкие деньги и деньги ЕС до 2027 года — ежегодные 50 млрд. евро. То есть будет ежегодный пакет от Евросоюза в 50 млрд. евро и отдельный 4-летний пакет от Германии. То есть в принципе США уже добились, чтобы европейские союзники сделали так, что минимум до 2027 года у них уже всё забронировано.
Нельзя скрыть объективные данные, выраженные в статистике, в обязательствах. Если они заложили уже в бюджете что-то до 2027 года, значит, как минимум до 2027 года они будут пробовать играть в это. Получится или нет, я не знаю, но пробовать они это будут. Вот из чего я исхожу.
ДЮ. Да-да. Вдумайтесь, сколько у них денег, что они себе могут позволить столько вливать в это образование,спонсировать войну техникой, оружием, боеприпасами, деньгами. Вы там все эти сказки, как от известного гражданина Шойгу «Где снаряды?», а что-то с хохляцкой стороны докладывают, что со снарядами всё в порядке — головы не поднять. А что ты истерики тут устраиваешь? Точно так же и у наших: «Ой, у них снарядов больше нет». Ага!
СУ. Да-да. Тут самое главное — не испытывать никаких иллюзий по поводу того, что денег нет. Деньги есть, и их много. Понятно же, зачем Норвегию втянули? Ну вот её втянули, а она теперь финансирует, у неё 1,7% от ВВП — поддержка Украины. Ну, что такое 2% от ВВП? Ничто.
ДЮ. Ну, как сказать…
СУ. Нет, ну, имеется в виду, если в целом раскидывать на всех, ничто, просто ничто.
ДЮ. С Норвегией всё понятно, там запасы газа и нефти — почти как в России, а население 5 млн человек. Вам куда столько? Давай, помоги. И никуда не денешься.
СУ. И самое главное, что их же сейчас ещё параллельно затягивают в НАТО, скандинавов. Шведы с финнами уже там, это потому, что финансирование идёт, мы с капитаном первого ранга Владимиром Ераносяном в студии сейчас разбирали, что финны давно уже готовили спецназ для действий на сопредельных территориях.
ДЮ. Конечно, да.
СУ. Всё это было в 2016-2017 гг., шведы давно строили маленькие ледоколы, как раз для военных действий. Потом отдельно у них авиация, Штаты давно на Аляске создали ударный полк истребительный авиационный, понятно, в каком направлении он на Аляске находится. Напомню, что незадолго до СВО всплывала подводная лодка возле наших берегов, именно целенаправленно американцы демонстрировали. Поэтому у нас ещё есть арктический фронт. Мы всё время говорим про украинский, среднеазиатский, а забываем очень важный арктический фронт, где наш порт Мурманск на данный момент является единственным открытым выходом в мировой океан, потому что везде в остальных местах нас блокируют. Чёрное море потенциально блокируется, Петербург потенциально блокируется, Дальний Восток — ну, он очень дальний, а вот в нашей европейской части фактически только Мурманск является беспрепятственным выходом во все эти…
ДЮ. Как войну.
СУ. Как в войну. Да, так оно и было, а учитывая, что у нас ещё стратегия политэкономическая — на сжиженный газ, чем занимается «Новатэк», это всё экспорт идёт по Северному морскому пути, там всё это собирается. Поэтому нас ещё в Арктике ждёт отдельная история, я уверен, что у норвегов, у шведов и у финнов будет особая партия в этом направлении. Непонятно, в чём она проявится, но учитывая, сколько они денег уже на это всё тратят и как их затягивают, ружьё обязательно должно выстрелить.
С этой частью мы разобрались, мы обязательно дадим эти графики, чтобы люди сами посмотрели, поковырялись.
Ну вот, смотрите, при этом параллельно что наблюдается? Казалось бы, партия у них достаточно успешная, плюс-минус, которую они реализуют, потому что удалось, с одной стороны, затянуть в позиционную войну нас, удалось затянуть в позиционную войну европейцев, и, казалось бы, всё отлично, да? Но у американцев была ещё и внутренняя задача по отношению к кризису постукраинскому. Я [рекомендую], уважаемые слушатели, посмотрите с Дементием наш разбор, называется «Использование вооружённой силы США за рубежом и общественное мнение», там [рассматривается], как в 90-е годы у них были связаны военные конфликты за рубежом и [общественные] настроения, потому что в США очень серьёзная контузия во внутренней политике после Вьетнама. Это был [сильный] кризис, они на это очень обращают внимание. Поэтому украинский кейс, как говорят, модное словечко, должен служить для внутренней политики.
Но, как мы шутили с одним украинским политологом, который сейчас уже совершенно упоролся, что историческая судьба Украины – это уничтожать все империи, куда она вступает. Связались с поляками — конец полякам. Связались с Карлом XII — конец Карлу XII, пришли в Российскую империю — и она накрылась, потом и Советский Союз. Типа, «сейчас мы разрушим Запад». Ну, что-то в этом есть.
ДЮ. Да.
СУ. Что-то в этом есть, но это шутки, а на самом деле они очень прагматичны. И очень видно, как во внутренней политике они этот кейс сворачивают как публичный. Есть кейс, где они нам проблемы создают, а есть кейс, которым они пользуются внутри у себя. Уже видно, что внутри себя это у них достаточно вторичная история, она важна, но уже периферийна. У них была попытка перекинуть, добиться перемоги с помощью Израиля. Но маленькой победоносной войны…
ДЮ. Не получилось. Только геноцид.
СУ. Только геноцид. Поэтому они отыграли немного с Аргентиной, всё-таки перемога немного получилась, новый президент, и из того, что я наблюдаю, они фокус внимания смещают больше на Латинскую Америку. Мы сейчас разберём эти кризисы.
Европейский кризис уходит на периферию, и в этом у меня есть надежда, что в связи с этим наши перестанут так много интересоваться США, потому что пока… В чём особенность нашей всей пропаганды? США много пишут про нас, наши начинают возбуждаться на эту тему. Я надеюсь, что они будут меньше нас замечать, и мы, наконец-то, будем землёй интересоваться, а не тем, чем [сейчас занимаемся]. Ну, это же приятно, с Байденом воевать? Ты сидишь в Москве, в Питере и воюешь с Байденом, это ж удобно. Ты попробуй разберись, что там в Харькове, что там в Киеве.
ДЮ. Авторитетно, да.
СУ. Да, авторитетно.
Поэтому в ноябре, учитывая, что у них выборы в конце года, по всей логике украинский казус-кейс нужно вывести из актуальной повестки, то есть его нужно максимально притушить, чтобы он не был на самом пике. А нашим в этом смысле, [наоборот,] логичнее вывести его. Поэтому я думаю, что наши будут активно подыгрывать Трампу, это уже происходит, то есть будут вытаскивать украинскую повестку. Я не знаю, нужно нам это или нет, но просто опасаюсь, что это будет чистая пропаганда, а наши опять из этого раздуют, что это реальность. Не будет никакой из этого реальности, просто будут шпильки вставлять действующей администрации, как сейчас Залужный вставляют шпильки Зеленскому, и наоборот. Но это ж на езде не сказывается в общей сложности.
Поэтому сейчас, грубо говоря, внутренняя политика США – это как спор между эффективным эсэсовцем и неэффективным. Один говорит: «Нет, плохой они концлагерь построили». А второй говорит: «Да нет, прекрасный же концлагерь, смотрите, и печи хорошие, мы сейчас ещё дров завезём, хороший концлагерь, вот подкрасим чуть-чуть». Так к ним надо относиться.
Я ещё раз благодарен украинской коррупции. Я не знаю, кто спас столько же жизней в этом конфликте, как украинская коррупция. Спасибо прапорщику Ципердюку за всё сделанное. После того, как придёт осознание, что украинский кейс невозможно использовать во внутренней политике с точки зрения конкретного рейтинга и очков, я ожидаю, что начнётся полное бичевание «плохих наших сукиных сынов», потому что это как-то нужно отыгрывать. Поэтому над Зеленским, ну думаю, Зеленским нет, но над всякими ермаками и прочими висит такой дамоклов меч! Они ещё не представляют, как их разыграют во внутренней политике США, они даже подумать не могут! Это как в Рим возили вождей. Хорошо в фильме «Рим» показано, когда везут пленного. Ермаки не понимают, что они такие, как те самые племенные вожди, которых гражданам Рима нужно показать: «Он воровал наши деньги! Казнить!» И история будет очень тяжёлая.
Мой прогноз по большой украинской трагедии: сейчас в США – политический кризис, он не является кризисом власти. Надо очень чётко разделять политические кризисы и кризисы власти. Политическая система США в силу того, что она двупартийная, она изначально построена так, чтобы она была внешне кризисной, они таким образом снимают психоз у своего народонаселения. К пониманию этого они пришли ещё в конце XIX в., когда чуть не возникла третья партия популистская (социалисты, которые были сильнее), это давняя их история. Им нужны эти кризисы. Есть кризисы реальные в США, а есть кризисы, с помощью которых они снимают психоз в обществе. Как, например, BLM мы видели. Реальный расизм есть? Есть. Реальная преступность есть? Есть. Ну давайте психоз снимем с помощью Black Lives Matter, поддержим бедных, поизвиняемся, снесём пару памятников — ну вот, вроде психоз успокоился. Это же не совсем кризис. Да?
ДЮ. Да.
СУ. Это как наша доска Маннергейма, да? Вроде бы кризис, но если её не вешать, то и кризиса не будет. Понимаешь? Вот так получается.
Надо очень чётко разделять внутри Евросоюза и США кризисы политические и шоу политические и кризисы власти. На данный момент нигде никакого кризиса власти не просматривается, именно кризиса власти. Политические кризисы имеют [место].
Кризис власти всегда связан с институциональными конфликтами, например, ЦРУ попрёт на АНБ, или Пентагон попрёт куда-то. Напоминаю, Советский Союз. Кризис власти. Деятельность, когда всё расхристано. Но пока мы видим работающие институты и кризисы внутри элит, это классические истории: ну, поменяли одного премьера в Италии на другого, ну, вот вам Буша поменяли на Обаму. Что-то изменилось? Ничего не изменилось. Поэтому, пока кризиса нет, мы можем оценивать только вероятность кризиса. Его нет, есть только вероятность.
У нас двойное отражение, я себе сделал пометку. Мы смотрим на происходящее в гегемоне через отражение. Происходит что-то в США, есть медиа США, которые отражают реальность, есть наши медиа, которые отражают отражение, и мы уже питаемся отражением отражения отражения. Так точно можно залезть в пузырь и самооблучиться. Что я всем рекомендую? Если мы хотим понять, что происходит у гегемона, то нужно читать тех, кто внутри самого гегемона искренне переживает о том, что у них происходит, и не является нашим сторонником.
Кризис же не новый, это кризис отсроченный. Я всем рекомендую Н. Хомски. Он признан ведущим интеллектуалом мира, это лингвист, политолог, марксист, его две базовые работы – «Как устроен мир» и «Кто правит миром», там эти все кризисы, почему в США так происходит, как было, всё это разобрано. И его ближайший товарищ Адам Туз, политэкономист, книга его «Крах» 2008 года, на самом деле то, что происходит сейчас, — это повторение 2008 года, просто на новом уровне. Ничего нового не происходит, ничего американцы нового не делают, просто так получилось, что на месте Латинской Америки теперь мы. Раньше они всё время в Латинской Америке это делали, а теперь делают у нас. Ну, молодцы!
Схема простейшая: им нужно списать будет, как всегда, много ничем не обеспеченных денег, деривативов, и точно так же, я напоминаю, Первая и Вторая мировые войны были лучшим способом списания всех долгов. Всё, схема элементарная. А какая будет война, где — какая разница?
ДЮ. Вы как дети!
СУ. Ну, вообще! Сегодня выведем отсюда войска, завтра отсюда не выведем — какая проблема? Главное, чтобы сама машинка работала.
Теперь давай поговорим про противоречия в США. Кризис власти может случиться у гегемона, но я отметил ряд трендов, за которыми лично буду наблюдать, которые, я считаю, могут потенциально привести к кризису. Это, конечно же, кризис «центр–регионы», который, как и в Советском Союзе, ярко выражен. Мы видим центр, который играет в геополитические игры, а [что касается] регионов, это то, что сейчас с Техасом мы видим, историю с границей, это вопрос о полномочиях, потому что граница – это характеристика общей страны. А какое вы, местная власть, имеете отношение к общей границе? Хотя там всё-таки штаты — это как государство. Это серьёзный кризис, на котором разрушился Советский Союз, потому что вопрос о границе – всегда главный вопрос внутри всего. За этим нужно наблюдать, центр–регионы.
Дальше. Миграционный кризис, как мы видим, уже порождает политический кризис. То, что изначально было фишкой свободы, постепенно становится наоборот. Ну, нам это тоже очень сильно светит, их латиносы, я считаю, — это как наши выходцы из Средней Азии. Как там используется модель людей фактически на полурабском положении, точно так же у нас это воспроизводится по отношению к выходцам из Средней Азии. Очень нездоровый кризис, на него надо очень внимательно смотреть, потому что при сохранении миграционной политики он проявится и у нас.
Дальше. Кризис платёжного баланса в чём выражается? Сейчас уже никто не понимает, какой госдолг у США. Если пару лет назад ещё как-то считали эти хулиарды, то теперь всё засекречено, теперь спецстатьи бюджета, и вообще непонятно, какой госдолг. Но это попахивает большим бумом.
ДЮ. Кидаловом, да.
СУ. Да.
Ну и, соответственно, мы можем видеть на примере США очень интересную технологию, как бюджетная борьба становится борьбой политической. У нас в России этого нет, потому что у нас бюджет принимается на несколько лет вперёд. У них яркой политической борьбы нет, а идёт именно борьба за бюджет, и она провоцирует политические кризисы. Там с чем это связано? Там есть расходы на границу, они федеральные, а требования региональные, то есть штата Техас. Вопрос выделения бабла вроде технический, это охрана границы, а становится политическим, потому что для тех, кто находится в столице, — это периферийная проблема. А штат начинает бурлить.
Из того, что я вижу, я не специалист по внутренней политике, я просто вижу, что кризисы бюджетные у них постепенно становятся политическими, там позицию спикера занял представитель республиканцев, а ещё и яркий сторонник Трампа. Они сейчас будут полгода ставить максимально палки в колёса, которые могут, но это тактическая игра, на неё надо смотреть только политтехнологически. То есть как ведётся борьба? Это не имеет никакого отношения к текущей реальности, потому что финансирование в основном переложено уже на Евросоюз, а все долгосрочные программы в США и так утверждены до 2027 года. Это политическая борьба.
Третий кризис, который у них явно просматривается – это кризис с союзниками и арабами, то есть Израиль геноцидит и, в общем-то, срал на США; Украина от рук отбилась. Есть этот маленький кризис и, я считаю, более важные, это социокультурные кризисы, которые у них разворачиваются. Жду с интересом выхода фильма про гражданскую войну в США, интересно, как они видят свои социокультурные кризисы, потому что они явно довели до того, что есть одна половина, все эти сто гендеров и прочая хрень, и с другой стороны есть суровые мужики с оружием. Зачем они до этого довели, мне непонятно сейчас, но, видать, они уже дошли до такого момента, что назад мясо в мясорубку не проворачивается. Это серьёзный кризис, я бы даже назвал его более важным, чем кризис бюджетный, потому что начинаются конфликты из-за денег и из-за ресурсов, а закончиться они не могут из-за разных идентичностей. Втягиваются сначала элиты, а когда уже втягиваются простые люди — и пошла жара, и остановить это уже невозможно.
ДЮ. Но они как-то странно себя повели. Мы десятилетиями наблюдали организацию так называемых цветных революций, то есть госпереворотов, достаточно понятными, примитивными, но при этом крайне действенными средствами. И я с ужасом всё время смотрел, все эти наши козлы, не наши козлы ведут народ на заклание, а эти хихикают, потирают руки. Но потом в какой-то совершенно непонятный для меня момент кто-то в США решил, что эти технологии можно завести в США. «Видите, как хорошо работает?» Ты дурак? Ты вообще последствия представляешь, что это будет? Ну вот, теперь последствия наблюдаем всех этих ваших BLM, гендеров, шмендеров…
СУ. А понимаешь, в чём фишка? Ты прав, что оно вернулось, но это не специально завезли. Они глобализовали сначала свою культуру, навязали нормы и образцы, а потом это вернулось.
ДЮ. Как бумеранг.
СУ. Это как гармошка: растянул меха – всё, уже играй, деваться некуда, не остановишься. И у них эта ситуация. Это как Советский Союз – столкнулся с пролетарскими революциями по всему миру. Может быть, они и не нужны в Африке? Может, там уже и пролетариев никаких нет, одни вожди племенные? Но надо. Почему? Потому что нельзя остановиться, потому что иначе поезд сойдёт с рельс. Потому что нельзя остановиться.
Это важная вещь. Я на этот социокультурный кризис на самом деле даже больше возлагаю надежд, что он приведёт к полноценному кризису, чем про деньги и про все эти истории. Потому что за ценности мы воюем на самом-то деле, когда всё отбрасывается. Возникают конфликты из-за денег, а потом они уходят всё равно на ценностный характер, потому что становятся вопросом выживания.
А всё-таки у человека «не убий» зашито на уровне культуры, для того, чтобы перешагнуть это, ему надо сделать над собой очень [большое усилие]. Я сейчас не говорю о ситуации спасения жизни, когда ты должен перейти [черту]. А гражданская война – это самое страшное, что есть.
ДЮ. Да.
СУ. Это надо убедить себя, что ты должен убить такого же, как ты. Это очень важная вещь.
Политэкономический кризис связан с моделью, что нынешняя американская модель ВПК просто непригодна в силу своей высокотехнологичности к такому типу конфликтов, которые они заквасили. Их концепция состояла в том, что «мы разгоняем этих бедуинов в тапочках», а тут оказалось, что война вернулась в реальности XX века, и эта высокотехнологичность обеспечивает маржинальность ВПК, что хорошо с точки зрения денег, бабла и хулиардов, но с точки зрения реального сектора экономики, что и 60-летних дедов-пенсионеров вытаскивают…
ДЮ. Гребут.
СУ. Это другая модель, то есть они сами сменили свою политэкономическую модель, и если финансовый сектор всё обеспечивал, то в сфере реального производства (ты же не вынесешь в Китай производство оружия) они натолкнулись на серьёзную проблему, которая сразу же привела к появлению так называемого чёрного лебедя в лице хуситов, которые сразу начали демонстрировать, что «ничего вы с нами не сделаете».
Политологи описывают этот конфликт глобального Юга с Западом, я не хочу уходить в такие обобщения.
ДЮ. Дебри.
СУ. Глобальный Юг, не глобальный, саудовские монархи играют в эту игру, играют в эту игру – всё это вторично. Может быть, кто-то разбирается, кто кому Рабинович в этих династиях, но факт есть факт: как только гегемон ослабляется, со всех сторон начинают вылетать чёрные лебеди. Я прописал эти точки. В них будет какая логика? Это как старый Акела, как только он промахнётся, по всем этим конфликтам начнут наваливать, то есть поликультурную часть, на границе мы видим, как наваливают.
Но вот политэкономический кризис неадекватной стоимости высокотехнологичного оружия, с моей точки зрения, может разрушить вообще всю картину мира, которую американцы выстраивали последние 30 лет с точки зрения своей гегемонии. Оно было основано на чём? Есть мир, в мире есть технологические лидеры, которые представлены пятью странами – США, Британия, Япония, Германия, Нидерланды. И их высокотехнологичное доминирование обезоруживает тебя на этапе, когда ты даже не вступаешь с ними в конфликт. До такой степени кинематограф, массовая культура [навязали стереотип], что ты даже не будешь с ними ввязываться ни в какие конфликты. Проще договариваться, потому что никто никогда этого не пробовал делать, ни у кого никогда не получалось.
А для того, чтобы этого не было, они постоянно проводят акции устрашения каждые 10 лет, я напомню: то Саддам, то Каддафи. Это коммуникация для элит. Они показывают элитам, что будет с вами, если вы не будете действовать добровольно. И вот впервые за 40 лет эта модель дала сбой, и эти хуситы – это первые чёрные лебеди, дальше мы будем за ними наблюдать.
В какой сфере? Американская гегемония держится на двух столпах – финансовые расчёты и мировая морская торговля. Это два их самых слабых, в общем-то, момента. Мы видим, что по финансовым расчётам основные атаки проводит Китай, который аккуратно ведёт себя на мировом финансовом рынке, а вот морская международная торговля – это у нас. Мы, судя по всему, влезаем в прибрежные конфликты. В чём особенность? Морской флот морским флотом, а самое главное – торговые артерии, по которым двигаются [суда]. Торговых артерий всего несколько во всём мире, реально их всего несколько.
ДЮ. И они утверждают, что если они их контролируют, то они владеют миром.
СУ. Да-да-да. Сейчас начинается [интересная история]. Конечно же, хуситы не перевернут никакую ситуацию, но после того как накопится набор таких [примеров] по каждому из этих перечисленных точек кризиса, будут вылетать чёрные лебеди… Что такое чёрный лебедь? Непредсказуемый фактор, который внезапно возник в связи с вновь открывшимися возможностями. Как бандиты в 90-х. Началась приватизация, они сами полезли, их никто особо не звал. Здесь точно такая же ситуация.
Вот тут, в этой точке находится главный риск для авторитета США, потому что в реальной системе власти всё держится на авторитете и добровольном подчинении. Вы добровольно должны отвозить туда деньги. Да?
ДЮ. Да.
СУ. И вот эта точка – это и будет вопрос авторитета. Ну и, собственно, глобальный кризис, который мы видим – это кризис внутри торговли, как меняются торговые потоки, как начинают третьи страны выбрасывать свои флаги, чтобы торговать российской нефтью. В общем, проходит дисбаланс мировой торговли. Что образуется после этого дисбаланса, мы не знаем. Одни экономисты одно предсказывают, другие — другое, но то, что будет несколько параллельных систем торговли, это уже есть, это уже факт. Будет легальное, будет нелегальное. И внутри нелегального образуется какая-то новая своя экономика, мы не будем знать, что это за танкерные флоты де-юре. А потом, после кризиса, это де-юре станет де-факто. Раз! — и образуется, что у России, оказывается, есть большой танкерный флот. Ну, рано или поздно флаги-то выбросят.
ДЮ. Да.
СУ. Это всё равно рано или поздно произойдёт. За каждым из этих мной перечисленных конфликтов, которые находятся в США, каждый игрок пытается им, с одной стороны, нагадить, а с другой стороны, он свои игры в этой партии пока что прячет, потому что пока что санкции [бьют] достаточно больно, поэтому каждый игрок максимально прячет свои шаги, где он может, и пытается действовать прокси-методами.
Мы видим, Иран не вступает в прямую конфронтацию с США, но имеет достаточное количество прокси-сил, которыми создаёт проблемы по всему пространству. Модель, грубо говоря, — Сирия, когда есть некое национальное правительство, которое не всё контролирует, и есть внешние игроки, которые своими прокси-силами, в общем-то, перебрасываются. Это модель, которая уже работает. Если раньше мы говорили: «Россия там бросила вызов», там ещё что сделала — всё, теперь уже эта модель работает в большом количестве [стран], в том числе в странах Африки, Латинской Америки. И мы можем предположить, что эта модель будет двигаться дальше.
И теперь самое главное. К чему это приводит вокруг нас? Это уже официальное заявление. В этом году — это вывод аналитического центра Европейского Совета — Европарламент будет самым правым со времён создания в 1979 году. Нацификация на марше. Правые силы приходят постепенно к власти везде, сначала их представительство усиливается в Европарламенте, в отдельных странах, как в Голландии мы наблюдали, они уже постепенно приходят к власти. В правых есть два направления: есть евроскептики, а есть прямо нацисты. Но учитывая, что их ведут в войну, я считаю, что произойдёт нацификация Украины.
ДЮ. Европы.
СУ. Ой, да, Европы, на Украине уже произошла [нацификация], вслед за Украиной произойдёт нацификация Европы.
ДЮ. Соглашусь.
СУ. Это всё давно было спрятано, это всё было прикрыто welfare, богатством, потреблением.
ДЮ. Но никуда не делось.
СУ. Но никуда не делось, да. И в Евросоюзе что получается? По прогнозам самих европейцев, первые места правые будут иметь в Австрии, Франции, Венгрии, Италии, Венгрии, Польше, Нидерландах, Словакии, Чехии — вся эта часть.
ДЮ. А куда они своих негров девать будут?
СУ. Резать, я думаю, концлагеря будут делать. Или отправлять воевать с Россией.
ДЮ. Опыт есть.
СУ. Опыт есть, да.
А теперь мы подходим к финалу, я подчёркиваю, что это прогнозная часть, сценарная. Это были сугубо мои выкладки: что я считаю главным в большой украинской трагедии, какие точки будут ключевыми. Теперь, соответственно, есть три сценария, из которых мы можем двигаться:
Первый сценарий – это реализация всех рисков, которые мы описали в Соединённых Штатах Америки, и, соответственно, произойдёт разрушение централизованной системы власти. Мы говорим применительно к постУкраине. Я напоминаю, что государственность там сейчас представляет из себя гальванизированный труп. Государственность – это система систем, где всё взаимосвязано между собой. Большая часть государственных функций давно отмерла, и их поддерживают с помощью внешних воздействий:финансирование всё внешнее, разведка внешняя, всё уже внешнее.
ДЮ. Оружие внешнее.
СУ. Оружие внешнее. И всё, с вас только люди, и выполнять, собственно, приказы. Почему это называем биореактором?
Сценарий, самый лучший для нас. В США кризис политический становится кризисом власти, разрушение централизованной системы власти в колониях, я напомню, управление колониями проходит через отдельные интерфейсы, у них для этого создан Госдепартамент, отдельные фонды, они не управляют внутрифедеральной системой. То есть, будет ситуация, похожая на уход Советского Союза из постсоветского блока, когда выдёргивается внешняя вертикаль власти и образуется на месте постУкраины — тут мы возвращаемся к нашему базовому сценарию, — всё возвращается в состояние февраля 2022 года, где государства единого нет, есть набор разных населённых пунктов, где есть власть гражданская, что называется «лучшие люди города» (элиты), и уже есть власть военная, которая пришла. Как это будет выглядеть? Ну, я-то считаю, что Зеленский снял свой фильм провидческий во многом.
ДЮ. «Слуга народа»?
СУ. Да, «Слуга народа». Мы врежем этот отрывок, как будет выглядеть.
Разговор президента Украины Василия Голобородько с премьер-министром у карты Украины.
– Василий Петрович, это наша с вами Родина, 28 великих могучих независимых государств.
– Я не понял, что произошло?
– Вам знакома теория большого взрыва? Всё концентрировалось, сжималось, давление увеличивалось, напряжение росло, температура зашкаливала, и бах! — и на молекулы. Перед вами территория полураспада в хаотичном движении.
– То есть, Украины больше нет?
– Почему же нет? Есть. Где она? А вот, Легитимная Украина, правда, без Троещины [прим.: крупный жилой массив в Киеве на левом берегу Днепра].
– Как?
– Королевство Троещина, наше отечественное Монако. Потом Та самая Украина, Первая Украина, Великая Украина. Была одна, стало четыре, на любой вкус и цвет.
– Шведська волость?
– Шведська волость — бывшая Полтавская область. Областная рада пересмотрела результаты Полтавской битвы и присудила победу шведам.
– В смысле? Триста лет спустя?
– Историческую справедливость восстановить никогда не поздно, Василий Петрович.
– А что Швеция?
– Отмалчивается.
– СССР?
– Да, СССР – Союз Свободных Самодостаточных Республик, бывшая Луганская и Донецкая области со столицей в Горловке. Слобожанщина.
– Ну, это понятно.
– Это вам понятно, а мне непонятно. Слобожанщина. Как можно было назвать Харьковскую область в честь себя? Жанна Юрьевна восседает на железном троне в Лозовой [прим.: Город в Харьковской области].
А на западе ещё смешнее. Обратите внимание, Бурштынно-Янтарная [прим.: бурштын – по-украински «янтарь»] Республика. Как говорится, и вашим, и нашим.
– Захiдна [(укр.) — Западная] Джорджия? Это что такое?
– Я думал, вы сразу догадаетесь. Бывший президент дружественной нам кавказской страны всё-таки прорвался из Польши и закрепился [прим.: имеется в виду М. Саакашвили].
Галицкое Королевство. Ну, тут понятно.
– Понятно.
– СлУРФузия. Вот такая конфузия.
– Я не понял.
– Славяно-Угорско-Румынская Фузия. Что ж, тут непонятного?
– А тут вообще названия нет.
– Целый месяц уже идут прения. Никак не могут определиться. Кинули клич. Прилетело 400 вариантов. И по каждому из них проводится референдум.
– Кошмар!
– Кстати, такое название тоже есть, Кошерная Республика.
Так, Черноморская Конфедерация.
– И много их там?
– Пока только Одесса, но у них очень большие амбиции. А здесь у нас Крымский Эмират.
– Баштанова республiка? [прим.: баштан — по-украински «бахча»].
– Да, бывшая Николаевская, но уже со столицей в Арбузовке.
– А что с Херсонщиной?
– Ну, здесь очень любопытная история. Два достойных кандидата прошли во второй тур, и дабы никого не обижать, решили поделить Херсонщину поровну. Получилось Пiвнiчна [(укр.) — Северная] Херсонщина и Пiвденна [(укр.) — Южная] Херсонщина.
Так, чем ещё похвастаться?
– Вот это что такое?
– Вот это красивое такое?
– Да.
– Это Уманская Автономная Республика с её Черкасским Доминионом.
Жёлтые воды [прим.: город в Днепропетровской области] — теперь ТОТ.
– ТОТ?
– Ну, не этот же. ТОТ — Тимчасово орендована територiя [(укр.) — временно арендованная территория], по сути — Китай.
– И что, люди согласились?
– Василий Петрович, после шести майданов люди предпочитают помалкивать.
– То есть, Украины больше нет.
– Так, начнем ещё раз, с начала: Перша Україна, Легітимна Україна, Та сама Україна, Велика Україна…
Отрывок из сериала «Слуга народа», 3 сезон
СУ. Это мы обязательно покажем. Провидческая история.
ДЮ. В целом не смешно уже.
СУ. Уже не смешно.
ДЮ. Было весело, да. Не смешно абсолютно. Ну, да, это судьба.
СУ. Это судьба, она была на самом деле… Почему я показал? Напоминаю, почему Зеленский стал президентом. Потому, что на фоне того, что все откровенно врали и иллюзии людям нагоняли, этот его сериал, как мы разбирали, и был предвыборным роликом. Он сообщал правду во многом, но не про Зеленского как президента, а про виртуального кандидата. Это все, кто занимался Украиной и жил [там], понимают эти региональные различия. А самое главное, как в этом коротком ролике [отражена] очень важная роль региональных элит. Мы не зря это постоянно разбираем. Я всегда напоминаю, что когда проваливается центральная власть, начинает очень усиливаться местная. То есть, феодальная.
Это для нас оптимальный сценарий, когда происходит большой взрыв. ПостУкраина разлагается на какое-то количество субъектов. И тут у нас начинается самая тонкая и ювелирная работа, в которой нельзя махать шашками, потому что к каждому субъекту нужно подобрать ключик. Мы же собираемся там жить. Это так или иначе наше. Мы же понимаем, когда американцы уходят, это полностью наша проблема.
ДЮ. Да.
СУ. И ко всем этим субъектам нужно будет подбирать ключик. Тогда начнётся этап, как мы и говорили, военно-политической операции. Не военной, а именно военно-политической. Кто-то будет сдаваться, кто-то будет переходить на сторону. Кто-то будет говорить: «А я вообще всегда сидел в подполье и всегда ждал».
ДЮ. Вас ждал.
СУ. Да. Это сценарий номер один, оптимальный для нас. Тогда мы переходим от специальной военной к специальной полицейской больше, или к специальной политической операции.
Сценарий номер два — это когда у гегемона сохраняется только политический кризис. То есть они этот сценарий разыгрывают, мы на этот политический кризис ведёмся, происходит смена. Даже если происходит смена формально людей, даже на условного Трампа, этот сценарий, я считаю, — оттягивание кризиса, потому что они будут пытаться, как всегда, выйти на сделку. То есть начинается игра в перебрасывание горячей картошки – «забирайте себе!», «нет, забирайте себе!». С моей точки зрения, это всё равно придёт к образованию множества постукраин, но через шаг, потому что это будут условные какие-то новые Минские соглашения, когда эту картошку будут перебрасывать. Один этап, второй этап, третий этап, четвёртый — не знаем сколько.
И сценарий номер три – это, собственно, преодоление кризиса в США. Каким образом? Ну, не знаю, может, денег ещё напечатают, ещё что-то сделают. Но тогда мы втягиваемся в длинное позиционное противостояние такого типа, как сейчас у нас есть, всем всего хватает, ну и тогда, значит, кризис, грубо говоря, новая тридцатилетняя война, потому что мобилизационный потенциал огромен, с деньгами, как мы увидели, проблем особо нет, их хватает. Если гегемон сохраняет своё внутреннее единство, в первую очередь, единство спецслужб, то тогда про нас просто забудут, этот сериал не будет очень отсвечивать, он будет идти на периферии, и самая главная его роль будет — вытаскивать из нас ресурсы, а дальше его просто передадут, как я чувствую, полякам, румынам, но они будут операторами. Победы тут быть не может, но для оперативного управления [ресурсов] и Варшавы, и Бухареста хватает.
С моей точки зрения, завершая сегодняшнюю часть, сценарий номер один – это то, на что нужно рассчитывать и [чего] ожидать, то есть переход политического кризиса в кризис власти, но это всё равно не означает никакого разрешения украинской трагедии, украинского кризиса, только начинается всё. На самом деле мы вернёмся в февраль 2022 года, как будто не было Бориса Джонсона, как будто не было всей этой истории. Всё то же самое, только, «Миша, всё фигня, давай по-новой». И тогда нам нужно будет снова подбирать [ключики] и к Харькову.
Ну, и завершая эту историю, Харьков. Можно говорить в пропаганде всё что угодно, от судьбы Харькова будет зависеть судьба всего остального. А я напоминаю, все города в вилке между Мелитополем и Мариуполем: либо добровольное открытие ворот и сдача городов, как это было в Мелитополе, и ничего не поменялось. Либо, когда гарнизон залупается, что называется, тогда судьба города незавидна.
ДЮ. Нам это не надо.
СУ. Нам это не надо, поэтому я считаю, и зная украинские элиты немного изнутри, их способность договариваться, сейчас они во многом находятся в заложниках у людей с ружьём, у американцев, но когда наступит этот «час Ч», показанный в «Слуге народа», наступит самый момент разговора с лучшими людьми города. [Надо будет] выкатить каждому из них предложение, где-то надо будет провоцировать гражданские конфликты. В общем, начнётся игра виртуозная, к каждому населённому пункту нужно будет подбирать ключик, и осла своего заводить гружёного, и медиа делать, которые будут подбираться, и людей своих, и кадры, потому что ни один крупный город пока что мы не взяли так — чтобы сразу взять, ни один крупный город.
ДЮ. Ну, во-первых, я как старый солдат тебе скажу, штурмы артёмовсков мне непонятны. Ну, я понимаю, что это какая-то имиджевая вещь, мне непонятно. Город надо отсечь от путей снабжения, и всё, там все сдадутся, и он останется целым. Задача разнести? Так надо отстраивать потом, это как раз то, чего они хотят, чтобы мы тратили деньги на восстановление. Задача разнести, по-моему, перед нами вообще не должна стоять. Взять? Да. А как? Ну вот, например, а вот как американцы весь иракский генералитет взяли и подкупили? Как? И тут вопрос сразу: «ни одна крепость не может считаться неприступной, если в неё можно завести ишака, гружённого золотом». Что дороже-то, деньги или убитые солдаты, восстановление, инфраструктура? Нет, наверное, лучше как-то вот так. Но только этим — оно, я с тобой совершенно согласен, вообще никак не решается, надо иметь верных людей внутри. С верными людьми, если их нет, надо с ними договариваться, чтобы образовались верные люди внутри. Тут же тоже показательный момент, когда мы смотрим – о, сегодня там ракеты какой-то невообразимой стаей полетели, попали сюда-сюда-сюда-сюда-сюда-сюда. Чисто для справки, они не сами летят, там сидят на земле люди, которые [сообщают]: вот, убили там, по слухам, 60 французов, спутник не видит французов, гражданство не определяет, нет, это нужны живые люди, которые видят, какие машины приезжают, сколько людей зашло, одно, другое, еда, шлюхи — всё видно, но живому человеку. Они там есть.
СУ. Конечно, есть.
ДЮ. Да, и они есть из местных, что характерно, которые смотрят и работают на разведку. Ну, так надо и всех остальных склонять на свою сторону. Тут это же, опять-таки, ну что, пока там кичились своим благополучием, мягко говоря, странным… Вы слаще морковки-то что-нибудь жрали? Что, у вас там растёт клубника, а у нас не растёт? И этим определяется благосостояние? Иди вон в магазин напротив, посмотри на нашу «нищету» — будет не смешно абсолютно.
Ну, пока всё было хорошо — мнения такие. Стало всё плохо — я вас уверяю, мнения поменяются ещё до того, как станет совсем плохо. С людьми работать надо, всё вокруг людей закручено, всё абсолютно.
СУ. Меньшинство, нам нужно работать с нашим меньшинством, какое-то новое, кого-то привлекать из старых, потому что меньшинство политизированное всегда ведёт за собой большинство. Большинство ориентируется. Как только большинство начинает получать правильные сигналы, начинает делать выводы и видит, что есть некое меньшинство, сейчас пока что это меньшинство наше в подполье где-то. Но рано или поздно оно проявится, и у него должен быть голос, а голос у него должен быть усилен в сотни раз, потому что он всё это время молчал и был в подполье. И в данном случае нам с нашей стороны, в России, людям доброй воли, что называется ЛОМам, нужно подбирать голоса к каждому населённому пункту, то есть нужно подобрать аргументы к Одессе, к Харькову…
ДЮ. Так точно. А тут вот я просто теряюсь, знаешь, вот, подбили самолёт с пленными — «ой, убили своих пленных». Да при чём тут это? А у вас где списки с фотографиями?
СУ. Чтобы родственники получили.
ДЮ. Фамилия, имя, отчество, место, дата рождения, адрес проживания, воинская должность, воинское звание – убит ракетой украинского ПВО, не знаю, руками американцев, украинцев – это уже вторично, вы его убили. И всё это вывалено должно быть, я не знаю, через час после произошедшего на английском, на немецком, на французском, итальянском, испанском. Что непонятно? Опубликовали списки на русском языке? Спасибо. Кто в Америке это прочитать может?
СУ. Отчёт сделан? Опубликовали?
ДЮ. Да, а местные могут прочитать, ну местные, ладно, мы все русские, да, местные прочитали, с ужасом нашли фамилии родных и близких. Ну нет, так не работает. А это примитивный случай, это катастрофа, единичное событие, которое стремительно можно осветить.
Ну, дальше у меня вопрос, а вот вы рассказываете всё время: «Выходи на “Волгу”, частота такая-то, туда-сюда». А у вас работают какие-нибудь матюгальники на линии боевого соприкосновения? А вы ведёте телевизионное вещание на эти харьковы, одессы и всё остальное? Радиовещание ведёте? Нет? Какая прелесть! Ёлы-палы, а для этого вот в Советском Союзе, у нас два с тобой знакомых есть, номер один — Баир Иринчеев, номер два — Александр Цыпкин, военные пропагандисты, серьёзнейшим образом обученные, подготовленные, вы и это угробили, и эти учебные заведения, и больше у вас таких нет, и вы не понимаете, как обрабатывать общественное сознание в городах, которые не надо штурмовать, они сами сдаться должны.
СУ. Судьба Харькова определит судьбу всей постУкраины. Это важнейший город, он и стратегический узел, и железнодорожный, т.е. логистика. Харьков, во-первых, решит вопрос всего Левобережья, а во-вторых он имеет очень большое символическое значение. Харьков нельзя сравнить с Питером в России, ну просто не такой исторически город. Но это второй интеллектуальный, а в чём-то даже и первый по отношению к Киеву, это мощнейший центр. В этом смысле Донецк и Днепропетровск другие, они монопрофильные, они как промышленные центры были. А Харьков – это и интеллигенция, и культура, и наука. Борис Чичибабин…
ДЮ. Производство.
СУ. Производство. Всё! Город в этом смысле столичный и находящийся на границе.
Я с какой позиции эту сегодняшнюю часть готовил? Есть три сценария, один сценарий — оптимальный для нас: разложение и поиск. Мы к трансформатору [власти] отношения не имеем, никакой секретной информации у нас нет. Что мы можем? Мы можем только молотить со своей позиции и предупреждать, о чём мы догадываемся, и постоянно всем напоминать, что самое главное начнётся после того, как закончатся военные действия. Для нас это самое начнётся, потому что мы получим такое количество нелояльного населения! Начнётся тогда украинизация России, потому что мы только столкнулись с людьми, жившими в этих условиях.
ДЮ. Которые на нашей стороне, между прочим.
СУ. На нашей, на нашей, да.
ДЮ. А будут те, которые не на нашей.
СУ. А будет самый опасный тип, я напоминаю, это тип обывателя, хатаскрайника, как мы его внутри этой ситуации называем. Это люди, которые на многое готовы и вообще не испытывают никаких…
ДЮ. Моральных терзаний.
СУ. Да. Вообще не испытывают. Поэтому первый сценарий – это наше всё. Разбирать будем, ещё раз, в разрезе каждого населённого пункта. Когда у меня будет время, я готовлю отложенные ещё с нашего первого-второго сезона, первый у меня будет разбор Причерноморья нашего, мы в комплексе разберём и Одессу, и края, и та часть, которая сейчас у нас находится, какие были настроения, то есть будем подходить кусками к постУкраине.
Дальше планы у меня какие? Как будет время, разберём партию шакалов и гиен, то есть Прибалтики и Польши с Румынией, чтобы понимать, что у них там происходило. И дальше перейдём к региональному разрезу постУкраины, то есть социология, начнём с Причерноморья, до которого мы так и не добрались. Вот такие планы.
Ну, а всё это, я напоминаю, мы разбираем более подробно и не под запись в моём телеграм-канале «На эмоциях, но по понятиям» (НЭП), там распространение запрещено вовне, но внутри мы все эти политические темы без купюр, без цензуры разбираем с политизированным меньшинством, потому что, я считаю, нам всё равно придётся описать идеологию современной России. Можно говорить 100 раз, что её нет, что она не должна быть. Понятно, что капитализм, понятно, что устройство, но даже внутри общего устройства нужно объяснить, за что мы, куда мы, как мы. Иначе мы вернёмся назад на колониальную модель, отыграв этот локальный конфликт. Но это будет, я считаю, историческим проигрышем.
Вот такой мой пространно-прогнозный доклад о том, чего мы ждём в этом году, окончен.
ДЮ. Спасибо, Семён, мы ждём продолжения. Все ссылки, кого заинтересовало, под роликом.
На сегодня всё.
Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка
Was this helpful?
3 / 0