![Будем Жить | [Работа с массовым сознанием общества Новороссии]](https://2050.su/wp-content/uploads/2024/05/denacyfikacya.jpg "Работа с массовым сознанием общества Новороссии 1")
[Играет Аким Апачев и Дарья Фрей – Пливе кача]
Семен Уралов. Здравствуйте, уважаемые слушатели. 10-е апреля 2024 года, специальная наша рубрика «Будем жить».
10-е апреля – это не просто день. Это день, как сейчас мы понимаем, первого освобождения Одессы. 10-го апреля 1944-го года был освобожден город-герой Одесса. Я напоминаю: Одесса получила звание города-героя первой среди городов Советского Союза, исторической России. Как мы понимаем, это первое освобождение. Мы помним, это праздник, всех поздравляю. Но самая главная работа впереди. Очень хорошо, что сегодня на связи человек, занимающийся в практическом смысле возвращением Новороссии. Сергей Александрович Толмачев, политтехнолог, сибиряк, заместитель губернатора в Севастополе, последние три года на передовой – сначала как координатор, а потом первый заместитель главы Запорожской области и военно-гражданской администрации. Сергей Александрович, приветствую тебя, рад слышать.
Сергей Толмачев. Приветствую.
СУ. Мы с тобой говорили (кто слушает записи, переслушайте, есть на VK-подкастах и на Яндекс.Музыке), это было посвящено референдуму и тому, как он проходил – ключевой точке. А теперь хотелось бы отрефлексировать в широком [смысле] (это заданная рамка) про общество Новороссии. Прежде хотел бы, чтобы ты рассказал – ты сейчас не вице-губернатор, о чем-то можешь больше говорить – на каком месте в государстве ты сейчас находишься и о чем хотел бы рассказать?
СТ. В данный момент я, как принято говорить в тех регионах среди сотрудников различных служб и ведомств, вышел на ротацию и являюсь абсолютно частным человеком. Какое-то время еще буду им являться – неделю, две недели, три недели, месяц. Дальше, как Родина прикажет.
СУ. Отлично. Здорово, что мы поймались в этот момент, когда ты внезапно стал гражданским частным человеком. Правило в рубрике «Будем жить» – ни в коем случае не упоминать то что может навредить нам или подсказать врагу. Правило табу действует жестко. Если я не туда захожу, мы просто говорим: табу. Табу есть табу, правило этой рубрики точное.
Первое – про особое общество Новороссии, о котором мы говорили. По референдуму были наблюдения: какие мы можем выделить [особенности] в этом обществе, с которым ты столкнулся, субрегионы? Что будем обсуждать?
СТ. Смотри, такая история. Есть два термина: «Донбасс» и «Новороссия». Лингвистика очень много определяет. Вначале эти регионы назывались общим словом «освобожденные территории». От этого, понятное дело, быстро ушли. Были ассоциации: «территория» – это как будто что-то совсем не наше («территория команчей», так мы иногда между собой шутили).
СУ. «Территория свободной охоты» – что-то наше и не наше.
СТ. Потом появилось название «освобожденные регионы». Сразу после референдума и в ходе референдума закрепился термин «новые регионы». Но также у многих людей, определяющих нашу политику, возник такой вопрос: а с чего бы они для нас новые? Если говорить о регионах, где базировалось Войско Запорожское, так там в 1654-м году состоялась Переяславская рада, и они вошли в состав Московского царства, впоследствии были на протяжении полувека в составе Российской империи, Советского Союза.
Появился термин «исторические регионы». Но когда мы упоминаем термин «исторические регионы», то возникает вопрос: а другие регионы – что, не исторические? Красноярск, Москва, Тверь – они тоже исторические.
Если конкретно и прицельно говорить, как профессионал, то Донбасс – это больше Донецкая Народная Республика, а Луганщина – это другое. Там люди немного другие, по характеру, по происхождению. Если Донбасс – это больше шахтерский регион, то Луганщина – это больше казацкий регион. А Новороссия – это большой регион, который в свое время мы освободили от турок. Этот термин родился в ходе наших освободительных войн в эпоху Российской империи, при Екатерине II, чуть позже. Это регионы Новороссии. И Запорожская область, и Херсонская область – регионы Новороссии.
Но, честно говоря, когда ты погружаешься конкретно «на землю», как практический работник, то понимаешь, что Энергодар, построенный в 50-х годах ХХ века, это атомный город, который какое-то время существовал в составе государства Украина, но больше похож на другие атомные города Российской Федерации – на Железногорск, Зеленогорск. Я из Красноярского края родом, сам много бывал в этих городах, много друзей из этих городов. Понятно, что там менталитет атомного города. Бердянск – это портовый город, Мелитополь – это больше купеческий город, транспортный хаб. Еще надо понимать, что пока в Новороссии города Запорожье и Херсон находятся под оккупацией украинского режима.
Но если говорить о регионах Новороссии, то чем они интересны и отличаются от регионов Донбасса, Луганщины? Одна из проблем Украины – это противопоставление Юго-Востока, который говорил на русском языке, и [остальных территорий Украины]. Самоидентификация этих людей в основном была «русские». Мы померили количественное соотношение русских и украинцев на территории Запорожской области. Оно на самом деле 50 на 50, близко к этому. Плюс там другие нации: болгары живут, есть большое количество болгарских деревень, татарские деревни есть.
СУ. Болгары — это те, которые пришли еще во времена Суворова, да? Это те болгары?
СТ. Да-да-да. Это давно наши. Если бы мы разговаривали 30 лет назад, я бы сказал, что это советские болгары. У них остались элементы болгарской кухни, национального костюма, но, конечно, так ты запорожского болгарина от русского или украинца не отличишь.
Что самое интересное, кстати? Факт такой, достаточно для меня интересный, научный. Там ВЦИОМ очень часто проводил опросы, прицел должен был быть очень точный на протяжении тех двух лет. Выборка была случайная, тысяча респондентов, и постоянно задавался вопрос — «кто вы: русский или украинец?» Там я понял, что это различие абсолютно искусственное. Я и так всегда считал, что это на самом деле просто две ветви одного большого русского народа: великороссы и малороссы. И эта граница начала сдвигаться, хотя люди были те же самые! Опрошенные были те же самые (тысяча человек опрашивается), но русских помаленечку становилось всё больше, а украинцев (по самоидентификации) – всё меньше. Такой интересный социологический факт.
СУ. Да, интересно. Это я наблюдал в 90-х годах в городе Львове, когда учился в школе. Я пошёл ещё в советскую школу, а заканчивал уже русскую (на русском языке обучения), но отчасти антисоветскую. Учился я во Львове, а заканчивал во Франковске русскую элитную школу, где учились дети начальников. Когда мы ещё учились в школе, мои одноклассники позиционировались как русские и советские, а потом по мере социализации (становились студентами, делали какие-то карьеры) всё больше и больше приобретали политическую идентификацию украинца. Я ещё очень удивлялся, у них абсолютно русские фамилии: –овы, –ины, почти все по происхождению «оккупанты».
Так что это чистая правда. Я это наблюдал даже на своем, очень близком социологическом материале: перейти туда-обратно – раз плюнуть.
СТ. Тем более для Юго-Востока, где у русского народа есть большое количество субэтносов. Сибиряки, например. Условно говоря, сибиряк от кубанца и харьковчанина отличается сильнее, чем они друг от друга. Я поэтому говорил о ветви русского народа.
Это был наш первый слоган, с которого мы начали тогда ещё референдумную кампанию: «мы —один народ». Причем не делая разницы «русские-украинцы-болгары», а «мы — один народ». Это сразу было подхвачено всеми людьми, это зашло людям. Сейчас это основа, на которой строится самоосознание, самоидентификация жителей Новороссии: как в Запорожской области, так и в Херсонской области, так и на Донбассе.
СУ. У меня сразу по ходу пьесы вопрос. Этот легкий переход украинца-русского бесконфликтный, он наблюдается и в Белоруссии. Абсолютно нормальный. Но особенность украинской ситуации – ты сам видел, когда работал в до-СВОшной реальности, что этот переход сопровождался с конфликтностью. Как это, «вичувати з себе москаля по краплi» [(укр.) — выдавить из себя москаля по капле]? Там было «раба», но имелась в виду оскорбительная вещь. Мне интересно: этот переход в Запорожской области, я так понимаю, теперь у людей бесконфликтен?
СТ. Да нет. Переход был непростым, да и мы не навязывали и не навязываем жителям Запорожской и Херсонской области русскую идентичность и русский язык. Даже в школах Запорожской области родители могут выбрать украинский язык как второй, учить его. Но в ситуации равной конкуренции языков, конечно же, побеждает русский, как язык, более приспособленный для решения государственных, технических, научных и прочих задач – он весь XVIII–XX век обогащался. При этом, я недаром выбрал песню Акима Апачева. Там важные слова, мы это как-то с Акимом обсуждали. Это гениально, мне больше всего нравится эта песня. Несмотря на то, что в России есть отчаянные русские националисты, противопоставляющие себя так называемым украинцам, я считаю, что это ошибка. Есть большой российский суперэтнос, поморы, [например], большая российская нация, куда входят неславянские народы: чеченцы, татары, башкиры…
СУ. Я ещё больше скажу. Я считаю, что русские – это один из немногих народов, преодолевших национальные противоречия, в отличие от наших европейских дальних братьев.
Нам не нужен национализм, чтобы договариваться.
Мы это превозмогли ещё со времён Византии, а потом нас научила договариваться империя и советская власть. Национализм, с которым мы имеем дело – это западноевропейский национализм, подразумевающий «кровь и земля, а кого не надо, мы уничтожим и выгоним».
СТ. Либо загоним в резервации, в крайнем случае.
СУ. Да. То что наш философ Сергейцев называет «методологией раба и господина». Есть господская нация спартанцев, а есть илоты. В данном случае илоты – это русские, на которых объявляется свободная охота.
Они объявили территорию, где тренируют господ – АТО на Донбассе. В этом смысле идет освобождение украинцев: быть украинцами по самоопределению, а не потому что им это выгодно, либо это вопрос выживания.
Мне кажется, это самая важная мысль. Как ты считаешь, люди чувствуют себя освобожденными? Ты говорил, что чувствуют, но прошло ж ещё больше времени.
СТ. Люди себя, безусловно, чувствуют освобожденными. Я, как человек, твердо стоящий на научной почве, могу в процентах говорить.
Конечно же, есть люди (и термин для них есть устоявшийся – «ждуны»), ждущие, пока вернется украинская власть. Но их процент небольшой, и он всё время сокращается.
В том числе он сокращается благодаря тому вниманию, которое Российская Федерация в целом, как государство, уделяет развитию новых в её составе регионов. Шефская помощь… Может быть, некоторые слушатели не знают, но у каждого района Запорожской области есть шеф-регион в Российской Федерации: Тверь, Новгород, Севастополь, Пенза, Дагестан, Чувашия, и так далее. Они все оказывают очень существенную помощь.
Потрясающая вещь, сыгравшая на перелом сознания – это когда два года эти регионы вывозят к себе детей отдыхать. И эти дети приезжают совершенно другими из регионов Российской Федерации.
А когда дети приезжают другими, то и родители меняют понимание, если оно у них было не в ту сторону.
СУ. Отлично. Тогда предлагаю перейти к осмыслению. Была точка входа «мы — один народ», как ты описал. Народ это принял, это произошло на референдуме. Дальше пошло рутинное госстроительство. Рутинное – учитывая, что вы работаете в условиях ежедневной возможности прилёта непонятно откуда, терактов: сколько было убито новых чиновников, госслужащих, были и теракты против абсолютно рядовых [людей].
СТ. За неделю до выборов президента погибла женщина, член участковой избирательной комиссии, даже не председатель. Понятное дело, что для них всё равно.
Многие из столичной России, кто побывал в новых регионах, воспроизводят фразу: «Мы думали, что наша пропаганда нам врёт, а оказалось, что она нам не договаривает».
Это абсолютно фашистский звериный режим, ничего человеческого там нет.
Песня Апачева по поводу демонов абсолютно попадает в настроение, в котором ты там пребываешь. Мы же знаем, кто такие обычные члены избирательных комиссий. Это женщины среднего возраста, обычно какой-нибудь учительской профессии.
Они убили учительницу рисования в Бердянске и как всегда очень страшно радовались в своём этом людоедском экстазе, в телеграм-канальчиках, как они здорово победили коллаборантку.
Для них нет никаких запретных вещей. Они всегда счастливы нашим потерям. Радуются, как я не знаю чему.
Конечно, наша миссия – вылечить их от этого, принести цивилизацию назад.
Наши неуважаемые непартнёры Запада с задачей африканизации украинского государства справились на 186%.
Помните, где-то в Африке-то это было, две одинаковые, не отличающиеся народности друг друга перерезали миллионами? Украинцев довели до этого состояния.
СУ. Хуту и тутси.
СТ. Да-да-да, хуту и тутси. Фильм «Кровавый алмаз» про это был ещё хороший.
СУ. Да, геноцид в Руанде стал еще за счет функции «радио тысячи холмов». Раньше геноциды в Африке проходили тихо (например, что бельгийцы в Конго устроили), но это было до СМИ. А функция этого радио – варфоломеевскую ночь устраивало, обозначало цели. Это как на Украине.
СТ. Там всё по лекалам сделали. Если мы вспомним конфликт в Африке, там уподобление насекомым было. Как называют наших женщин эти маленькие небратья, которые сошли с ума и которых надо лечить? Они их называют самками колорадов. Понимаешь? Чёткая калька.
Они даже не понимают, что их за 30 лет просто взяли и превратили в самые отстающие, в самые неразвитые страны Африки.
Это была высококультурная, высокоорганизованная, очень богатая советская республика. До какого скотства можно дойти! Когда наблюдаешь в непосредственном соприкосновении с противником, в информационном хотя бы, то понимаешь, что происходит. Плюс теракты, плюс прилёты.
СУ. Это не только информационное. Было бы это только информационное, это было бы полбеды.
Сергей Александрович, давай тогда как-нибудь на уровне схемы. Полтора года от референдума, ещё был страшный психоз контрнаступа. Мы об этом забыли, а на тех жителей особенно давили, на общественное сознание, насколько мне известно. И рассылки, и массово. Раз мы эту тему затронули: в каких условиях приходится работать с общественным сознанием? Как на него давят, кроме терактов? Как в этом смысле прошел психологический контрнаступ? Какие меры принимало государство, чтобы лечить больных, успокаивать неадекватных, а нашим давать уверенность?
СТ. Очень многое из того, что делают власти этого недогосударства, направлено на внутренний рынок больше, чем на внешний и на людей с освобожденных территорий. Когда они начинают запугивать каждого учителя или каждого сотрудника МЧС, пожарного, сотрудника водоканала, который пошел работать, чтобы город не залило дерьмом, когда они объявляют врагом, коллаборантом, пособником оккупантов каждого, кто приехал помогать, включая гражданских строителей, медиков, они укрепляют решимость людей, живущих в этих регионах.
Более того, пытки и расправы – это же правда.
Это мы видели, когда отступили из некоторых районов Харьковской области, мы это знаем и слышим про Херсон среди тех людей, которые не эвакуировались. Всё мы знаем и всё мы понимаем, информация очень быстро расходится. Это, честно говоря, страшная информация.
В этом смысле они сделали всё, чтобы эти люди никогда не захотели возвращения государства Украины. Они бьют по школам, по больницам, они убивают врачей, преподавателей. Как бы это цинично не звучало. Один раз я говорю: «Что это, постоянные эти агитационные обстрелы, когда они прекратятся?» Каждый прилёт по нашим гражданам работает-то против них (причем они точно знают, что бьют по мирным гражданам).
Но им не это надо. Они понимают, что мы пришли туда навсегда, что эти люди сделали свой выбор. Они помогли им сделать свой выбор, так к ним относясь. К ним отвратительно относились на протяжении всех тридцати лет своей власти.
Они убивали всю инфраструктуру, пользовали накопленный советский человеческий капитал, никак его не приумножая. В людей никто не вкладывался.
Пришла Россия и стала относиться не просто как к родным, а даже лучше – много внимания, денег, помощи сразу пошло и сейчас идёт, чтобы люди хотя бы стали жить как в среднем в Российской Федерации. Это очень сильно поменяло настроение людей. Помимо идеологических [аспектов], и помимо того, что мы – один народ, сыграли простые, понятные, практические и прагматичные вещи – школы, больницы, дороги. Замкнулось Азовское транспортное кольцо, это прекрасная дорога. Учебники…
Плюс ко всему, мы, в отличие от наших небратьев, никого не преследуем. Кто хочет говорить на украинском языке – пожалуйста.
СУ. Отлично подошли к хозяйственной теме, потому что её нельзя не отделить от политической. Политическая модель постУкраины абсолютно виртуальна. Либо кровава.
Я напоминаю, что даже в предвыборном ролике Зеленского, в третьем сезоне «Слуги народа», показан Киев будущего – это московские развязки. Многие об этом забыли, смешной момент.
А у России пиар отталкивается от реальности, в первую очередь от реальности хозяйственной. Я предлагаю вступить в беседу моему соведущему, руководителю аналитического бюро СОНАР-2050, Ивану Лизану с серией вопросов по хозяйству и госстроительству. Мы разделяем наши роли в политэкономии: у меня больше политики, у Ивана больше экономики и хозяйства. Иван, привет!
Иван Лизан. Привет, Семен. Сергей Александрович, приветствую. Интересно вас слушать.
СТ. Добрый день.
ИЛ. Вы подтвердили ощущения, впечатления, почерпнутые, преимущественно, с эфиров запорожского телеканала «За!ТВ». На протяжении 30 лет люди на постУкраине привыкли, что к ним относятся по сути как к скотине. Это привело к тому, что между государством и обществом возникло очень сильное отчуждение. Власть делала вид, что она заботится о людях, а люди делали вид, что они эту власть слушают, платят налоги и не дают взятки. Естественно, тотальное лицемерие. Особенно по итогам изучения сюжетов, я пришел к выводу, что,
по сути, ничего фантастического Россия не делает (в той же в Запорожской области). Она относится к людям как к своим, финансирует область по условно среднероссийскому нормативу. При этом постоянно делаются мелкие дела, которые могла бы прекрасно сделать и Украина.
Ничего не мешало достроить онкодиспансер в Мелитополе, оснастить нормально лабораторию на 200 квадратов, как сейчас, а не на 30, как было. Ничто не мешало построить нормальные прачечные в районных больницах, чтобы уже не молодые женщины могли стирать 150 кг белья в нормальных машинках, а не в бытовых.
В связи с этим у меня вопрос. Вы социологию отсматривали, вы это в динамике видели. В какой момент это количество небольших добрых дел перешло в качество и действительно значимо отразилось на социологии?
СТ. Было несколько этапов. За это время, за эти два года прошли три большие электоральные кампании. Первый – референдум с результатом 93%. Там мне было понятно, что окончательный перелом произошел где-то в августе.
Но референдум – это, если метафору применить, предсвадебное мероприятие. Брак еще не состоялся, шёл период ухаживания. А на самом деле выглядело это всё не так красиво и радужно.
Когда я только появился в новых регионах, сначала в Луганской Народной Республике, в Старобельском районе, потом в Запорожской области, в Мелитополе, Бердянске, Энергодаре – это было чистое выжженное поле, оставленное украинскими властями. Украинские псевдоэлиты в большинстве своем всё бросили и сбежали. Часть осталась. Кто всегда был пророссийским, составил основной костяк управленческой команды, хотя приехало помогать большое количество специалистов.
Вначале стояли простые задачи: накормить людей, дать людям возможность получать хоть какие-то деньги. Май, июнь – не было еще понимания, что начнет функционировать. Вся гуманитарная помощь была с колёс: просто накормить и вылечить. Я приехал и сказал: «Ребята, всё, что у нас есть, сначала надо бросать на это. Людям страшно».
Понятно, многие ждали прихода России, но многие не ждали, привыкнув жить в украинском псевдогосударстве, отделенными от общества, занося друг другу по кругу взятки за любую мельчайшую государственную услугу, которая в России делается бесплатно.
Самый первый этап – это было отношение к российской армии. Здесь украинские пропагандисты сделали ошибку: слишком демонизировали российскую армию. «Они придут, всех будут убивать, насиловать». Они описывали себя.
А я, надо сказать, сразу сам пошел с опросами. Никаких социологических служб в первичном понимании слова, конечно, не было.
Люди говорили: «А у вас солдаты, люди с автоматами, армейские структуры стоят в очередях!» Украинские вооруженные люди никогда в очередях не стояли. Это был первый шок. Но они делились своей едой, пищевыми пакетами, которые выдаются солдатам, проднаборами, раздавали их детям.
Потом пошла большая волна гуманитарной помощи из России, и это был первый слом. До этого им было сказано, что мы тут временно.
Украинские власти говорили, что они временно их покинули, а сейчас люди придут, будут грабить и убивать, всё отсюда вывозить, стиральные машины и так далее.
И у них был шок. Они в принципе верили этому. У них на протяжении последних тридцати лет не было другого социального опыта. А когда Россия всё туда повезла: медицинскую помощь, продпакеты, гуманитарную помощь, было принято решение пенсионерам выплачивать по 10 тысяч (в начале пенсионную форму невозможно было привести в соответствие с российской), были общественные работы, как при Рузвельте… Придуманы, как мы их называли, «двадцатки» и «десятки», чтобы человек просто мог какую-то общественную работу делать и получать деньги, тем же волонтером работать.
Это был первый этап, и он дал самый существенный [толчок]. Ничего не увозят, ничего не воруют, везут медикаменты, еду, книжки. Это был первый удар и первое столкновение с реальностью – наверное, не всё, что рассказывала украинская пропаганда, правда.
А потом, давайте будем честны с собой.
Мы имперская нация, у нас есть порядок.
[Например], вот запорожская школа, не соответствующая никаким стандартам. Приходит российская система, говорит: «Так, друзья, календарный план, KPI, привести в соответствие заборы, антитеррористические [меры], оснастить учебниками, обеспечить…»
И дальше. Нам нужна дорога вдоль Азовского моря, нужна по разным соображениям, в том числе и по военным. Дорога должна быть хорошей. Приезжает Хуснуллин, и дорога становится хорошей без вариантов. Вначале были пропускные пункты, огромные очереди на границах. Проехал там два раза Сергей Владиленович Кириенко – разгрузили, построили по 7–8 полос вместо двух. И со стороны Донецкой Народной Республики, и со стороны Херсонской области. Большинство топ-управленческой элиты на уровне премьеров, вице-премьеров, Сергея Владиленовича Кириенко, как заместителя руководителя администрации президента, бывало десятки раз в новых регионах за эти два года. И только что Сергей Владиленович там был, вчера-позавчера.
Внимание власти всё равно решает многое. Поскольку оно под контролем, оно всё и делается.
Накормить, одеть, вылечить, дать хоть что-то зарабатывать. Следующий этап – наладить нормальную, человеческую (в нашем обычном российском понимании) жизнь. Школы должны учить детей, в больнице должны лечить, а не поборами заниматься, дорожники должны строить, водоканал должен работать, приходят автобусы, должны начать работать автолавки. И дальше шаг за шагом.
Вы не зря упомянули медиа. Мы фактически с нуля создавали всю политику этого телеканала. Вначале не было нормального телевидения в никаком понимании. С чего мы начинали традиционную работу – было 2,5 тысячи наружных поверхностей и газета массовым тиражом. Люди расхватывали газету, и она выходила тиражами по 300–400 тысяч. Никакого другого источника официальной информации не было.
Постепенно, постепенно, были созданы органы власти, были избраны все главы, все депутаты. Был второй этап. Вначале референдум, потом это стал регион Российской Федерации. Сейчас еще действует закон о переходном периоде, но этот период всё равно кончается.
ИЛ. К 2026-му кончится.
СТ. Точно. Следующим этапом были избраны все органы власти. Везде избраны депутаты на местных районных и городских уровнях, главы, губернаторы Запорожской области, Донецкой Народной Республики, Луганской Народной Республики, Херсонской области – вся система власти избрана. От системы ВГА идет переход к системе гражданских администраций. ВГА – это военно-гражданская администрация, бывшая основой власти в самый ранний период «махновщины» (в хорошем смысле).
СУ. Давай объясним для слушателей, в чём был смысл ВГА? Для чего они создавались, какой сейчас этап, они отмирают или трансформируются?
СТ. Они трансформируются в гражданские структуры власти. Во-первых, теряют приставку «военную» и «временную». Всё становится нормальным, хоть и прифронтовым регионом Российской Федерации.
СУ. Схема, получается, какая? Пока еще идут боевые действия?
СТ. Нет, на самом деле схема не такая. Боевые действия и на границе Курской и Белгородской областей идут. Там же никто не создает военно-гражданских администраций. Это просто была схема переходного периода. Освободила армия, поэтому слово «военные». Но нужны были гражданские органы управления. Были найдены люди, которые сделали шаг вперёд и возложили на свои плечи эту тяжёлую работу.
СУ. Можно предположить, что это зародыш будущего государства, который будет возникать в новых освобожденных территориях (которые сначала будут территориями, потом регионами)?
СТ. Да, схема такая.
СУ. Есть принципиальная разница между «освобождением» и «захватом» на уровне терминов, понятий.
Когда ты что-то освобождаешь, то ты что-то выносишь ненужное и ставишь что-то нужное. А когда ты захватываешь, то ты берешь только то, что тебе нужно.
СТ. Когда ты захватываешь, ты обычно никаких органов не создаешь.
СУ. Цель захвата – контроль. А когда ты освобождаешь, ты должен вычистить предыдущее государство и запустить государство новое. В этом смысле, людям нужно просто напоминать, что освобождение – это не только «у вас что-то появится», а и «у вас еще должно что-то исчезнуть». В этом смысле, безгосударственное мышление тоже должно исчезать.
Но это я просто хотел понять, как работают ВГА. Вань, теперь твой блок по государству.
ИЛ. Да, движемся дальше. Теперь к сути дела перейдём. У меня, по большей части, два блока – власть и собственность, власть и бизнес. Начну с властей и бизнеса.
В ДНР и ЛНР было большое количество активов украинской олигархии, их национализировали. А в Запорожской области как национализация проводилась? Много ли было национализировано? Всё перечислять не нужно, достаточно парочки ярких примеров, на которых можно проиллюстрировать, как это всё происходило и с какими сложностями было сопряжено.
СТ. Честно говоря, задачи первого и второго года – это просто чтобы всё работало, и чтобы люди могли продолжать работать. А так давайте на простом маленьком примерчике из области рекламы и пропаганды.
В Запорожской области, как и везде по Украине, было большое количество баннеров, рекламных конструкций 3х6, вытянутых, всяких-разных форматов. Всё это хозяйство было объединено нами в ГУП «Реклама Плюс». Мы его так назвали. Это государственное унитарное предприятие. Процедура определенная, процедура бесхоза. Сначала надо признать конструкцию бесхозной, ничейной, и потом всё это было объединено. И сейчас есть такое предприятие в Запорожской области: ГУП «Реклама Плюс». Это абсолютное государственное унитарное предприятие размещает социальную рекламу, рекламу российских банков, зашедших на эту территорию, работает по системе ГУПа. Это я бы назвал тотальной национализацией. Да, появлялись люди, заявляющие, что они собственники каких-то конструкций. Дальше вступает в дело закон. Если суд докажет собственность, собственность будет тем или иным образом этому собственнику передана. И так по большинству направлений.
В сельском хозяйстве есть ГУП «Государственный зерновой оператор». Медийный холдинг, издающий газету с самым большим тиражом – «Запорожский вестник», делает все новости Запорожской области. Это оно, но другая форма. Водоканалы созданы соответствующим образом… Понятное дело, есть идея их централизации или децентрализации, но побеждает идея централизации на уровне области. Таким образом всё идёт.
Я бы не сказал, что украинские элиты чем-то в Запорожской области владеют. Наоборот, российский бизнес заходит и присматривается, в том числе крупный государственный бизнес – Запорожская атомная электростанция стала элементом корпорации «Росатом».
ИЛ. А я теперь понял общий механизм возникновения госпредприятий. Сперва – выявление бесхозяйственного имущества, потом суд, признание его таковым, и, собственно, передача под крыло госструктуры. Этим мне подход в Запорожской области очень нравится. Таких госструктур достаточно много. «Зерновой оператор», автолавки под крылом рынков Запорожья, передали автобусы – их включили в автовокзалы Запорожской области. Даже понравился подход с применением корпораций развития Запорожской области. Эти корпорации есть и в ДНР, и в ЛНР, но они там в каком-то очень странном состоянии. По-моему, в ЛНР даже её и не создали, а в ДНР она занимается какой-то интеграцией предприятий на кластерной основе. Не совсем понятно, чем занимается.
СТ. ДНР и ЛНР были отдельными. Как в песне поётся, «у призрачных границ непризнанных республик». Они были отдельными государствами. У них есть много частного бизнеса, это большие регионы. Донецкая Народная Республика – огромный регион. Запорожская область – это три более-менее средних города (по нашим меркам). Я бы не называл их крупными. Мелитополь-Бердянск-Энергодар и большое количество других муниципальных образований: сёл и более мелких городов.
СУ. Вань, я немножко тут вмешаюсь. Модель Запорожской и Херсонской области – это будущие модели интеграции всей постУкраины, минимум Новороссии. ДНР и ЛНР – это интеграция через непризнанную государственность, больше ни у кого такого не будет. Правильно я схему понимаю, Сергей?
СТ. Я, честно говоря, наперед загадывать не буду. Помнишь, мы год назад разговаривали и зашли на тему «а как дальше будет?» Я говорю: «Так дальше и будет – пришли, освободили, провели референдум. Люди согласились вступить в Российскую Федерацию – вступили, не согласились – значит, мы плохо работали с разъяснительной работой, ладно, появилась какая-нибудь отдельная Львовская Народная Республика». К примеру. Если вдруг все львовяне не захотят присоединяться к Российской Федерации, мне еще кажется, там результат будет повыше.
СУ. Я не сомневаюсь, они ещё будут киевлян агитировать.
СТ. То же самое с хозяйственной точки зрения. Я, честно говоря, сам наследник перестройки и либеральных реформ. Это всё в моей юности происходило, когда мне было 17–25 лет. Поначалу я мог это только наблюдать, а потом участвовать.
Но я пока частную собственность (по-советски, по-политэкономически) не стал бы резко раздавать. Рановатенько для этого, особенно в новых регионах. Там должно быть больше государственного социализма. Это чисто прагматический подход. Я прошел большую эволюцию своих политических и политэкономических взглядов, но я не вижу другого выхода для новых регионов, чем ГУПизация и АНОизация [АНО – автономные некоммерческие организации]. Ещё надо посмотреть.
Здесь у меня большая претензия к украинским элитам, посъезжавшим с Запорожья, – они бросили людей.
Я помню, как они агитировали учителей не преподавать. «Мы вам сделаем дистанционку из Киева, а вы детей в школу не ведите, потому что, когда мы вернёмся, мы вам отрежем пальцы, прибьем паспорта гвоздями к пяткам».
Мы с Семеном перед эфиром разговаривали – это не пустые угрозы. Они просто говорят, что сделают. Ещё когда-то на ранней стадии у меня были разговоры с оставшимися на Украине. Я говорю: «Ребятf, не надо нам угрожать. Русский народ очень доверчивый. Если русскому человеку сказать “мы придем, тебя убьем”, то русский сразу верит и предпринимает соответствующие действия ответного характера».
СУ. Таким не шутят просто.
СТ. А у них это как-то легче. Я говорю, их очень быстро африканизировали. Они похихикали… Я в 2000-х часто бывал на Украине, работал в качестве политтехнолога. Помню, как кто-то при мне начал рассказывать антимоскальские анекдоты – то ли еврея повесить, то ли русского убить. Я сказал: «Ты чё, мне угрожаешь?» Он говорит: «Да нет, это шутка, анекдот». Я говорю: «Это для меня не шутка. Ещё раз скажешь, вначале будет драка, потом мокруха». При мне больше никогда никто таких анекдотов не рассказывал.
Но они продолжили это делать на государственном уровне. Давайте вспомним начало СВО – что они обещали и до сих пор обещают с нами сделать? Когда у них это получается, они и делают. Этот звериный людоедский режим не подлежит ничему, кроме ликвидации. Это бросается в глаза, когда ты работаешь со всеми этими остатками. Я видел эти комиксы, учебники, «Повстанську абетку» (бандеровскую азбуку для повстанца).
У меня есть друзья либерально-западных взглядов (их всё меньше и меньше, я их перевоспитываю). Сейчас некоторые из них остались либеральными, но западничества там не осталось. Я просто им показывал: «На, почитай, где демократия?»
А некоторых я вывез туда на перевоспитание, работать. Они сидели, за голову держались: «Как же так, мы думали, это всего лишь пропаганда, а это кошмар».
В хозяйственном плане, я считаю, вначале всё нужно аккумулировать в различных АНО, ГУПах, а дальше решать вопросы с собственниками по закону Российской Федерации.
ИЛ. В связи с этим у меня следующий вопрос. Как вы пришли к идее о ГУПизации? Это стало естественным развитием, или было условно большое совещание, или кто-то предложил…
СТ. Это естественный ход вещей плюс мудрость федерального начальства, так я скажу.
Я приезжаю, у меня своё направление (условно говоря, медийно-информационное и политическое). Есть только временное управление, российского ФСБ нет, есть внешне вынесенные структуры. Армия решает 80% – от дров до гуманитарной помощи. Приезжаю на территорию, смотрю по сторонам. Стоит 2,5 тысячи штук ободранных поверхностей. Их хозяева в большинстве своём сбежали, никто их не поддерживает, они через некоторое время начнут падать на людей, если их не ремонтировать. Это же хозяйство. Мы начинаем нормальную законную процедуру бесхоза. Завешиваем это некой социальной рекламой, просто чтобы это поддерживать. Впоследствии создается предприятие, становится одним из основных рупоров про трансляцию нашего сигнала, довешивание простых, понятных телефонов, рекламы наших Telegram-каналов. Когда что-то начинает работать, начинают появляться люди, говорящие: «Не, это было нашим». Говорим: «Подождите, ищите документы, есть суд, есть то-сё, пятое-десятое». Конечно, мы ничью собственность просто так не отжимаем, мы правовое государство. Но ходить и подмигивать… Я часто шутил про «у вас что-то щека дергается». У нас вопросы [взяточничеством] не решаются.
А в сельском хозяйстве… Запорожская область – это очень сильно сельскохозяйственный регион, как и часть Луганской Народной Республики. Эти собственники, какие-то управляющие среднего звена, давно жили в прагах, в варшавах, в будапештах, чем-то занимались. Конечно, работают не эти собственники. Работают фермеры на своих тракторах. Им надо было дать возможность посеять урожай, снять урожай, продать урожай. Вопросы ценообразования – это отдельная история. Наши крупные сельскохозяйственные промышленные предприятия, краснодарские, ростовские, могут цену давать гораздо ниже на рынок.
ИЛ. У меня два финальных вопроса по моему блоку. Были ли всё-таки примеры, когда крупные собственники чего-либо, связанного с Украиной, оставались и сотрудничали с новой властью? В Херсонской области, помню, даже какой-то депутат Рады, латифундист, на нашу сторону перешел. По Запорожской области таких ярких примеров не было. Или я их пропустил?
СТ. Честно говоря, не знаю. Давайте более детально глянем. Что такое Бердянск? Это порт. Из них никто. На предприятие «Бердянские жатки» зашли вначале российские собственники, какое-то время попытались развивать, сейчас опять этим занимается «Корпорация развития Запорожской области». ЗАЭС – это «Росатом», там другого решения не могло быть с точки зрения безопасности.
У нас, действительно, на уровне небольших, маленьких предприятий раннеперестроечный социализм (условно говоря, швейной мастерской, завода). Всё это существует, бизнес существует и развивается. А на крупном уровне нет. По крайней мере, в части, касающейся Запорожской и Херсонской областей.
ИЛ. Я вас понял. Финальный вопрос. В «Азмол» и «Бердянские жатки» зашли инвесторы из России, временная администрация. Не справились, отдали «Корпорации развития Запорожской области». Это единичные случаи, когда взялись и не смогли, или их достаточно много?
СТ. Это единичный, непростой случай со многими переменными составляющими. Я сейчас не хочу его глубоко разбирать, это специфическая история. Пришлось передать «Корпорации развития Запорожской области». Хотя (это моё личное мнение, я сейчас частное лицо) там нужен крупный российский инвестор.
ИЛ. А крупные российские инвесторы пока стороной обходят, да?
СТ. Да не обходят они стороной. Любой актив всё равно одновременно и привлекателен и непривлекателен для крупных российских инвесторов. Бизнес взвешивает все «за» и «против».
СУ. За руку надо заводить.
СТ. Так и делается. Интеграция-то идёт не по экономическому хозяйственному блоку, а по социальному. Там-то всё просто. Система образования перешла под юрисдикцию Министерства просвещения Российской Федерации, работает прекрасно. Пенсионные фонды созданы, пенсия пересчитывается по российским стандартам, причём с учётом разных выплат и систем, бывших до этого: у кого-то больше, у кого-то меньше.
До смешных казусов, когда АТОшники приходят и спрашивают: «Я повышенные выплаты получал, мне они теперь положены или нет?»
СУ. Отличная история, я её запомнил.
СТ. Они реально приходят, начинают даже таким образом встраиваться в российскую государственность.
СУ. «Ну, а что? Запорожская область всегда была Россией, я тоже тогда себя ощущал русским».
СТ. «Ну служил в АТО, “защищал” на Донбассе людей, теперь хочу повышенную пенсию от российского государства за это получать». Это случаи курьёзные, но, тем не менее, они есть и бывают.
СУ. Но они свидетельствуют об обществе.
Сергей Александрович, я хотел бы под финал порассуждать про безгосударственную особенность мышления жителей этих регионов. Мы заходили к этому стремлению найти особый подход. Это мышление как прививалось в ходе 30-летней жизни в условиях разрушения государственности, так и стимулировалось за счёт того, что сверху спускалась модель поведения. Если оно в Верховной раде, то оно, естественно, до самого последнего райсовета дойдёт.
Как я понял, к новой российской реальности простые люди адаптируются быстро, видя эту реальность. А что происходит с элитариями? Мы же понимаем, как устроено общество. Есть владетельное меньшинство, у кого есть демос. Мы помним, что демократия – это не власть всех. Это власть тех, у кого есть дем, надел земли. Я не люблю это слово – «элиты», но возьмём в биологическом смысле, как выбившуюся часть. Как они адаптируются?
СТ. В биологическом смысле слова эти люди должны обладать какими-то сверхспособностями.
СУ. Ну, им повезло. Как их назовем, управляющая прослойка? Управляет сейчас Россия, она только отчасти владеющая… Буржуазия местная, так её назовём. Что в этой среде происходит? Я часто слышу, что она меняться не очень хочет.
СТ. Хорошо, что мы учились в советской школе и можем хотя бы оперировать такими понятиями, да? Мелкая буржуазия вся за нас, я так скажу.
СУ. Это то, что ИП в России?
СТ. По-разному. Может быть ИПшка, ОООшка и так далее.
Мы дали им больше жизни и больше кислорода, чем им давали. Более того, они быстро перестраиваются.
Взятки носить не надо – здорово. По закону? По закону. В суд? В суд. В прокуратуру? В прокуратуру. Написал в чат-бот губернатору, написал Путину – все подпрыгнули.
Для них это удивительно, что сразу все силовики побежали разбираться и требовать друг от друга действий.
Вся мелкая буржуазия, если употреблять политэкономический подход Маркса, Ленина и Сталина, давно пророссийская.
А крупняк сбежал в самом начале.
Мы в 2010-х, в 2000-х иногда в сердцах называли часть российской элиты компрадорской. Она тогда в сто раз была менее компрадорской, чем украинская.
Те впрямую, не выезжая, живут в варшавах, прагах, лондонах. Впрочем, Прага, Лондон, Париж, Вашингтон, флориды и прочие америки – это для совсем кого-то [другого]. А они живут в Восточной Европе, в странах бывшей Югославии, и счастливы этим. Они даже не приезжали никогда. Понаставили управляющих на территориях, как магнаты ХVIII века, и не видели своих активов лет по 5–10, и с рабочими из них никто не общался. Это то, что касается крупной хозяйствующей прослойки.
Железная дорога становится элементом российских железных дорог. Станции, электрические системы – всё входит в большие российские структурные подразделения. Что касается управляющего класса, крупных и средних чиновников – это либо волонтеры-активисты, с риском для жизни сделавшие для себя такой шаг (как Данильченко Галина Викторовна), либо были местными депутатами (как Балицкий Евгений Витальевич), либо люди из местных, [начинавшие] с нуля, либо приехавшие специалисты от Севастополя до Владивостока. В том числе вернувшиеся из Украины специалисты, которые хотят работать в Российской Федерации. Это абсолютно новый формирующийся слой.
СУ. Совершенно новая среда, не похожая на то, что было в Запорожской области и даже на то, что было в ДНР.
СТ. Когда пристально начинаешь осматривать, это четыре абсолютных больших разницы. А если еще пристальнее, то Энергодар, Мелитополь, Бердянск и отдельный какой-нибудь район (Пологовский, Васильевский) — везде по-разному.
Тем не менее люди приезжают, работают и понимают, что им здесь лучше, несмотря на обстрелы, на взрывы, на постоянную опасность для жизни. Им в российском государстве жить в целом лучше.
Хотя, конечно, есть категория [ждунов], как мы говорили. По-разному можно мерить.
Пессимисты считают, что их до 10%, оптимисты – что не больше 2%. Но понятно, что это субстрат для вербовки террористов, убийц и прочих нелюдей. Они тоже существуют, на это нельзя закрывать глаза.
У меня сейчас много друзей из силовых структур всех ведомств, у них своя зона внимания. «Откуда у него столько оптимизма? За Путина 90% – откуда тогда берутся все эти люди, которых мы ловим?» Я говорю: «Подожди. 500 тысяч, да? 1% от 500 тысяч – это 5 тысяч человек. Представляешь, сколько можно навербовать среди одного процента?» Плюс, диверсантов тоже не исключаем.
СУ. Надо еще не забывать родственную и деловую связанность с остальной территорией постУкраины. Там поразрывались семьи, кто-то где-то служит.
СТ. Поразрывались семьи, давление, низкий уровень жизни, которым наши враги пользуются. Я в Москве недавно ехал, и таксист со мной диспут завел, что маловато террористам заплатили в Крокусе, чтобы они убивали людей. Я говорю: «Да знал бы ты, сколько там платят за то, что пойдешь и сунешь пакет в урну». По 5 тысяч, по 10, по 3 им обещают. И, кстати, не платят. Это расходный материал. У вас прозвучало определение для них – биодроны. Находишь какую-то слабину, вербуешь. Они даже особо не тратятся.
СУ. Я это рассматриваю как одну из отраслей когнитивной войны. Есть когнитивная война, когда бьют по массам – психозы массового поражения, а есть отрасль когнитивной войны, где идет целевое воздействие. Это, например, работа по родственникам наших военнопленных, с которыми связываются. Об этом много пишут, про шантаж, доведение до психоза. Точно так же история с биодронами – это всё отдельные отрасли нейробиологии. Я не буду в это уходить, но это прямо военная НАТОвская доктрина. Они это используют, для них это сейчас испытательная лаборатория.
СТ. Так и есть. Возвращаясь к тому, с чего мы начали.
С демонами бороться оружием демонов не надо.
Надо просто приводить всё в нормальное человеческое состояние, человеческое восприятие. И когда люди видят, что ты к ним с добром, причем с простым элементарным добром, не с какой-то запредельной христианской любовью, а просто покушать принес, работу дал, дороги сделал, школы открыл, учишь детей, 10 тысяч детей вывез на отдых за лето в регионы Российской Федерации (из 30 тысяч – треть) – стирается грань.
Все понимают: да, это Россия. Она пришла, она пришла всерьез и надолго.
У России есть свои недостатки, конечно, определенная доля излишнего бюрократизма, еще чего-то. Но это порядок и жизнь. А что предлагалось и предлагается людьми, оккупировавшими наши исторические земли, включая Киев, Одессу и прочие прекрасные города, в которые, я надеюсь, мы еще вернемся?
СУ. Включая Ужгород, Львов, а может быть даже Перемышль и древний город Ряшев, который поляки, сволочи, переименовали в Жешув.
СТ. Там ведь ничего, кроме героической смерти, не предлагается. Под рукоплескание золотого миллиарда пойдите все и умрите. Если кто-то нас слушает с той стороны (Telegram-то еще они не закрыли) – подумайте и давайте через Польшу, через Турцию, переходите на нашу сторону. Хотя бы таким путем.
Дело в том, что наши бледнолицые братья, как ты их называешь, очень цинично-прагматичные люди. Они это племя приговорили к уничтожению. Гуронов – делаварами, делаваров – гуронами. То, что мы по недоразумению с ними одного цвета кожи, для них ничего не значит. Я убедился за это время. Это их способ управления, они так долго живут, переучиваться не хотят. Точнее, их можно переучивать, но для этого тоже приходится применять определенные усилия. Денацификацию в ГДР вели долго, и нормально, в принципе, провели. Да и сколько мы «лесных братьев» ловили по лесам? До 50-х годов прошлого века.
СУ. Но тут нужно не забывать, что нам тоже неизбежно придется использовать опыт, который я всегда привожу на цифрах. В пресловутом ОУН-УПА было максимум 120 тысяч человек (если считать их источники). Наши историки фиксируют 60–70 [тысяч]. Их даже не армия подавляла, а НКВД, тяжелая вооруженная милиция. А «ястребков», местных членов, тех самых западенцев, официально было 250 тысяч. Вот вам разница. В первую очередь они ликвидировали. Оно очень быстро разложилось на плесень и на липовый мед – сразу, как шевроны Гитлера спали, когда немцы ушли, а они остались один на один, то половина сразу сдалась по первой амнистии 1944–1945 года. Половина сразу сдалась. В этом смысле надо учить историю. Эта половина потом отлавливала своих же, тех, кто не сдался. Там же куча людей просто как скот загнаны и ждут.
СТ. Да, на самом деле так и есть. Денацификация идет.
Наши военные говорят о том, что количество идейных националистов с той стороны очень сильно сократилось.
СУ. В этом смысле, Сергей Александрович, если у тебя есть свободное время, и пока ты человек гражданский, я бы тему денацификации с тобой отдельно обсудил. Как ты на это?
СТ. Давай, я согласен.
СУ. Согласен, да? Отлично. Мне бы это очень хотелось бы обсудить. Тогда будем считать, что первый подход завершен. На самом деле тем огромное количество. Но я предлагаю дальше погрузиться в денацификацию, с примерами этих регионов, чтобы предметно разобрать. А я бы подготовил теоретическую базу. Я сейчас очень много изучаю историков 40-х годов, что было в Румынии с денацификацией, не только в ГДР, а в странах Варшавского договора. Тоже очень много интересного материала.
СТ. Конечно. В Венгрии много людей, нацифицировшихся в 40-х годах… Которые, кстати, были после этого существенным элементом стран Варшавского договора, социалистического лагеря.
СУ. Да, там интересные сюжеты. В частности, есть такой современный украинский нацист Михальчишин, он был со времен «Свободы». Помнишь?
СТ. Михальчишин его фамилия? Русская абсолютно.
СУ. Судьба его интересна. Его дед был одним из организаторов колхоза после Великой Отечественной. Его отец – это всемирно известный гроссмейстер, написавший отличную книгу, которая вышла в 2006 году в Москве с предисловием Карпова. Про шахматы, про Корчного, про всех советских шахматистов. Он был высокого уровня гроссмейстер. Не чемпион мира, но чемпион Союза. А внук, получается, идейный бандеровец.
Эту пружину придётся раскручивать в обратную сторону. Ну а как? Нет другого способа.
СТ. Нет другого способа. Эта зараза, если её не выкорчевать, может поразить очень много. Вот и всё, к сожалению. Ведь Путин Владимир Владимирович, когда нам уроки истории дает хотя бы минуточек по 15–30, он не зря это делает. А чтобы мы к ним прислушались и на их основании действовали, понимали, что откуда произошло, почему, как дальше будет двигаться. И в этом смысле тебе тоже большое спасибо за то, что ты делаешь, что делает Чадаев, Сергейцев. Важно не просто действовать как курица с отрубленной головой, куда-то бежать. Важно действовать осознанно, понимать, что происходит.
Мы находимся в состоянии когнитивной войны.
Они хотят убить не только тело (снарядом каким-то поразить), но и мозг, психику, душу зацепить, чтобы мы сошли с ума. А мы не должны давать им возможность свести себя с ума, мы должны спокойно делать свою работу.
СУ. Сто процентов, на том и стоим. Я даже специально использую цитату Ивана Франка, который был русофилом («Франко» по-русски, а по-украински склоняется «Франка»). Он был русофилом и социалистом, за что его жестко прессовали в Австрийской империи. «Лупаем сю скалу». Действительно, надо методично двигаться. Этим русские отличаются от других народов. На нашу страну посмотрим – это результат столетнего системного [обустройства]. Может быть, кому-то не нравится стилистика, но нравится – перенравится. Есть разные города и разные регионы. На любой вкус найти можно, в этом и прелесть.
Спасибо огромное, Сергей Александрович. Нацификацию и денацификацию обсудим тогда отдельно.
СТ. Всё, договорились.
ИЛ. Было очень интересно.
СУ. Уважаемые слушатели, это наш специальный выпуск рубрики «Будем жить», посвященный массовому сознанию Новороссии. Я думаю, что это был первый, потому что тем много. Денацификацию обязательно обсудим. С нами был Сергей Александрович Толмачев, сибиряк, политтехнолог. А последние годы на передовой госстроительства в Новороссии, замгубернатора и в Крыму был, и в Запорожской области, и в военно-гражданской администрации.
СТ. Я не был замгубернатора в Крыму, я был замгубернатора в городе-герое Севастополь. Это важно!
СУ. Прости, видишь, заговорился. Я в Крыму нахожусь, и со мной сыграл великокрымский шовинизм. Я, как всегда, решил немножко забыть про Севастополь. Как убежденный евпаторианин, всё тяну к себе.
Да, замгубернатора города-героя Севастополя, Сергей Александрович Толмачев. До новых встреч, уважаемые слушатели. Да пребудет с вами чистота понимания. Пока.
[Продолжение – Нацификация постУкраины и денацификация Новороссии]
Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка
Was this helpful?
2 / 0