Словарь когнитивных войн | Пострефлексия теракта в «Крокусе»: мирная жизнь vs жизнь в тылу

Аудиоверсия

Семен Уралов. Здравствуйте, уважаемые слушатели. 30 марта на календаре, суббота.

И это наши традиционные субботние интеллектуальные беседы. Сегодня у нас на связи Алексей Викторович Чадаев. Кто не смотрел еще наш предыдущий подкаст в формате «Военно-политическая философия», посмотрите. А это в формате онлайн и в формате обсуждения в рамках текущей повестки: что это значит, как это понимать и, самое главное, прояснение для чистоты понимания.

Алексей Викторович, привет! Сразу объясняй, почему, когда настраивались, выбрали песню «Таджик» нашего любимого Михаила Елизарова?

Алексей Чадаев. Ну а что? Я сегодня полдня провел в общении с этими чудесными представителями восточной ветви персидского этноса, как водится, на стройке. То есть, общественность бурно обсуждает после «Крокуса», как это плохо, что они тут есть, но вот они есть.

СУ. Да, они есть, и они никуда не денутся. Я специально в виде анонса: завтра наш социолог Валентина Комлева расскажет про СНГ, и я попросил немножко про Таджикистан и отношения с Россией, как общество сформировано, потому что из Таджикистана — одна из наиболее мощных миграций. То есть больше всего узбеков, а процент, который переезжает — это таджики и киргизы, это правда. В этом смысле в чем-то мы уже больше Таджикистан.

Тема заявлена: «пост-рефлексия». Трагические события, которые всю страну и не только [нашу] страну [потрясли]. Мы об этом много писали, много разбирали, каждый в телеграм-канале активно, я тебя точно цитировал, хотелось бы настроиться на рефлексию и на то, что произошло. Уже много реакций произошло, тема заявлена для диалектических [разборов]…

АЧ. По «Крокусу». Я там был 9-го числа на Шамане и видел афишу «Пикника» и думаю: дай, куплю билеты на «Пикник» тоже. Сунулся в кассу, а там уже sold out, то есть «Пикник» был уже к 9-му числу выкуплен наглухо, на 100%, и я туда не попал.

СУ. То есть, мог бы быть, если бы были билеты?

АЧ. А мог бы быть, да. Более того, еще кучу всего писалось, что, собственно, и мероприятие само этими ребятами, как выразился Тимоти, планировалось как раз-таки на 9-ое, но просто перенесли по каким-то причинам в последний момент на следующий концерт. Так что, что называется, прямо рядом прошло.

СУ. Мне интересно, ты как москвич, который наблюдал за тем, как «Крокус Сити» превращался во что-то. Я как приезжий наблюдал, то есть вспышками: раз, и он уже появился. Но он действительно на протяжении 20 лет стал одним из главных современных ДК для москвича, правильно?

АЧ. Ну как — ключевое, наверное, случилось, когда разобрали «Олимпийский», закрыли и разобрали. Все-таки главной концертной площадкой большой в Москве был «Олимпийский». А вот после того, как «Олимпийский» «закончился», эта функция фактически перешла к «Крокусу», он стал самой крупной концертной площадкой в Москве, даром, что он не в Москве, а юридически в Подмосковье, на МКАДе.

СУ. Ну, и расцвет пришелся, когда уже метро проложили, я так понимаю, он стал общедоступным и интегрировался в Большую Москву.

АЧ. Да, но при этом там много забавных нюансов. Например, «Крокус» так и не был сдан в эксплуатацию, то есть оказалось, что платить, видимо, взятки и штрафы проверяльщикам регулярно за эксплуатацию несданного помещения в каком-то смысле проще, чем один раз заплатить крупно и все-таки его сдать. Ну и, понятное дело, сейчас это тоже всплыло, и сейчас Агаларовы — вместе с губернатором Воробьевым, чья подпись на секундочку стоит на паспорте безопасности объекта — отбиваются от последствий.

СУ. Ну, сейчас начинаются интересные этапы прояснения реальности, как и ты об этом писал. И все адекватные политические комментаторы связывают, конечно же, это с массовой миграцией и застройщиками. И непонятно что, творящееся внутри с миграционной политикой. И вот — прилетели новости.

АЧ. Про это только ленивый не сказал.

СУ. Да, да. В Питере, я имею в виду. Ты слышал новости, у нас взяли высокий чин МВД, через которого прошло порядка 100 тысяч непонятных трудовых мигрантов, это же тоже последствия.

АЧ. Мне тут порассказывали про эти самые центры, там, конечно, уникальные механизмы придуманы. Государство сверху создало достаточно сложную схему получения гражданства с экзаменами, с тем, с сем. Но система, которая работает на прием, в свою очередь, создала не менее сложный набор схем, как можно за деньги эти схемы обойти. И, конечно, это было золотое дно.

В общем, порассказывали всякого, не буду это выдавать в эфир, как это работает. Но, например, из интересного: у нас, оказывается, существует некоторая квота в принципе на выдачу гражданства, и вот эти самые иммигранты эту квоту на выдачу гражданства. И эти самые мигранты выбирали эту квоту в итоге практически полностью, и тем, кто не в этой системе, получить гражданство с каждым годом становится все труднее. То есть у нас количество отказов в получении гражданства вполне себе русским людям, я уж не говорю из Украины, но откуда угодно, тоже увеличивается каждый год.

И буквально сегодня утром мне прислали свежую историю. Довольно известный человек, не буду называть фамилию, подает заявку на российское гражданство и получает отказ на том основании, что на его родине он находится под уголовным преследованием. Родина — это Украина, а уголовное преследование — за оправдание российской агрессии. То есть человеку не дали российское гражданство за то, что, будучи гражданином Украины, этот человек публично оправдывал российскую агрессию, поэтому подпал под уголовное преследование.

СУ. Это то, что называешь «в ходе следствия вышли сами на себя», да?

АЧ. Да, вот он по этой статье преследуется, и это дало уже нашей миграционной службе [основания] дать отказ в получении российского гражданства. Вот такая милая история. Но, в общем, там действительно авгиевы конюшни, и их разгребать — не переразгребать, что касается именно вопросов гражданства.

СУ. А ты знаешь, я хотел с тобой поделиться мыслью, поскольку ты историк религии. Вот смотри, для меня история, которую они устроили с гражданством — это та самая величайшая ересь, в которую впала католическая церковь, а именно — они сделали аналог чистилища. Потому что по-хорошему должно быть: ты либо нам нужен, гражданин, добро пожаловать, либо — пошел нахер.

А они точно так же, как в свое время, в средние века, папа Римский со своими [подручными] придумал отличную идею — она же была бизнес-идея — все эти истории с индульгенциями, это была чистая бизнес-идея. И вот эта модель, когда есть куча препон, через которые можно переползти — это чистой воды чистилище, то, на чем мы разошлись с нашими латинскими братьями, правильно?

АЧ. Теперь уже не братья.

СУ. Ну, когда-то были братья.

АЧ. Не братья, да. Ладно, давай к таджикам и, собственно, к теракту. Тут надо проговорить обязательно то, что писалось и проговаривалось на канале. Еще до того, как случилась история с «Крокусом», я ввел термин «биодроны», имея в виду именно людей, которые с помощью манипуляций, с помощью разных психотехник, разного рода боевого НЛП превращаются в живые орудия для реализации разного рода гнусных целей этих самых манипуляторов.

Такой биодрон — это Дарья Трепова, которая взорвала Татарского, такие биодроны — это бабки, которые обливали зеленкой урны, и, конечно, такими биодронами, очевидно, являются эти дехкане, корчащие из себя террористов ИГИЛ. А на самом деле, очевидно, попавшие просто в трудные финансовые обстоятельства и купившиеся на легкую возможность из них выпутаться.

СУ. Ну давай про биодроны глубже копнем. Если мы это понятие принимаем — отлично. То есть, среди нас есть не совсем люди, а люди-биодроны. И если для борьбы с обычным дроном задача — его выявить, в смысле вовремя определить, как минимум. То тут вопрос в чем: они выглядят точно так же, как люди, то есть тут иная задача.

АЧ. То есть никаким обнаружением ты биодрон не распознаешь.

СУ. Именно.

АЧ. Он — руки, ноги, голова.

СУ. В чем особенность: если с классическими дронами понятно, они выделяются, и мы понимаем, как они [выглядят и действуют]. То биодроны, получается, существуют внутри нашего общества, и как их выделять — это ключевой вопрос. То есть как не создавать — мы много об этом говорим — как не быть дураком. А когда они уже получились? И тут возникает вопрос. Раз уж выделили мы диалектическое [различие]: мирная жизнь и жизнь в тылу. На войне дрон понятен, а в тылу кто его должен выявлять?

АЧ. Ну, в тылу тоже проблемы с обнаружением дронов. Как правило, когда он прилетает в НПЗ, только в этот момент система знает, что ее атаковали. И из всех многочисленных систем раннего обнаружения — скажу тебе страшную военную тайну — лучше всего сработала система 112. Это бдительные бабушки, которые не поленились, увидев пролетающую у них над головой неведомую фигню, позвонить в экстренные службы и сообщить, что — вот у нас над головой что-то пролетело.

Была еще одна красивая история, когда по Москве запускали дроны осенью. И запускали их с российской территории, из-под какой-то деревни в Калужской области. И местный батюшка заметил, что какие-то странные люди приезжают все время на одно и то же место и там что-то непонятное делают, и тоже позвонил куда надо, и их взяли.

СУ. То есть — старая добрая бдительность, в первую очередь?

АЧ. Да, обычная гражданская бдительность, и — не полениться сообщить, когда заметил что-то подозрительное. Оказалось, что это работает лучше, чем всякие детекторы, обнаружение, радары, то есть, в процентном отношении улов больше.

СУ. Принято, мысль зафиксирована, повышение бдительности. Для понимания людей –что существуют биодроны, как они работают. В случае с терактом в «Крокусе» мы видим, как проявляются те, кто сдавал квартиры [террористам], что-то продавал. Некие их соотечественники, вот они плачут где-то, дают признательные показания, но прокуратура считает, что они были в курсе. Бдительность — это в том числе [в случае], что кто-то из твоего близкого круга может нечто подобное мутить, а ты – типа: да ладно, это какая-то ерунда. Нет, ни разу не ерунда. Если ты был в курсе и не проявил бдительность, это будет еще и твоя ответственность. То есть некое принуждение к бдительности, я вижу это через ответственность.

Еще была очень важная мысль у тебя: в чем мы выделяем особенности мирной жизни, а в чем -особенности жизни в тылу? Тогда получается, нам нужно поведенческие модели менять у людей?

АЧ. Выходит, что так. Опять же, скажу по своему опыту хождения в «Крокус» 9-го: на первой рамке вообще не было никакой охраны, там стояли какие-то девочки-проверяльщицы, которые проверяли билеты, на второй рамке — было два или три охранника с шокерами. И это — мероприятие на 6 тысяч человек!

И я так подумал: ни фига себе, мы расслабились.

СУ. Это да, удивительно.

АЧ. При этом на любом футбольном матче, где даже часто бывает в разы меньшее количество народу, но там автобусами стоят росгвардейцы, все прочее. И я уж молчу, как [на] всякие разные массовые мероприятия в Москве сколько стоит разного рода людей в форме. А тут — три чоповца с шокерами. Ну как?

То есть как мы жили, так и живем в ситуации, как будто ничего не происходит и как будто нам ничего не угрожает. И встает вопрос: чему мы удивляемся.

СУ. Но при этом мы фиксируем, что Россию столичную — в этом смысле не только московская, а столичная, она узким слоем размазана по стране, но в Москве ее концентрация выше — ее же специально никак не втягивали в излишнюю повестку, всячески оберегали. То, что ты называешь: «лежи, страна огромная». То есть, вы расслабляйтесь и особо никуда…

АЧ. Да, я много рассказываю про шизофрению западного агитпропа. Там понятно: с одной стороны, есть агрессивный Путин, и вы, русские, должны его сами свергнуть, и тогда вас снова примут и будут считать хорошими; а с другой стороны, польско-прибалтийско-украинская [версия], что хороших русских не бывает. Все русские – преступники, Россию надо сначала победить, потом долго мучить, потом заставить заплатить, а потом разделить на 20 стран, и тогда поймем, что с ними дальше делать.

И, кстати, именно из-за этой шизофрении они проиграли, я думаю, борьбу за умы у нас. Потому что даже их очевидные союзники, эти «хорошие русские», оказались вынуждены заткнуться, а даже те, кто не заткнулся, те вещают в пустоту.

А вот у нас другая шизофрения. С одной стороны, центральные медиа каждый день рассказывают нам про то, что это, по сути, новая Великая Отечественная: герои, подвиги, память предков, слава дедов. А с другой стороны, все остальное рассказывает нам, что это какая-то колониальная история на границе, где какие-то специальные люди, специально обученные, под чутким руководством высокомудрого начальства ежедневно за что-то там борются. А вы, пожалуйста… Что все это делается ради того, чтобы вы могли продолжать жить обычной жизнью и не чувствовать, что вообще вокруг что-то изменилось.

СУ. Ну, что получается, что какая-то часть общества, особенно — которая может позволить себе потреблять, как она это и делала… Мы же видим, что стали больше бывать на глобальном юге, сменился центр переноса и свободного времени.

АЧ. Да, раньше в Милан на распродажу, сейчас в Дубай.

СУ. То есть, что изменилось — сейчас дольше лететь или даже столько же. Какая разница? Модель того класса, который демонстрирует, не меняется. Получается, государство — отдельно, а класс, который демонстрирует, продолжает жить той жизнью, которой и жил.

АЧ. Да, это наиболее рельефно всплыло в истории с «голой вечеринкой» — «зашли не в ту дверь». В чем было их удивление, что они делали то, что делали всегда. Что вообще поменялось? Почему вдруг стало нельзя делать то, что всегда было можно и нормально? И ничего такого. А что такого? И вот они теперь ходят и пытаются зайти опять в ту дверь, но ходят в непонятках: что такого произошло, что такого случилось, что мы сделали не так, с какого момента то, как мы жили всегда, стало нельзя?

СУ. Ну, я для себя представляю это вхождение в ту дверь, когда стоит человек, он уже осознал новую реальность, даже случился этот…

АЧ. «Крокус».

СУ. До этого было, если не замечали. Уже все, новая реальность. Вот у тебя – дверь: продолжать жить мирной жизнью, начинать жить в тылу. Жизнь в тылу — я когда готовился, пытался разложить – чем она отличается от жизни, например, в прифронтовой территории как, например, уже Белгородская область? Тем, что есть элементы мирной жизни вполне себе, и более того, они специально должны сохраняться. Вернее, не мирной, а цивилизованной, светской.

АЧ. Обычной.

СУ. Обычной, гражданской жизни. Почему в блокадном Ленинграде проводились концерты. Это должно быть, но при этом внутреннее состояние, когда ты свое свободное время и силы, кроме жизни гражданской, тратишь на то, где ты можешь быть полезен или от тебя должно быть максимальное КПД. Вот я так это представляю, это — возможность для гражданина перейти в режим самомобилизации и [максимального] приложения своих сил.

Проверяй мой тезис.

АЧ. Ну, я бы сказал так, что тыл работает на фронт. Мирная жизнь работает сама на себя, тыл работает на фронт в той или иной степени, косвенно и так далее. Даже само сохранение мирной жизни имеет смысл в том плане, что условно людям с передовой есть куда приехать, чтобы окунуться в мирную жизнь. То есть даже эта мирная жизнь по идее работает на фронт, в логике тыла.

СУ. Да, то есть, демонстрация в первую очередь для тех, кто с передовой, на этих концертах — сейчас уже как политтехнологи рассуждаем — на любых массовых мероприятиях, которые должны все равно проходить (понятно, что безопасность и так далее, это мы уже обсудили), например, почетные места всегда должны выделяться для…

АЧ. Ну, слушай, на концерте Шамана — буквально гвоздь программы был, это девушка, которой прямо на концерте делает предложение боец, приехавший с передовой, и все шесть тысяч кричат им «горько».

СУ. Интересное шоу.

АЧ. Оно было импровизировано, это не было домашней заготовкой, просто так оказалось, что боец со своей девушкой был на почетном месте, и вот, у организаторов возникла такая идея.

СУ. Ну, ты знаешь теперь про то, как жизнь в тылу пытаются изобразить частью фронта. Это, с моей точки зрения, тоже очень важная крайность, которой страдают наши собратья ЛОМы и особенно пропагандисты. То есть, людей, которые привыкли к мирной жизни — часть из них понимает, что это тыловая — начинают запугивать, подливая эмоций: все, теперь будет… То есть, они специально нагоняют и людей загоняют в определенную панику.

Все-таки нужно отделять тыл, это и не прифронтовой регион. То есть, оттого что произошел один теракт и надо быть бдительнее, те, кто продает эту перманентную опасность, с моей точки зрения, тоже очень сильно вредят.

АЧ. Здесь надо важное сказать. Что больше шансов выжить, даже в такой ситуации, как раз-таки у тех, кто имеет способы не впадать в панику и вообще не подвержен этим эмоциональным волнам, кто в состоянии сохранять здравый рассудок. Если проанализировать множество историй тех, кто был в «Крокусе» и потом описал происходящее, то прямо очень видно. Что, насколько ты в состоянии сохранить здравый, трезвый рассудок даже в такой ситуации, от этого прямо зависит твоя выживаемость. А если тебя вовлекают в эмоциональные качели все время, каждый день те самые пропагандисты, откуда у тебя взяться трезвому рассудку, даже в тылу?

СУ. Это точно, послушаешь, как призывают: бомбить — не бомбить, еще понаблюдаешь, как закусываются люди.

АЧ. Да, обвиняют друг друга в том, что они агенты, шпионы и кто-нибудь еще. И все это на психе, все это на истерике, все это на надрыве совершенно ненужном. Опять же, из моих собственных поездок на передовую — там люди поспокойнее, чем в некоторых московских гостиных.

СУ. Это да, у нас тоже разборы часто полузакрытые — там, особенно из Белгорода люди, они по-другому реальность воспринимают. А потом прочитаешь пост Игоря Гомольского из Донецка, который в Белгороде побывал и сравнивает реакцию дончан и белгородцев…

Тоже — новая реальность, но люди еще ведут себя совершенно не так. В этом смысле даже поведение города, когда там: есть обстрелы — нет обстрелов, эта реальность не сразу всех догоняет. И это трагические, но, к сожалению, повсеместные истории о том, как первые две недели — месяц, в каждом городе по-своему, все очень часто зависит от адекватности не только начальников, но и того, что называется рядовой самоорганизацией.

И с теми, кто эмоции накачивает — самое неприятное лично для меня, что это внутри столичного сообщества еще больше повышает градус отчуждения. Типа: а, ну это мудаки, тогда все с вами понятно. И рождает самую мерзкую позицию, которую я описываю как хатаскрайник, но это на самом деле обыватель. А мы помним, что среди обывателей все самое мерзкое и прорастает.

Вот что делать с обывательской позицией, которая отрицает вообще любую тыловую активность?

АЧ. Ну, подожди, прежде чем задавать вопрос, что делать, надо понять, а что мы можем? Тут — давай включай политтехнолога — вот как распространяется сигнал? Он сначала идет по глобальным большим медиа, потом подхватывается интерпретаторами в соцсетях, на каналах и так далее, а потом уходит на кухни, в курилки, в разговоры в микрогруппах, где люди с высокой степенью доверия друг с другом уже все это трут.

И компания выигрывается тогда, когда тот аргумент, который ты вложил в рот своему стороннику в итоге — в этой курилке, на этой кухне — оказывается сильнее, чем контраргументы его противника. То есть, если он в этом разговоре сумел выиграть, сумел убедить именно своих родных, соседей, с кем он общается, референтную группу – тогда кампания получилась. Если нет, если они его своими житейскими, рациональными, земными тезисами опровергли, и он ушел, унесли на щите его на диван, вот тогда кампания проиграла.

СУ. Ну, то есть, надо достучаться сначала до интеллигенции той самой, чтобы она в курилке увела активные части нашего населения.

АЧ. Тут даже не интеллигенция, тут очень важна роль этой самой активной бабушки на лавочке, которая больше других все знает и всем остальным это все рассказывает. Того человека, который больше других смотрит за внешним миром, но в то же время является частью мира маленького, мира своего двора, своего дома, своих родных, своих близких.

Кстати, то же самое с мигрантами, у них все это еще яснее. Чтобы работать с этой средой, надо вычленять у них тех, на кого ориентируются другие. Надо вычленять условных старших, вычленять условно авторитетов-микроинфлюенсеров в их среде. Потому что они, тут надо понимать, мигранты — это же люди в стрессе, это люди живущие в режиме «мы – они». Есть наше небольшое сообщество своих, а есть противопоставленное ему чужое общество, в котором все оказались. В этой ситуации они, естественно, сбиваются стайками вокруг тех, кто побойчее, и эти побойчее их куда-то ведут. Причем кто-то их учит себя правильно и вежливо вести, а кто-то, как этот старшой, учит их брать автомат и нож и идти резать кафиров.

СУ. Принято. Давай тогда — сейчас про иммигрантов ты важную мысль закинул, фактически у них сформированы свои пузыри, информационные в данном случае. Еще очень важно, они перетекают, то есть, они как сообщающиеся пузыри, с заграничными, причем очень часто иноязычными. А учитывая, что когда мы имеем дело с террористической версией, косящей под ислам, то это вообще непонятно, куда уходит. Не факт, что у нас есть специалисты, которые глубоко за этим всем следят и границ, получается, не существует. То есть, мы внутри боремся, физические границы есть, а медийных и идеологических границ у таких людей, биодронов, в принципе не существует.

АЧ. Ну, во-первых, когда мы говорим: границы России нигде не заканчиваются, их границы тоже нигде не заканчиваются, это факт. Но на самом деле часто такими границами выступают именно языковые границы. То есть, на каком языке все происходит. Потому что, заметьте, одна из первых вещей, которую сказали задержанные — это то, что они слушали проповедника.

Здесь важно: YouTube, и Telegram, и все остальное произвело — в первую очередь видеоплатформы — произвело в их среде целый слой топ-поп блогеров-проповедников. Которые проповедуют кто во что горазд, и это часто совсем другое, чем то, что проповедуют мулла в их мечети, куда они еще и не особо ходят, потому что — когда им, они на стройке работают. А вот воткнул наушник и слушаешь проповедника в процессе работы, а потом еще и трешь со своими, что он там напроповедовал, вот в этом месте и происходит коммуникация.

СУ. Принято. То есть, фактически нам нужен свой блогинг в этой среде, еще и на их языке.

АЧ. Да хотя бы мониторинг, хотя бы. Ладно, свой блогинг — это, знаешь, уже активная операция, уже целое дело. Выращивать для них своих проповедников, которые на их языке им будут что-то рассказывать, это прямо высший пилотаж. Я не знаю, когда мы до этого дойдем, но хотя бы просто понимать эту среду, понимать, кто там популярен, кто прирастает аудиторией, кто что говорит, кто какие тезисы несет. В такой работе это – азбука. То есть, то — высшая математика, а это — просто таблица умножения. И это, конечно, надо бы понимать.

СУ. Это невероятно интересный мир, я частным порядком подобным занимаюсь. Только в отношении Казахстана появилась у меня пара добровольцев. Одна студентка у нас учится, сама из Казахстана, но будет возвращаться. Один парень из Кызылорды. Мы общаемся, они мне накидывают, пока это мониторингом назвать нельзя, но — даже за Казахстаном я наблюдаю, там куча народу с нашими позициями.

Ну, во-первых, они в тик-токе, то есть, это мимо нас проходит, потому что у нас он заблочен, ты не будешь специально искать. Во-вторых, они по своим сетям, очень здравые люди, я одного северного казаха, самого яркого, опубликовал в телеге. Но в целом, есть люди, и они стоят на наших позициях, и они правильно все объясняют.

АЧ. Все-таки, Семен, заметь, казахи, киргизы, узбеки, они все — тюрки, и тюркоязычных довольно-таки много, в том числе и у нас. И тюркские языки похожи, и если ты знаешь турецкий или даже татарский, тебе легче, и там это довольно-таки проницаемая среда. А вот с таджиками другая история. Они же не тюрки, там вообще другой язык. Версия фарси, но он сильнее отличается от фарси, наверное, чем украинский от русского. То есть, можно сказать, что таджики применительно к Ирану — это как украинцы применительно к России, по языку.

СУ. И там есть еще два типа таджиков, которые живут…

АЧ. Еще Горный Бадахшан, отдельная песня.

СУ. Я был только один раз в Душанбе, и там, конечно, уровень владения русским языком бытовым, ну, значительно ниже, если сравнивать Киргизию.

АЧ. Нет, Бишкек вообще русскоязычный.

СУ. Ну, двуязычный.

АЧ. Ну, да.

СУ. Там любой перейдет на русский язык, в принципе, как и в Казахстане. В Таджикистане не любой перейдет на русский язык, но при этом такой парадокс — российско-таджикский славянский университет, где один из самых высоких конкурсов на поступление интеллигенции, туда стараются своих [детей] отправлять, потому что это — путевка в жизнь. Такие «два мира, два Шапиро».

То есть, чем более прошла дерусификация, десоветизация, тем больше местная интеллигенция рассматривает Россию как путевку в жизнь. Если для тюрок есть еще Турция как возможность для интеграции поехать, то у таджиков — у них есть Иран, который не особо миграционно привлекателен, ну куда им еще ехать?

АЧ. Да уж.

СУ. И Россия, вот и все. Таджикам больше некуда на самом деле ехать, и этим они отличаются от всех остальных. Действительно, тюркам можно и в Казань переехать, при желании, и туркмену, и казаху, и быть там практически своим.

Получается, без нас они не справятся, таджики-то.

АЧ. Да. И здесь тоже нужно важную отбивку сделать. Обрати внимание, что у нас сразу после «Крокуса» резко пошла внутри волна радикально антимигрантская. Все, кто даже высказывался полутонами или нейтрально, сразу же записывались: ага, вы — многонационалия, дружба народов, вам заплатили деньги лоббисты из строительного бизнеса или еще откуда-то. А правильные люди — это те, кто за то, чтобы просто всех мигрантов выселить, у всех кому раздали паспорта, отобрать и вообще примерно наказать, эта тема была и есть.

СУ. Это украинизация, то есть, поиск очень простых и популистских ответов на сложные вопросы — это просто схема, да.

АЧ. Это понятно, но — удивительным образом эта волна совпала с американской пропагандистской волной. Что американцы говорят? Что все попытки русских властей привязать к «Крокусу» Украину — это тоже пропаганда, разводка и не имеет под собой оснований, это все ИГИЛ, ИГИЛ, ИГИЛ. И сам ИГИЛ, вопреки своей обычной традиции, все время орет: это мы, почему вы нам не верите, это мы! И Запад орет, что это все ИГИЛ и не надо сюда путать Украину.

И параллельно эти тоже, что всякая попытка увидеть за этим сценарий, похожий на сценарий Треповой или на сценарий этих людей на участках, это попытка отвести фокус внимания в сторону от темы мигрантов. То есть странным образом этот наш радикальный антимигрантский движ сработал в унисон с американским пропагандистским мейнстримом, в кои-то веки.

СУ. Это наводит на многие мысли, кто как умеет кем манипулировать.

АЧ. Не просто на мысли. Мой тезис, который я положил в [основу] анализа по «Крокусу», такой, что всякий планировщик теракта просчитывает реакцию тех, кого он атакует. Никогда он не закладывается на реакцию, что все заплакали, испугались, покаялись или еще что-то. Он всегда закладывает реакцию, что все будут трясти кулаками, кричать: нас не сломить, они просчитались и так далее. Это фоновый шум.

Но теракт порождает в обществе всегда всплеск агрессии. И для сценариста теракта очень важно управлять направлением канализации этой агрессии. То есть теракт можно считать успешным, если агрессия канализирована именно туда, куда надо заказчику. И вот у меня полное ощущение, что этот резкий антимигрантский всплеск — это, собственно, вещь, которая не просто прогнозировалась, а проектировалась сценаристами. Что главное, что мы должны были сделать по их сценарию — это обратить весь свой гнев на мигрантов.

СУ. Аргумент в копилочку этой версии. Я когда-то очень увлекался региональным проектом, изучал «Реалии». Это дочка «Радио Свободы», этой всей тусовки.

АЧ. Да, да,«Кавказ.Реалии», «Крым.Реалии».

СУ. Но там регионалистика неплохая. Меня заинтересовало, потому что они выкупили… Ну, мы, политтехнологи, кто в регионах работает, знают местных талантливых журналистов. Я видел, как они там на Урале… Ну, я потом интересовался. Человеку предлагают: сделай документалку. И платят там в пять раз больше. Ну, конечно, он будет. И очень интересна эта тема. Там была сеть: «Сибирь.Реалии», «Кавказ.Реалии», «Север.Реалии». Они прямо федералистски подходили.

И там, если посмотреть анализ… Я много их слушал. Там прямо эта когнитивная волна, мозговой слизень постоянно заливался такой. Первое: «Центр ни фига не занимается провинцией». Они погружались в самую глубинку, даже не в областные центры, а в районные и глубже. А второе — это о том, как эти приезжие тут захватывают, там захватывают, здесь. Постепенно: «чужаки, чужаки, чужаки».

И я думаю, что история по типу Кондопожской — идея в чем? С одной стороны — Москва, с другой стороны — есть точки. Например, город Норильск, заполярный. Там другая диаспора, не таджикская, но иная контролирует торговлю овощами.

АЧ. А кто там, азеры?

СУ. Да, да, да, там несколько семей. И вот по северам, особенно по таким. Я боялся и ожидал, что попытка будет где-то еще — спровоцировать в регионе. Но не получилось, что свидетельствует о здоровье нашего общества, я так думаю. Погромов, попыток погромов не было нигде, правильно? Ты не замечал?

АЧ. Нет, не было.

СУ. Только в соцсетях?

АЧ. Нет, и даже, заметь, мне понравилось, чем в итоге наше общество показало некоторую свою зрелость и осмысленность — это то, что большая часть реакций была требованиями к властям. Навести порядок в миграционной сфере — понятное, разумное требование, кто ж будет возражать. Сделать то, то и то. То есть, здесь не было гуляйполя и «свадьбы в Малиновке»: мы тут сами себе власть, мы сейчас тут порешаем. Но, разумеется, есть понятный, разумный поток требований к начальству. Это хорошо. В этом смысле можно сказать, что сценаристы теракта своей цели не добились.

СУ. Я очень надеюсь, что это станет у нас, как это всегда бывает. Сначала будет некая дискуссия, как понимает ее начальство, экспертно-аналитическая, по поводу иной миграционной политики. То есть не это снова — проводить запреты, а определить, что нам нужны граждане новые, вот они нужны. А не новый тип рабов. Из Таджикистана? Прекрасно, замечательно. Из любой другой страны. А если завозить специалистов трудовых, то как в советское время, может быть, из Северной Кореи даже, они более дисциплинированные.

АЧ. В сетевом дискурсе есть такое ироническое понятие — ценный иностранный специалист. Имеется в виду условно безработный мигрант с паспортом русским или без паспорта, который совершает какое-нибудь очередное преступление. Понимаешь, в чем проблема? Проблема в том, что ты даже условно эту рамку сформулируешь, а дальше, если есть сильная тяга, то возникнет десяток разных коррупционных механизмов, как сквозь эту рамку просочиться.

Напоминаю, известный теракт на Крымском мосту, самый первый, про который Малюк недавно давал подробное интервью с деталями, осенью 2022 года. Там было 6 миллиардов потрачено на досмотровую рамку для грузовиков, а объехать эту рамку стоило 1000 рублей, чтобы в очереди не стоять.

СУ. Прекрасная иллюстрация, как строгость законов компенсируется необязательностью исполнения, да?

АЧ. И, соответственно, золотое место проверяльщика возле этой рамки, который может потребовать идти в рамку, а может и мимо пустить, если знать, как договариваться.

СУ. А давай попробуем [сформулировать] эти требования, которые, действительно, здравость нашего общества показали.

Требование номер один — это разобраться с владельцами, дать ответ, а что это было с точки зрения общественного пространства, для столицы.

Второе — это государству более строго принуждать к безопасности тех самых владельцев, потому что это глупо, если они владеют, но все обеспечивает государство.

Третье — это по концепции, что есть миграция в нашу Россию. Если мы переходим в режим осажденной крепости, логично, что и миграция… Въезд в осажденную крепость — он же не такой, как в мирный город, это же логично? Логично.

АЧ. Ну и особенно, когда у нас есть враги, которые умеют своих подсадных уток подсаживать в любые потоки. Разумеется, мы должны по-другому смотреть на потоки.

СУ. И поэтому тут, мне кажется, когда мы выходим в режим тыла, то нужно объяснять, что так как мы слишком большая страна, то с нами не то чтобы воюют — нас осаждают. Я пытался слово русское подобрать – вот, осада. Это же такое странное состояние, потому что оно может продолжаться.

АЧ. Да, длиться и годами, мы знаем осады, которые длились очень много лет и ничем не заканчивались.

СУ. Ну, это в советском массовом кинематографе это показано — осада Ла-Рошели в «Трех мушкетерах», она даже высмеяна.

АЧ. Она десятилетиями длилась, кстати, эта осада.

СУ. Да, и подпитывали осажденных из Англии флотом, это длилось очень-очень долго.

Потом я читал про Ирано-Иракскую войну, там тоже города приграничные, там — месяцами, годами длящиеся осады. Потому что из осажденного города можно уехать, в отличие от окруженного, или того, который находится в полной блокаде.

Поэтому эта логика осажденной крепости, за которую нас либералы постоянно клеймили — типа, что вы делаете из России осажденную крепость? Да! Вот это время и настало, оно только теперь настало, когда Россия — действительно осажденная крепость. Просто она слишком большая, поэтому можно внутри крепости перемещаться и находить мирные уголки.

А правила осады — они совершенно иные. В чем особенность осады? Прилететь может всегда, как метафора: из-за крепостной стены в любой момент может прилететь, а прилететь может все, что угодно. Сколько было примеров во время осад — провоцировали эпидемии холеры, чумы…

Поэтому — новое средневековье и логика осажденного горожанина, а у нас — страна горожан, все-таки прошла урбанизация. Что ты думаешь про режим осады?

АЧ. Несколько тезисов. Первое: осаждающий всегда хочет иметь глаза и уши, а лучше агентуру в осажденной крепости. И он пытается обязательно воспользоваться потоками снабжения, потоками движения на осажденную территорию для того, чтобы встроить в них свою агентуру. Причем агентуру в очень разном смысле слова, начиная от прямых агентов и заканчивая теми самыми биодронами, агентами влияния, которые являются просто продуктом манипуляции…

Что такое биодрон? Он предсказуемо реагирует на соответствующие импульсы. Те, кто в нужный момент предсказуемо поднимут панику, даже не получив никакой команды, а просто про них заранее известно, что в определенной ситуации эти начнут выбегать на улицы и кричать: «пожар, горим!» И вот их должно быть — в количестве.

Второе. Всякая осада — это всегда подкопы. Как это? Ну, эти эскарпы, контрэскарпы.

СУ. Ищут слабое место, которое будет взорвано, и делают это постоянно, да?

АЧ. Да, и делают это постоянно. Причем, с самых разных направлений будет буриться. Осада — она именно круговая, то есть, нельзя защитить одно направление и успокоиться, потому что враг может ударить с любого.

Третье. Осада — это всегда блокада, то есть это всегда управление дефицитами. Все истории про осады — либо голод, либо жажда, либо отравить воду, что-то в этом роде. Поэтому осаждающие будут заниматься работой с потоками снабжения обязательно.

И примеры успешных осад. Вот знаменитая история, по-моему, Ганнибал осаждал какой-то город. И там римляне бочки по реке с едой слали осажденным в помощь. И Ганнибал тогда цепью перегородил реку, чтобы эти бочки на ней застревали. И тогда римляне начали по реке слать орехи. Они спокойно пролезали сквозь эту цепь, и осажденным было что есть. И в итоге у Ганнибала ничего не получилось.

СУ. Отличная история.

АЧ. В этом смысле король осадного положения — это контрабандист. Это тот, кто умеет из внешнего мира доставать и привозить дефициты, козьими тропами. Как сейчас козьими тропами достают и привозят к нам разную санкционку. В том числе, нужную для войны, но не только.

СУ. Да, контрабандист — святой человек для осажденных.

А знаешь, какая еще характеристика? Когда осада длительная, то нужно обязательно противопоставить гарнизон и горожан. Потому что у горожан уже складывается ощущение, что это вечная история. И тогда, если заронить мысль, что, в общем-то, ничего страшного от того, что сменится гарнизон…

Это особенно для Европы было свойственно. Нас все-таки монголы приучили к другой этике военной. То есть, там все-таки по-другому. А вот для Европы это прямо очень широко распространено. И мне кажется, что когнитивные войны, которые мы разбираем, они в это хотят попасть, в психологию.

АЧ. Ну конечно. Заметь, как этих ультраправых обрабатывали, которые все в РДК пошли. Что российское руководство — антирусское. Там же Москвабад сплошной. Поэтому — давайте к нам…

Да, и это очень важно. Вот тезис о власти, которая, так сказать, принципиально является антинародной, принципиально не слышит и не реагирует на самые корневые и глубинные чаяния — это тоже важная стратегия осаждающих всегда.

СУ. Принято. И я предлагаю под финал разобраться, а как же нам быть, осажденным?

Вот есть субъект. Нас рассматривают как объект. Но вот есть ты, живешь жизнью горожанина большой осажденной крепости — России. Что нужно в себе изменить для того, чтобы перейти к жизни в тылу? Я тут предлагаю обменяться версиями, чтобы было о чем подумать.

Могу начать.

АЧ. Ну, давай.

СУ. Давай. Я пришел к такому выводу. Мирная жизнь характеризуется чем? Она характеризуется тем, что у тебя появляется свободное время. Я сейчас про горожанина именно говорю. Что Сталин написал об особенностях построения социализма в СССР, за что нужно бороться? За освобождение. И особенно у интеллигента — я сейчас через свою позицию говорю — времени появляется все больше и больше. Тем более, чем [выше] становишься ты, на социальной лестнице двигаешься.

Возникает вопрос, на что это время потратить? В мирное время — тут я не буду это разбирать — все так или иначе уходят в потребление. Вопрос, что потреблять? А вот режим в тылу — это режим перераспределения своего свободного времени, если оно у тебя есть, связанных с этим усилий и ресурсов. И вот формат жизни в тылу, это когда ты то свободное время — но не время для отдыха, для восстановления сил — имеется в виду именно свободное время, ты понимаешь, какие у тебя есть возможности, какое у тебя есть время.

И начинаешь ежедневно, постоянно, я цитирую Ивана Франко, «лупать скалу». То есть, вкладывать в ежедневный формат, без разницы, что это. У меня работа с сетями идет, и у тебя, «Донская сеть» и другие. Это один из этих форматов, который лежит на поверхности. Но самое главное, делать это ежедневно, и самое главное, выкраивая из своего мирного времени. И делая это осознанно и прикладывая усилия.

Вот моя версия самоопределения и жизни в тылу.

АЧ. Ну, поскольку сейчас идет Великий пост у христиан, я здесь еще и добавлю метафору поста. То есть, ситуация осады — это такой пост. Что такое пост? Это не только добровольное самоограничение в еде и каких-то удовольствиях, это еще и осознанная работа над собой. Причем, над собой и в физической плоскости, и в духовной, и во всякой-разной.

То есть ты начинаешь особенно внимательно относиться к самому себе. Начинаешь смотреть, не занесло ли мне ветром в голову какой-нибудь пакости. Если занесло, надо навести гигиену. Трезвее. Ведь в мирное время ты же еще и с радостью позволяешь себе сносить башню — неважно чем, кто алкоголем, кто увлечениями. А режим поста — ты к этому очень строг. То есть, ты в первую очередь следишь за ясностью сознания.

И мне кажется, что режим осады – это про ясность сознания и про работу над собой. То есть какое-то время свободное надо обязательно уделять общему делу, но еще какое-то время надо находить на то, чтобы уделять поддержанию стойкости самого себя в качестве боевой единицы.

СУ. То есть, быть на внутреннем посту.

АЧ. Да. На посту — и в смысле религиозном, и в смысле, извините, военном. Потому, что пост — это еще и дозор, это стража.

СУ. Этот подход хорошо описан в детском рассказе «Честное слово». Помнишь, когда мальчика поставили на пост, и он стоял, пока его не снял случайный прохожий.

То есть, сохранять чистоту понимания, будучи самодисциплинированным в первую очередь по отношению к себе и подавая другим примеры.

АЧ. Да. Не дать снести себе голову ни вражеской пропаганде, ни своей собственной. Потому, что пропагандисты как никто подвержены истерикам.

СУ. И если товарищу рядом начинают сносить — всегда…

АЧ. Да, всегда оказать ему психологическую помощь по возврату в режим трезвости.

СУ. Отлично. Предлагаю на этой правильной ноте считать разбор завершенным.

АЧ. Да.

СУ. Отлично. Привет тебе из Крыма. Занимаюсь оздоровлением. Тут весна уже практически началась.

АЧ. Тебе привет из Новгорода. Занимаюсь тут ремонтом.

СУ. Отлично. До новых встреч. Пока.

Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка

Was this helpful?

3 / 0

Добавить комментарий 0

Ваш электронный адрес не будет опубликован. Обязательные поля помечены *