Словарь когнитивных войн | Семён Уралов об уходе из-под Харькова и нацификации России

oper.ru 
Rutube 

Текст беседы Дмитрия Юрьевича «Гоблина» Пучкова и Семёна Уралова

Дмитрий Юрьевич. Я вас категорически приветствую. Семён.

Семён Уралов. Моё почтение.

ДЮ. Давно не виделись.

СУ. Да.

ДЮ. Изрядно накопилось.

СУ. Не просто накопилось, а перевернулось. Причём перевернулось в первую очередь в общественном сознании. И, с моей точки зрения, произошёл первый перелом внутри той картины мира, которую не хотели осознавать. Я напомню наш первый прогноз, и вообще с чего мы начинали, о том, что общество — мы же разделяем общество и государство, мы сегодня будем как раз об этом говорить, — теперь это сообщающиеся сосуды, то есть, симбиоз. И события, которые [сейчас происходят] в рамках спецоперации, — это, конечно же, военные действия, которые определяют все остальные треки: и политические, и гуманитарные, и все остальные. И сейчас мы видим истерику, в которую погрузилось общество. Российское общество впервые испытало состояние зрады, это по-русски «измена». Его кормили победными реляциями на протяжении полугода, создавали виртуальную реальность о том, как всё хорошо.

ДЮ. Может быть, оно и было хорошо? Нет?

СУ. А мы не знаем. В этом и заключается парадокс, что обществу ничего не говорили, не объясняли, но от него просили одного…

ДЮ. Поддержки.

СУ. Поддержки. Для чего? Просто какой-то поддержки. Каждый как может, что может, куда может. Мы уже говорили, что поскольку это спецоперация, соответственно, она проходит в закрытом режиме, как и все спецоперации. Но при этом общественно-политической спецоперации никто, в общем-то, не объявлял.

Есть одна реальность, которую нам предложили. Она происходит на территории постУкраины. И она называется специальная военная операция. Но при этом там же проходят процессы политические и процессы общественно-политические. А они не носят статус специальной операции. 

Давай поймём, в чём шизофрения общества, которую мы наблюдаем. Если есть спецоперация, то тогда у неё есть цели. У военных есть цели: демилитаризация и денацификация. Мы сейчас их не будем обсуждать, но они заявлены. А что мы делаем с обществом? В чём цели? Мы там строим государство? Тогда нельзя уходить из Харьковской области. В принципе. Этого же нельзя делать. Дискуссия, например, об учителях, наши они или не наши, мне кажется вообще просто скотской. Как это? Мы изначально определились, что…

ДЮ. Я тебе больше скажу. Если мы один народ, то как? Это и учителей касается.

СУ. Всех. 

ДЮ. Тоже. Скажем так. А не конкретно вокруг учителей. Как так? А если везде Россия не уйдёт, а это что? Это как-то… Ну, как тебе сказать? Некоторым образом абстрагируясь, давайте посмотрим, как товарищ Сталин наступал через Украину. Вы можете увидеть там массу крайне нехороших вещей, с гибелью сотен тысяч советских военнослужащих. Неправильно. Ошибся товарищ командир, сделал неправильно — и сто семьдесят тысяч человек погибло в мешке немецком. Бывало и такое. Но товарищ Сталин занимался информационным обеспечением общества.

Я вот этот вой: «Раньше был Левитан, и он говорил народу правду». Какие вы при этом идиоты, что вы сами себе рассказываете, я натурально теряюсь. Левитан озвучивал сводки, написанные, условно, коммунистической партией Советского Союза. Зачитывал то, что коммунистическая партия считала нужным зачитать. Да, там была речь и про поражения, и про победы, но никакой правды Левитан не говорил.

А теперь нет Левитана. Обратите внимание. У нас есть генерал Конашенков. Вот он говорит. Многие уверенно считают, что того, чего говорит генерал Конашенков, — я со всем уважением, — этого достаточно. А с другой стороны говорят, а вот американцы сейчас тратят 10 миллионов баксов в сутки на идеологическую обработку российского населения.

А мы? Я не про то, что «дайте мне денег». Я про то, кто занимается информационным противостоянием. И всё это хорошо только до тех пор, пока всё идет относительно хорошо. А вот пошло нехорошо. И что? Я такой истерики ещё ни разу не видел. Такое чувство, что речь идёт о том, что вот мы уже возле Урала, спиной стоим к Уралу. Всё, кранты, всё пропало, всё разбили! Как это так получается, хотелось бы узнать? А что вы молчите? А где же эти сводки? Два дня гробовая тишина. Это что вообще такое?

А вот это вызывает ещё большую истерику, что всё уже пропало вообще. Всё пропало! А вот у нас есть военкоры. Есть. И дальше что? А структура есть, которая грамотно вещает? Нет. В телевизоре ведущие. А в интернетах как не было ничего, так и нет. Как мне сказали уважаемые люди, «а мы не сможем победить их на их информационном поле». Поздравляю! Поэтому своё информационное поле строить не надо. Поэтому налаживать какое-то снабжение информацией тоже не надо. Ничего не надо! «И вот стою я на краю» [Прим.: цитата из песни В. Бутусова «Песня идущего домой»].

СУ. Притом, что информационное поле — трансграничное. И мы должны понимать очень простой эффект, который с нами случается: в информационном поле у нас не противодействие. Есть фронт, да. Но оно всё очень дисперсно. Это как газы, которые проникают. Почему нам ничего… не то что не говорили, а как-то странно всё излагали. Не объясняли — уж точно. Или [говорили, но] как-то очень невнятно. Потому что система не любит плохих новостей. То есть, здесь надо сгладить, тут надо приукрасить. Она даже придумывает такие эвфемизмы как «сдвиг вправо». То есть, не говорит прямо: сроки просрочены и что-то нарушено.

ДЮ. Отрицательный рост.

СУ. Да. Сдвиг вправо, отрицательный рост. И вот эта система, в которой начальство не любит плохих новостей, приводит к тому, что внутри системы прорастают люди, у которых есть навык…

ДЮ. Подачи нормальных новостей.

СУ. Если посмотреть на эту иерархическую систему, она же носит принцип спецоперации: всё очень закрыто, информация подаётся дозировано, всё сверхсекретно, работают спецслужбы. Там всё очень серьёзно. Мы не понимаем даже 10% того, что в реальности там происходит.

Но так как от общества требуют абсолютной присяги, — этого же хотят, присяги, — то когда что-то в этом полутайном, полузакрытом режиме спецоперации происходит, общество испытывает вот эту острейшую зраду, чувство измены. И каждый раз происходит с обществом травма. И каждый раз эта травма и является целью этой войны. Мы будем обсуждать это в новом сезоне в рамках когнитивных войн

Мы должны помнить, что целью является не конфликт с Украиной. На самом деле конфликт идёт давно, но сейчас он перешёл в острую фазу. Не очень понятно, что с этим делать. Но мы будем сейчас это обсуждать.

Собственно, ключевой целью является уничтожение миропорядка (я напоминаю рабочее своё понятие «мир в обществе, порядок в государстве»). Это не борьба с чужеродным действием. Это борьба за сохранение хотя бы устойчивого…

ДЮ. Да. Своего.

СУ. Вообще ни о какой борьбе речи не идёт.

ДЮ. Тут же, опять-таки, чисто для понимания граждан, если я на службе, где я присягу давал, и моя задача выполнять приказы, не рассуждая, что характерно. Ну, там, преступные приказы выполнять не надо, но мы не об этом. Я приказы выполняю, потому что я на службе, давал присягу, у меня функциональные обязанности и прочее. Я обязан вот это делать, я это делаю, служебный долг и всё такое.

Так это я на службе. А простые граждане, они не на службе. И требовать от них того же самого бесполезно. Если я смотрю в телевизоре, что ополченцы идут в советских стальных шлемах, в каких-то идиотских совершенно бронежилетах, в какой-то непонятной обуви, и мы тут же бросаем клич: «Пацаны, давайте денег соберём, надо парням помочь». Это союзные войска, я правильно понимаю, да? Это для них советские каски и, приготовьтесь, трёхлинейки, которые они переделывают, говорят, она отлично бьёт. Да никто не спорит, отлично бьёт, безусловно. Трёхлинейка! Вы в своём уме? 

Совсем недавно было смешно, «какие эти укропы дебилы, они там, понимаешь, своим сыновьям, которые поехали на Донбасс людей убивать, они их там снаряжают, бронежилеты покупают, каски и всякое такое. Мама сына на войну отправляет, это вообще додуматься надо!» И вот уже мы, эти самые мамы, которые тоже…, я молчу про всякие квадрокоптеры, которые нужны кровь из носа. Не надо мне рассказывать, как там в Сирии удачно воевали! Это не Сирия. Здесь всё по-другому и надо совершенно другое. А их нет, представляете, их нет! 

Их граждане по 100 тысяч рублей покупают этот расходный материал и отправляют. Это что? Ботинок нет, касок нет, бронежилетов, обмундирования, винтовок, пулеметов, патронов? Что ещё нет?

СУ. Но при этом всё хорошо.

ДЮ. И всё хорошо! А это в телевизоре, это не какая-то там вражеская пропаганда и попытка уесть, это в телевизоре. А вот трупы валяются, и все без ботинок. Там вообще люди сильно суеверные, когда снаряды летают. Люди очень сильно суеверные. Взять на себя что-нибудь с трупа — это как-то… Оказывается, нормально, потому что другого нет.

Вы что вообще? Как это у вас так получается? Как это? И это, между прочим, не армия туда зашла. Туда, как говорят, 15% зашло от вооруженных сил. И даже на них не хватает? Круто! А мы, значит, собираем. Я не спорю, мы сознательные. Мы восемь лет собираем. Девятый. И дальше собирать будем. Но. А без нас-то как? Может, там и еды не хватает? Что это вообще такое?

СУ. Нам вообще просто рассуждать, в этом смысле наблюдателем легко быть. А я всегда ставлю себя на позицию, например, жителя Белгорода. Ты живёшь в Белгороде. Это же территория России, вроде бы.

ДЮ. Откуда людям уже предлагают эвакуироваться. Я бы эвакуировался.

СУ. Бесспорно. Я бы тоже.

ДЮ. Это как-то… Вот не было, а теперь раз — и есть. И я не знаю, по-моему, с общественным сознанием надо непрерывно работать. Если выявлен какой-то недостаток, он тут же должен быть показательно ликвидирован. Людям должно быть показано: всё поменялось, всё радикально изменилось. 

Товарищ Сталин перед началом войны изъял все приёмники у населения. Вообще все, и детекторные тоже. И никто ничего не слушал, что говорят немцы. А нам немцы вместе с американцами орут в широко подставленные уши.

А вы? Вот, выявлен недостаток. Он исправлен? Показано? Все уже бегают в этих пластмассовых лёгких шлемах? У всех уже СВД, у всех правильные ботинки? Нет? А почему? А почему вы это не показываете? Хотя бы сердце успокоилось за солдатиков-то, за наших. За союзных солдатиков, которых мы тоже взяли под крыло, вооружили, одели, обули. Это так трудно показать людям? 

Это и есть создание информационного поля, внутри которого мы хотя бы понимаем, что с нашими происходит. Нет? Не надо? Ну, здорово. А кто этим занимается вообще? Окормлением публики в массовых масштабах? Никто? Если начнется операция, то тайна сия велика есть. Всё понимаю. Тогда не показывайте по телевизору ничего вообще.

СУ. Вот систему и заглючило. Тут же о чём? На уровне схемы, давай попытаемся схематизировать то, что ты описал. Есть предыдущая реальность, к которой привыкли начальники всех уровней. Логика начальника, и в принципе человека из системы, — что от общества требуется символическая присяга. На выборах, например, на митингах. Некий лоялизм. И вот настал острый момент. Системе сказали: вы пока не особо дёргайтесь, у нас же спецоперация. Мы чуть-чуть переведём одну часть системы, 15%. То есть, систему успокоили.

И система работает дальше, как работала. Она же привыкла работать каким образом? Такое мануфактурное производство мелких успехов: тут у нас хорошо, здесь хорошо, тут вообще всё прекрасно. Вообще всё у нас замечательно. Есть какие-то недостатки, но это либо проклятые американцы, либо исправим. В следующем году х…лиард денег выделим и это залатаем. 

И это была идеология консервации стабильности. Вокруг этого был общественный консенсус, [сложившийся в] начале нулевых, потому что все нажрались [ужасов] девяностых, когда было ощущение, что ещё чуть-чуть — и всё, России вообще не будет.

ДЮ. Да. Я лично не сомневался. Я считал, что народ Российской Федерации утратил всякое желание жить вообще как народ. И он умрёт. Он покончил с собой фактически. Сейчас я последнее издыхание наблюдаю. Так не получилось.

СУ. А что произошло? Государство (его каркас) было стабилизировано. Государство — это всё-таки организационная система: законы, правоохранители. А от общества попросили покорности в виде присяги. Бунты закончились в девяностых. Они всё равно ни к чему продуктивному не ведут. Ещё и пример потом возник Украины и [других стран] по периметру.

И, соответственно, государство больше ничего от общества не требовало. Мы вошли в глобальный консенсус: мы идём в глобальный мир. Ну, мы немножко особенные. Что такое была суверенная демократия? Мы строим, как Америка, но своя такая, маленькая. Мы не очень позволяем им к нам лезть, но даже по бизнесу мы все дела делаем. Корпорации? Пожалуйста, приходите. Это была такая претензия этих нулевых.

Первый звоночек был в 2008 году в Осетии, Абхазии. России тогда показали, что никакого суверенитета нет. Вы будете либо как все, то есть, в рамках «вам что скажут, то вы и делаете». Либо вы будете уничтожены.

Концепция уничтожения России в ходе дальнейшего самоубийства — это отложенный сценарий 90-х годов. Это очень важно понять. Ту стабилизацию в нулевых мы приняли уже за какую-то новую сытую жизнь. [Мы посчитали], что наконец-то всё наладилось, что наступил уже какой-то новый [этап]. Жители мегаполисов восприняли это как новый «брежневизм», особенно москвичи, питерцы, нижегородцы и прочие. И конечно айтишники, которые встроились в глобальную экономику. [У этой категории] вообще всё было прекрасно.

И вот возвращается новая реальность. Это новая реальность, которую помнят только те, кто жил в девяностые. Это ощущение, что России завтра может и не быть. А за счёт чего это? Потому что наш миропорядок держался на одной идее: что там, куда пришел русский солдат, там миропорядок. Плохенький, кривой, но миропорядок. 

ДЮ. Очень хочется в это верить.

СУ. Но тут же произошёл очень важный культурный, культурно-политический удар когнитивный. Эта одна из базовых идеологем, в общем-то, под серьёзным сомнением. Поэтому теперь в том же постукраинском кризисе нашему государству нужно ещё восстановить доверие. Причём доверие не только со стороны общества постУкраины, в которую мы залезли, но ещё и со своим обществом. Потому что общество из этого консенсуса нулевых не то чтобы выходит, но задаёт логичный вопрос: как-то всё не очень эффективно восстановлено. Мы же говорили о том, что государство у нас сверхэффективное, по крайней мере в вопросах безопасности. Мы же видели, как с каждым годом росло количество рамок, вооружённых людей, досмотров. Страна постепенно переходила на какой-то режим усиления безопасности. Ну, тогда давайте. Всё ради этого теперь. Тогда всё должно быть брошено на это. Правильно?

Если чего-то не хватает, как ты говоришь, ну, значит, нужно создать индустрию производства чего-то. Я не знаю чего. Например, коллега-политолог, я очень рекомендую его читать, Алексей Чадаев. Он [с коллегами] создал инициативу «Дронница». И вот, он обучает. Я понимаю, что это из желания сделать хоть что-то, находясь на своём месте. Это те самые общественные инициативы. Они не то, что не нужны государству, оно боится их. Вот это самое страшное. Мы обсуждали, как Запад взял Украину под контроль, появилось что-то. Взяли и начали с этим как-то работать, встраивать, инициировать, поддерживать.

У нас ситуация иная. Всё забетонировано, только кое-где прорывается, но сразу начинается истерика. Что-то зреет в телеграмах, а потом вылезает в реальность таким соприкосновением государства и общества. И эти удары, они печальные. Это и есть украинизация, которую мы обсуждали. С украинским обществом происходило то же самое. Мы обсуждали, когда 1990-е, 2000-е [там шли разговоры] о евроинтеграции, ещё о чём-то. Давайте сейчас чуть-чуть напряжёмся ещё и построим Европу здесь. А потом — встреча с реальностью. 

Здесь то же самое. Да, другие люди, другие аргументы, другое время, но на уровне схемы это то же самое. На выходе мы получим такое же общество: расхристанное, расколотое, подозрительное друг к другу. У нас начнётся самый страшный феномен своего хатаскрайничества. Я до этого дойду.

ДЮ. Ну, я тебе вдогонку: пришёл русский солдат, и там воцарился порядок. Значит, сразу скажу, что за русским солдатом должны стоять русский оперативник из МВД и русский оперативник из ФСБ. Потому что, когда говорят, что представитель новой администрации зашёл в подъезд, а там взорвалось что-то, спрятанное в лючке с электросчётчиком… Вы в своем уме? То есть, это человек, рискуя жизнью, пошёл занимать пророссийские должности, а теперь его убивают? А кто заходил в подъезд перед ним? А кто-нибудь посмотрел?

Меня, ты знаешь, ещё когда убивали Моторолу и Гиви, это и тогда-то на голову не налезало, как ты говоришь. Как это так? Кто смотрит вокруг, кто там, где, это что вообще такое? То есть, никто… Это базовый уровень, когда человек вперёд в подъезд заходит, а сзади тебя ждут. Такого нет? А может, этим людям не надо жить в домах многоквартирных? Потому что если там что-то случится, ещё и другие пострадают. А может, им охрана нужна? А может, нужны уже агентурные сети, внутри которых вы выявляете вот этих?

Десять лет товарищ Сталин десять лет бандеровцев угоманивал. И угомонил, конечно. Но они убивали врачей, учителей, председателей. Они всех подряд убивали, кто вообще какое-то касательство к новой власти имел. Вы про это вообще ничего не помните и ничего не делаете? Ну, как, пацаны? Ну, как так-то? 

А вчера на «Комсомольской правде» выступал товарищ Аксёнов. А товарищ Аксёнов говорит, что в Крыму на митингах поют бандеровские песни, выкрикивают нацистские кричалки. То есть, эти люди даже не боятся пойти в общественное место, где их рожи видны, и орать там нацистские приветствия? Ну, так это только начало, в общем-то. Работы-то какие-то ведутся?

Ну, судя по тому, что в Крыму, строго прорусском и русском, если в Крыму такое орут, я боюсь подумать, а что в других местах происходит? А как это так? А мы-то тут при чём как общество? Мы-то тут при чём? Мы-то просто видим. Я ничего не могу сделать с оперативной обстановкой там внутри.

Помогать материально могу, помогать словами могу, да. Только непонятно, а это? А это как? И что это? И что с этим делать? Мы не можем.

СУ. Я тебе так скажу, когда оно переходит в какую-то точку, то приводит к созданию всяких патрулей общественных, ополчений.

ДЮ. Я не сомневаюсь.

СУ. И общество начинает переходить в режим самоорганизации уже от плохого. Самое страшное, чтобы в кризисе постукраинском всё не обернулось кучей ненужных жертв, не обернулось дезориентированным обществом у нас внутри, если оно не поймёт, что это. Либо если завершится каким-то договорняком подковёрным. Это приведёт к чувству страшной измены внутри. Это будет очень нездорово.

Но при этом мы всегда должны рассматривать динамику. Мы всегда с нашей колокольни смотрим. А я напоминаю, что мы сейчас с постУкраиной сиамские близнецы. Мы должны понять одну важную вещь. Об этом будет весь наш второй сезон. Мы вычислили, что сейчас на постУкраине 20% нацифицированного меньшинства. Сейчас наступил момент, когда оно стремительно нацифицирует остальное общество хатаскрайников. Объясню, в чём разница. Мы как бы сообщающиеся сосуды, но в тот сообщающийся сосуд яда подливают активно. И он начинает постепенно проникать к нам. Уровень-то всё равно где-то в среднем выравнивается. 

ДЮ. О чём мы с тобой давным-давно говорили. Всё это потечёт к нам.

СУ. Оно уже пошло. Но в чём есть особенность? Тут внимательно следите за руками. По какому принципу проходит нацификация хатаскрайников на постУкраине? Хатаскрайника, обывателя, которому плевать на всё, вывели из состояния комфорта бытового. Он ненавидит. И ему нацифицированное меньшинство говорит: вот кто виноват.

А наш хатаскрайник находится в противофазе. Он, наоборот, хочет сохранить свою зону комфорта. Он не хочет понимать, что реальность новая. У нас же доминируют жители столиц, особенно Москва и Петербург и часть Московской области. У нас лица, принимающие решения, расползлись между этими регионами [и не очень хотят видеть, что] в Белгороде происходит.

А это общество наше. Там доминируют те самые хатаскрайники, которые сейчас находятся на том первом этапе, на котором украинские хатаскрайники находились 20 лет назад. Когда всё только начиналось, они не хотели замечать майданов, они 20 лет к этой реальности приспосабливались, а теперь их вывели из себя. И они что называется, вибрируют, как мы определили. И они ненавидят. И этой ненавистью начинает пропитываться всё общество.

Мы дальше дойдём. Я прочитаю. У меня есть одно письмо из Одессы, одно из Харькова от людей изнутри. Без указаний фамилий, но именно о социальных процессах. Это очень важно. И в этом смысле у меня очень плохая новость, особенно для жителей наших столичных регионов, которые думают, что они могут с помощью хатаскрайничества от реальности отгородиться. Глазки закрыли и режим «я — ромашка» включили. Нет! России объявлена война, причём она террористическая. Нужно очень хорошо это понимать и относиться к этому серьёзно.

Сейчас взрывают в Херсоне. Но если это не будет остановлено там, то будут взрывать в Москве, в Петербурге — именно там, где находятся те самые москали, которые [напали на Украину]. 

Что делает украинский национализм? В этом сезоне (мы это уже анонсировали) мы очень плотно разберёмся с украинским национализмом, с его истоками, с его состоянием, в котором он находился внутри советского общества. И как он развивался потом и как дошёл [до нынешнего состояния]. Это очень интересная эволюция.

Если наше общество сохранит этот тренд ухода в хатаскрайники, то мы проиграем. Проиграем стратегически. Не тактически. Мы не сможем умиротворить постУкраину. Мы просто не сможем этого сделать. А закидать деньгами проблему, как советовал Тони Сопрано, у нас не получится. У нас просто нет такой возможности.

Поэтому государство будет что-то делать с обществом, если это поймут лица, принимающие решения. По крайней мере начнут рассматривать общество как некий субъект, [наладят] какую-то обратную связь, ещё что-то. Не время пребывать в этой иллюзии, в башне из слоновой кости, где всё хорошо. 

Там же какая логика победила за эти 20 лет стабилизации? Всё хорошо. А если где-то плохо, то есть резервный фонд. И оно, в общем-то, так работало.

ДЮ. Если нет войны, то оно и будет работать.

СУ. А теперь не работает. Всё, иная реальность. И в этом смысле жителю Белгородской области вообще плевать, что у вас цены на нефть растут.

ДЮ. А снаряды из Украины летят.

СУ. Конечно. И точно так же произойдёт переход на новую реальность для москвичей, после того как туда первые террористы доберутся.

ДЮ. Уже добрались. Дугину взорвали. И тут же звонки, вопросы. А вы не боитесь? Ответьте мне, пожалуйста. Академический интерес. Кто меня защищает? Покажите пальцем. Точно так же, как Дашу Дугину, никто и никак. И не только меня. И тут удивительно-то другое, что так мало, что говорит о том, что работа в ФСБ налажена и она идёт.

Я считаю, что это только начало. Они дальше активизируются гораздо больше. Гораздо больше.

СУ. Это только начало. И что очень важно? Это не моя теория, но я её как рабочее понятие выстраиваю: украинский национализм и последующий из него нацизм, он чуть-чуть эволюционирует. Это как бы форсированный немножко движок национализма, у которого есть три стадии:

  • Стадия мазепинская, это внутри России, внутри нас, это как «чужой» живёт внутри тела.
  • Петлюровская стадия. Сейчас мы находимся на этапе неопетлюровщины, это когда банды вооружённых людей под видом борьбы за независимость грабят всё, что вокруг.
  • И третий этап – это бандеровщина. Это когда уже дело проиграно, включается режим мести всем, кто попадается под руку. Это ярость. Мы будем разбирать технологию превращения человека в орудие идеологического убийства.

Это тоже очень важно понимать. Мы к этому подходили с разных сторон. Но я наконец-то подбираюсь к этому с культурно-политической точки зрения. Потому что в нацизме есть одна очень важная вещь. Нацизм снимает с человека нравственный вопрос нарушения заповеди «не убий». Я думаю, что может быть даже разберём какие-то выдержки отдельные. Возьмём из того же Бенито Муссолини, где он доктрину фашизма рассказывает. Очень важно понимать, что даже бандит или убийца, у него всё равно есть какой-то внутренний нравственный стоп. С одной стороны, в виде УК, а с другой стороны, всё-таки…

ДЮ. Про бандита я бы не сказал. 

СУ. Я имею в виду культуру. Конечно, это делают всё равно. Но даже там это всё-таки крайняя некая мера. А в голове у нациста, и самое главное — в душе, этот нравственный стоп-кранчик снимают. Снимают с помощью пропаганды и идеологии. Ему объясняют, что вообще-то убивать – это плохо. Но конкретно москаля и жителей России убить – это правильно. Потому что москали всегда украинцев угнетали, начиная с 1080 года, когда Андрей Боголюбский разрушил Киев, и потом они это делали в XII веке, в XIII, в XIV, в XV. И сейчас они это делают. Посмотри, что сейчас происходит. Поэтому с тебя снимается ответственность. И всё. И дальше пошла возгонка этой истории. Это не ново. 

ДЮ. Абсолютно.

СУ. Ничего нового в этом нет. Это [типичный] восточно-европейский нацизм. Мы будем разбирать украинский национализм в сравнении с польским, венгерским. Это национализм густонаселённых регионов, где народы очень плотно живут и между собой плотно конкурируют. Он в этом смысле больше похож на балканский.

ДЮ. Почему там так?

СУ. У нас на степном пространстве Евразии, которое менее густо населено, иной национализм, потому что можно сказать «Лари видери!» [Прим.: (молдавский) до свидания] и просто уйти. Что, например, и делали крестьяне чаще всего. Они так и расползались. Если посмотреть американских исследователей, которые нас изучают с идеологической точки зрения, они именно на это и указывают. Они говорят, что от нашего государства общество всегда разбегалось. Государство до такой степени доставало, что население разбегалось. Но потом случался тяжёлый момент, и кроме как на государство…

ДЮ. Это, как ты понимаешь, чушь идеологическая. Разбегалось население потому, что есть куда разбежаться. Это ключевое. И репрессии, например. Не только потому, что этих людей можно убить. Это везде так. А если людей нет, их нельзя убивать. Это как чукча, который метко стреляет из винтовки, просто без промаха. Почему? Потому что патроны дорогие, их нет. И каждый выстрел должен идти строго в цель.

И на Колыму тебя могут отправить только потому, что есть Колыма. А во Франции нет. Там французская Гвиана в Южной Америке, остров Дьявола, и вы сдохнете там. Так нечаянно получилось. А людей надо беречь. А вот здесь у вас кучно, а у нас не кучно.

Он врёт! И врёт специально про то, что от нашего государства убегали.

А я вот, боюсь тебе наврать, скоро лет 30 уже кино американское перевожу. Я ни одного фильма не видел, где бы кто-то из американцев положительно отозвался о своей государственной власти. Все твари, все скоты, все с…ки полные. Ничего хорошего они никуда не несут. Как лично американцу, так и обществу в целом. Гнусные твари. И что, вы хотите сказать, что в Америке никто от этого государства не разбегается? Да все разбегаются точно так же.

СУ. Очень важная есть разница, смотри, внутренний их диалог и спор, и дискурс о том, какие все коррумпированные сволочи.

ДЮ. Да, коррумпированные.

СУ. Да. А на внешнем рубеже — «God bless America», флаг и всё остальное. И это нормально для человека в этом смысле. Это, как говорил Александр Сергеевич Пушкин (неточная цитата), мы можем критиковать себя внутри, но иностранцам не позволим.

В 1827 году Александр Пушкин написал Петру Вяземскому: «Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство».

Или как Высоцкий говорил: недостатки своей страны я обсуждаю внутри своей страны.

Западные журналисты как-то спросили Владимира Высоцкого о его отношении к власти в СССР. Он ответил: «У меня есть претензии к властям моей страны, но решать я их буду не с вами».

ДЮ. Ну, это несколько другое, понимаешь?

СУ. Оно об этом. То есть, смотри, они критикуют, но это не мешает им продвигать свои интересы на внешнем периметре. И там есть даже некая наследственность.

Украинский кризис…

ДЮ. Я бы просто чуть-чуть по-другому повернул. Вы же бежите от своего государства, неважно, на Дон, в Сибирь, ещё куда. Бежите? Правда, бежите. Потому что есть куда бежать. Самое главное, что вы от него бежите, между вами есть противоречие, конфликт.

СУ. Да, конечно. 

ДЮ. Это ключевое. И мы этим воспользуемся, и мы вам его раздуем. Собственно говоря, чем дурачок Навальный и вся его свора занимались.

СУ. Но альтернативной-то картины мира мы не предлагаем. Я же о чём говорю? Самое страшное: нацифицированная часть общества постУкраины живёт в картине мира, что мы с тобой, наше общество, Россия, всё в целом, — это извечный враг. Их погрузили в страшную толкиенистскую картину мира. Но погрузили не просто. Это не разовый момент, связанный с военными действиями. Это системное мировоззрение. И они рисуют ещё альтернативную историческую картину мира. Идеологическую.

ДЮ. Я со всем согласен.

СУ. И человек не может вырваться из этой картины. У нас задача — не просто противоборство и информационное противостояние. Наша задача — нарисовать непротиворечивую картину своего мировоззрения.

ДЮ. А оно есть?

СУ. А мы этим и занимаемся. В чём наш [ответ на] украинскую трагедию? Это как раз построить иной дискурс, называя это модными словечками. Мировоззрение.

ДЮ. Последние 30 лет я вижу ровно одно: на окраинах распавшегося Советского Союза всем объясняют, какие твари были коммунисты. Все беды у вас от них. Первый шаг. Второй шаг: все эти коммунисты были русскими. Это этнические русские принесли все беды на ваши земли. Ненавидеть надо Россию. И это происходит в Прибалтике, на Украине. Это везде происходит абсолютно. Окружить Россию поясом государств, которые Россию ненавидят. Ненавидят за что? За то, что русские принесли все беды. То есть, конфликт из идеологического переводят в этнический. И дальше всех русских оттуда надо вытеснить. А желательно уничтожить Россию, чтобы оттуда эти русские больше не приходили.

Что же происходит у нас? Слово в слово то же самое. Абсолютно! Это коммунисты принесли нам все беды.

Я вот сейчас смотрю на специальную военную операцию, наблюдая там пушки, гиацинты, танки Т-80, Д-30 гаубицы, самолёты МиГи, Су и всё остальное. Это тоже вам коммунисты оставили? И боеприпасы бесконечные не пенсионерам раздали, а прятали всё это и складывали. Потому что это когда-то против объединённого Запада понадобится. Почему-то коммунисты до этого додумались. Но внутри страны мне тоже предлагают какую-то там декоммунизацию, сталинизм разоблачать, ещё чего-то. То есть, снаружи они ненавидят нас дружно, а внутри страны я должен ненавидеть родного отца. Вот такие у нас по всей видимости решения.

Ты видел, кстати, как в освобождённом населённом пункте первое, что местные сделали, — понесли Ленина обратно, которого до этого свалили. Понесли обратно и поставили на постамент. Какая вонь в Телеге поднялась сразу! «Что это они этого коммунистического идола тащат там? Это провальный проект». Вот этот провальный. Чьё оружие в руках. Это провальный проект с бесконечными боеприпасами. Это он провальный, оказывается, был. И что?

По-моему, первое, с чего начинают бандеровцы, они валят Ленина. Так вы за них, что ли? А получается, да. А получается, за них. А получается, мы внутри себя ненавидим сами себя. А где идея-то, которую мы можем предложить тем, кого мы освободили? А я не вижу. Я вообще не понимаю.

СУ. А не будет никакой идеи.

ДЮ. Не будет. Это ты сказал. Опередил.

СУ. Вернее, скажем так, идеологии не будет, будет идея с обеспечением простейшего миропорядка на территории. К сожалению. То есть, опереться на общество там, на постУкраине, нельзя. Надо об этом вообще забыть. Оно находится в состоянии, когда его нацифицируют и запугивают. Всё.

После отхода из Харьковской области надо понять, что первым этапом будет восстановление доверия. И это будет достаточно длинный этап. И кризис этот теперь уже точно перешёл в фазу длительного кризиса. Очень-очень длинного. Это как минимум будет 8 лет вход, 8 лет выход. Потому что такие огромные массы не умиротворяются.

Я рассказывал об этом на примере психологии масс. Масса имеет несколько состояний. Одно из её устойчивых состояний — а масса не может находиться на месте, иначе она распадается — это состояние, когда она кого-то преследует. А второе её естественное состояние — это оплакивание, то есть она скорбит по поводу чего-то. Это основа в том числе и майданных технологий. Постоянно надо по поводу чего-то скорбеть или кого-то преследовать. 

И теперь произошло нечто очень важное. Это та точка, с которой начинается наш второй сезон, цикл наших программ. Это вообще новая точка входа в украинский кризис. У нас разные участники были, а сейчас появляется новый актор, которого до этого не было. Он окажет такую степень воздействия на сценарий развития, после чего никаких сценариев уже более-менее понятных нет. Я объясню, что это за актор. Это около 800 тысяч вооружённых людей, которых поставили под ружьё. 

Спецоперация не завершилась оперативно. Остатки государственной системы, которую контролировали в том числе американские консультанты, воспользовавшись ещё работавшей советской системой военкоматов, прописок и всего остального, вооружили огромное количество людей. Говорят о 700-800 тысяч человек. Судя по всему, эта машинка продолжит работать дальше. Это люди, вырванные из своего быта, люди, у которых есть проблемы со снабжением. Мы же видим в том числе как на Украине с этим всем устроено. Это человек, которому чаще всего просто дали оружие и включили в какое-то подразделение. 

Во-первых, непонятно, как эту массу разоружить, как её разогнать потом по домам. И даже не это сейчас главное. Сейчас эта масса одухотворена, у неё перемога. У нас зрада, а там перемога. Причём эту перемогу подпитывают. Там же пропагандисты местные сейчас находятся на таком этапе, когда они рассуждаются о том, что они будут делать с деоккупированными территориями, как они будут утверждать всё украинское, как они войдут в Донецк. Они уже Крым делят. Это производит эффект духоподъёмности.

ДЮ. Конечно.

СУ. И вот сейчас у этой массы, я подчеркиваю, именно социологически, у этой массы вооруженных людей есть два пути: либо броситься на своего врага, против которого его нацифицируют, то есть против России в том или ином виде; либо поступить, как они поступили после Майдана, это же было на уровне схемы, мы это видели. Тогда масса была маленькая, но они тогда ломанулись в АТО на Донбасс. 

Они попытались решить всё быстро, ничего не получилось, а дальше они рассосались вокруг Донбасса и превратили это всё в кормовую базу. Я коротко напомню, что тогда произошло. Там были батальоны «Торнадо», заложники, отжимы всего. Но это было порядка 100 тысяч человек тогда, на том этапе. Теперь их в 10 раз больше. А вокруг этой вооружённой массы ещё всегда крутится периферия, как спутники, если посмотреть на это как на модель Вселенной. Это всякие полукриминальные элементы. Как всегда, в обозе тянутся шлюхи и маркитанты.

ДЮ. Например, наводчики.

СУ. Кто угодно.

ДЮ. Есть кого пограбить. «Подскажу. Вот этот. А этот за русских был, а этот ещё чего-то там». 

СУ. Награбленное нужно как-то с собой увезти, хранить где-то. Это целая инфраструктура.

И вот, соответственно, мы находимся перед страшной развилкой исторической.

ДЮ. Помнишь, вот тоже элемент психологической операции. У меня знакомый в Канаде живет. И у него родственники в Белоруссии. Вдруг сообщают: а там на почтах в Белоруссии, сообщают местные, русские солдаты, которых выводят с территории Украины на переформирование, отдых и прочее, они там все эти пункты отправки почтовые забили наворованным из Украины: дрели, бытовая техника, ещё унитазы, как ты помнишь, асфальт и всё такое. Ну, это не то, что ссылаются на конкретного человека, — вот вам достоверный факт. Нет. «Оттуда поступает вот такая информация». Это целенаправленно раздувается.

Есть ли такие? Где есть люди, везде совершаются преступления. По-другому, наверное, нельзя. Всегда есть кто-то, кто что-то там тырит. Сказать, что это производится в каких-то промышленных масштабах, это как-то я в армейских условиях не совсем представляю, как это.

А вот здесь люди просто грузовиками увозят всё с этих освобождённых территорий. Они грабят людей, как они грабили на Донбассе и увозили грузовиками к себе на Львовщину. Так и тут тоже самое ровно происходит. Кто-нибудь про это говорит как-нибудь? Нет. Гробовая тишина. Эти с Запада, какие-нибудь эти человеколюбцы, борцы за права? Нет, ничего, нормально. Вот тебе пример идеологической, психологической обработки населения. «Вот, ваши солдаты — одно сплошные ворьё и мародёры», а здесь мы вообще про это говорить ничего не будем. Отлично получается. А у нас нет, гробовая тишина. Ни про это, ни про то.

СУ. Так в этом же и схема заключается. Смотри. После того как ты объявил русских солдат ворьём и мародёрами, ты теперь можешь делать с территорией всё, что хочешь. А потом просто объясняешь, что это сделали русские солдаты. Вот и всё! Это как про визитки Лёньки Пантелеева.

ДЮ. Тут надо звать специалистов по уголовной психологии. Уже сто раз говорил. Уголовной. Это уголовники. И делают они всё, как уголовники. Я сам так умею. Поэтому смотрю на них, фактически, как на родных. Эти действия близки, понятны, всё ясно. А у вас-то есть какие-то специалисты, которые этому противостоят хотя бы в информационном плане? Нет. Нет никого.

СУ. Хотя бы разъясняют.

ДЮ. Ничего не надо. Извините.

СУ. Эта масса восьмисотысячная, которая имеет тенденцию к увеличению, — это вызов, который изменит карту. Сейчас, когда такая масса людей с оружием образовалась, надо перестать смотреть на политическую карту. Она вообще не имеет никакого значения, потому что эта масса может расползаться куда угодно. Она может пойти через Карпаты в сторону Венгрии, что-то может пытаться захватить. Она будет разлагаться на коллективы, которые будут где-то участвовать в бизнесе. Кто-то будет превращаться в какие-то [организации].

На уровне культуры, это тоже очень важно, и вот почему я говорю про эту развилку, мы имеем дело с восстановлением феномена, с которого возник вообще украинский национальный миф и украинский национализм, и эта новая украинская нация как антирусская нация, потому что есть две [ветви] украинского народа.

Украинская нация возникла как раз из козацького мифа. [Прим.: козак; козацький (укр.) ― казак; казацкий]. Мы будем различать “казацкий” и “козацький”. Это такой специфический украинский [феномен]. И это то, вокруг чего возник весь исторический сюжет создания Российской империи. Она, собственно, превратилась из Московского царства, достаточно регионального, локального игрока, который бодался с такими же региональными игроками как Великое княжество Литовское, потом Речь Посполитая, Швеция. У неё были очень локальные конфликты. И, собственно, её превращение в империю состоялось как раз после решения вопроса вот этого козацтва [Прим.: козацтво (укр.) ― казачество] в ходе конфликта с Речью Посполитой.

Повторяется сюжет. Это казачество возникло в средние века одновременно с зарождением капитализма. Мы прекрасно понимаем, что все те процессы, в которых мы живём политически, так или иначе связаны с процессами зарождения капиталистических отношений, и дальше всё, собственно, пошло. Как они завелись в XVI веке вот там, с тех самых пор с ними никогда не знали, что делать. И вся политика Польши была направлена на то, чтобы взять это под контроль и направить против России. В основе польского шовинизма всегда сидело нечто более широкое, чем нацизм. Это такой уже имперский шовинизм, потому что есть своя культура, своя история есть, плюс они католики. Это очень важно, потому что они часть католического мира. И взятие Москвы в этом смысле для украинцев ― это основа их исторического мифа о том, что уже один раз у нас с поляками это получалось, почему бы не получилось ещё раз. Мы это упускаем, а это на самом деле очень важная вещь.

Второе. В основе козацькой идеологии, и этому, кстати, обучают в украинских учебниках тоже с детства, [лежит посыл] «Маєш шаблю маєш право» [Прим.: (укр.) Имеешь саблю — имеешь право], то есть у кого оружие, тот и прав. Это на самом деле одна из форм социального расизма, потому что он вроде бы не этнический, но на самом деле очень даже [этнический]. Если мы посмотрим на символику и на то, как называют всякие украинские добровольческие соединения, мы увидим, что это всякие там иваны богуны, гетьманы сагайдачные

Это воспевание казачества, этой вольницы, оно лежит в основе. И я утверждаю, что американцы очень чётко прочувствовали этот миф. И всё то, что сейчас происходит, и вооружение этого миллиона людей с перспективой увеличения всё это лежит в рамках их общей стратегии по афганизации Украины. Они этого не скрывают, и в этом прелесть наших бледнолицых братьев. Они сразу изначально сказали, что их цель афганизация этого региона.

Что такое афганизация региона? Читаем историю Афганистана до того, как там завелись вооружённые люди, и мы увидим, что сначала была просто спровоцирована бандитская война. После того как сбросили шаха, это просто превратилось в воюющие между собой банды. Это точка входа в тот сценарий, и американцы этого не скрывают, причём они крайне концептуальны. Учитывая, что у нас сегодня вводная часть второго сезона, я хочу привести цитату. Я нашёл очень хорошую речь Фридмана 2015 года, Фридман – это Стратфорд, это так называемое теневое ЦРУ. Ты читал же книжку его «Следующие 10 лет»?

ДЮ. Да-да-да. Там ещё есть «Следующие 100 лет».

СУ. Да. Я читал и то и другое, он много где промахнулся, но на то это и прогнозы.

ДЮ. Конечно.

СУ. Вот, выступление от 2015 года. Нам очень важно понимать то, что мы описываем, и наш внутренний коллапс. Это тот самый конфликт общества с государством, книжка моя «Два капитала», она ровно об этом, как экономика втягивает Россию в войну.

Но у американцев есть иной сценарий, они это ещё видят как афганизацию, и эта стратегия более крупная. Этот проект реализуется. Я хотел, чтобы мы и зрители послушали, потому что это очень важно с точки зрения понимания процессов, в которые мы втянуты.

Сейчас я его включу: «Если вы являетесь украинцем, то вы будете искать того, кто единственный может вам помочь. Это США. На прошлой неделе, или около 10 дней назад, Украину посетил главнокомандующий сухопутными войсками США в Европе генерал Бен Ходжес. Там он объявил о том, что вскоре на Украину официально прибудут военные советники США. Он награждал украинцев военными медалями США, что вообще-то запрещает армейский регламент, награждать медалями иностранцев, но он сделал это, потому что он этим хотел показать, что украинская армия – это его армия. Потом он уехал.

США сейчас поставляют оружие, артиллерию и другие вооружения прибалтийским странам, Румынии, Польше и Болгарии. А вчера США объявили о намерении поставок вооружений на Украину, и хотя это потом было опровергнуто, оружие будет поставляться. И во всех этих действиях США действует в обход НАТО, потому что решения НАТО могут приниматься только единогласно всеми членами.

Суть происходящего заключается в том, что США строят санитарный кордон вокруг России, и Россия знает об этом. Россия думает, что США собираются расчленить Российскую Федерацию. Я думаю, мы не хотим убить русских, а только слегка поранить и причинить ущерб. В любом случае, мы вернулись к старой игре. 

Ни одна страна не может быть всегда мирной. Даже США тоже постоянно затронуты войнами. В будущем Европа, как мне кажется, не будет вовлечена в большие войны, как раньше. Но Европа вернётся к естественной ситуации человечества. В Европе будут войны, европейцы будут умирать в войнах. Не будет, конечно, 100 миллионов убитых, как в прошлой войне, но идея европейской исключительности, как мне кажется, приведёт Европу к войнам. В Европе будут конфликты. В Европе уже были конфликты в Югославии и сейчас на Украине.

А по поводу отношений Европы с Соединёнными Штатами, у нас нет отношений с Европой. Мы имеем отношения с Румынией, мы имеем отношения с Францией и так далее, но нет Европы, с которой США имеют какие-то отношения.

Представляет ли исламский экстремизм главную опасность для Соединённых Штатов? Пройдёт он сам, постепенно, или же он будет и далее существовать? Исламизм является проблемой для Соединённых Штатов, но не является жизненно важной угрозой. Нужно заниматься этой проблемой, но прилагать при этом нужно пропорциональные усилия, не более. У нас другие внешнеполитические интересы. Главные внешнеполитические интересы США на протяжении всего прошлого столетия, во время Первой, Второй мировых войн и Холодной войны, концентрировались на отношениях между Россией и Германией, потому что, объединившись, они являются единственной силой, представляющей для США жизненно важную угрозу. И наша главная задача была в том, чтобы не допустить их союза.

Соединённые Штаты контролируют все океаны планеты. Никто никогда не делал этого раньше. А как следствие этого, мы можем осуществлять вторжения везде на планете, но никто не может напасть на нас. Это хороший расклад. Осуществление контроля над океанами и в космосе является основой нашей власти. 

Лучший способ разгромить вражеский флот — это не дать врагу его построить. Путь, который выбрала Британская империя для того, чтобы не допустить возникновения сильного флота в Европе, было натравливание европейцев друг на друга. Я бы порекомендовал следовать политике, которую применил Рональд Рейган в Иране и Ираке. Рейган поддерживал обе воюющие стороны, так что они воевали друг с другом, но не против нас. Это было цинично, это было аморально, но это работало. И в этом вся суть.

США не в состоянии оккупировать всю Евразию. В тот момент, когда ботинок нашего солдата ступает на землю Евразии, мы автоматически уступаем по численности войск. Мы можем разбить армию противника, но мы не в состоянии осуществить военную оккупацию Ирака. Идея того, что армия США численностью в 130 тысяч солдат в Ираке способна оккупировать страну с населением 25 миллионов человек, где даже соотношение между количеством полицейских и населением Нью-Йорка больше. Таким образом, мы не в состоянии повсюду ввести наши войска, но зато мы в состоянии, во-первых, поддерживать враждующие между собой стороны, чтобы они концентрировались на себе, а не против нас. Мы можем поддерживать их политически, финансово, оказывать военную помощь и посылать им наших советников. И только в крайних случаях, как мы сделали это во Вьетнаме, Ираке, Афганистане, мы вмешались в военные силы с тактикой превентивного удара. Тактика превентивных ударов подразумевает разгром и поражение противника, её цель — вывести врага из равновесия.

Мы это делали в каждой войне, к примеру, в Афганистане, мы вывели Аль-Каиду из равновесия. Но проблема при этом у нас, а мы ещё молодые и глупые, в том, что мы, выводя противника из равновесия, не говорим себе: “всё, дело сделано, пошли домой”. Мы говорим: “Как легко нам это удалось, давайте ещё построим тут демократию”».

Вот, всё, 2015 год.

ДЮ. Ну, оно и до этого так же было.

СУ. Мы просто понимаем: когда такое публично произносится, это значит, что нет никаких секретов, что все грифы секретности сняты, обсуждены, и, скорее всего, это является либо официальной стратегией, либо дезинформацией. Ну, в данном случае мы можем видеть, что…

ДЮ. Зачем дезинформация? Он здраво говорит, что, например, армию победить можем, а государство нет, так нам это и не надо, вот мы вас друг на друга натравим, вы там душите друг друга, а мы будем пользоваться, воровать у вас нефть и ресурсы, и всё остальное. А потом демократию подарим! Вся суть любой абсолютно демократизации, которую они приносят на любую землю, это а) в уничтожении государственности, это первое; б) расстановке своих людей на все посты, которые все за демократию, за экологию, восстановление исторической справедливости. И дальше высасывают ресурсы оттуда, только поэтому они хорошо живут.

С моей точки зрения, это новая форма колониализма. Не надо загонять английских солдат в Индию, мы и так с вами отлично работаем, вот у вас козлы, нами обученные в кембриджах, поставлены во главе ваших государств, как сейчас в Германии, которые гробят свои государства. Почему и зачем? Потому что это наши люди, они делают всё в угоду нам, и свою Европу, например, смотрите, разрушат и похоронят.

А с другими надо по-другому, как с Украиной. Вернём всех нацистов, которых мы прятали после Второй мировой, накачаем вас национализмом, натравим вас на Россию, которая что-то там трепыхалась, развиваться, говорят, пыталась. Пусть воюет теперь! А мы своих целей добились. Развалится эта самая Россия? Это вообще прекрасно. Не получилось демократическим путём? Дадим оружие украинцам, пусть воюют. А война это же всегда на истощение всё строго, именно на истощение: пока толстый сохнет, худой сдохнет. Посмотрим, что там у вас.

Владимир Владимирович совершенно правильно говорит, что это всё для сдерживания развития, потому что как только вы разовьётесь и вырастете… Это что сейчас, китайцы построят себе какой-то флот, что ли? Вот, США контролирует все океаны, все торговые пути абсолютно, а не китайцы. А вот ещё китайцы, что ли, построят? Ну, и у китайцев надо освободить Тибет, наладить жизнь в Синьцзянь-Уйгурском автономном округе, рассказать всем, как на Тянь-Ань-Мэнь убили миллион триста тысяч человек ни за что. Врать-врать-врать, сеять рознь внутри… Ну, это всё со времён Древнего Рима, divide et impera, разделяй и властвуй. Все переср…тесь, а мы вам изо всех сил поможем. 

СУ. И плюс появились сверхновые технологии, когда не просто не нужно своих солдат из метрополии использовать, а ещё, вводя [человека] в состояние малолетнего дебила, взрослого подростка, когда под постоянными когнитивными ударами он становится частью массы, потому что мы же прекрасно понимаем, что среди этих 800 тысяч есть нацисты, есть нацифицированные, есть случайно попавшие. Могли на улице поймать, вручить повестку, и всё. Но когда образуется коллектив, то меньшинство агрессивное подчиняет себе большинство. Это известная история, как 10 дезертиров превращаются в банду. Из них 5 не хотели это делать, но они втянулись. А куда уже деваться? Это законы, которые обмануть невозможно. И американцы, тут что очень важно, и создают тот самый санитарный кордон.

Что такое санитарный кордон? Санитарный кордон это огромная полоса отчуждения, где ничего не растёт, не происходит. То есть они видят Украину в рамках этого сценария. Фридман ещё и про Intermarium рассказывает (это Междуморье, это польская идея). У них ставка очень простая: они коридор от Балтики до Чёрного моря видят либо под своим контролем, где они будут эту потенциальную коммуникацию Западной Европы и России контролировать, либо, если они не могут взять под контроль, это будет территория, где постоянно идёт война. Постоянная война.

Опять же, очень важно, это идеология, которая лежит [в основе] у выгодополучателей этого проекта, у польских элит, потому что без участия Польши этот глубокий кризис Украины был бы невозможен.

Я надеюсь, верю, что в аду отдельно [есть] котёл для польских элит, потому что столько, сколько сделали они, используя свою территорию, всё остальное, для того чтобы [всё на Украине] превратилось в кровавую баню, не сделал никто. Они предоставили свою территорию, свои силы, всё организовали. Но они не понимают, что для США задача превратить их регион в такой же выжженный. Их готовят следующими. Поляки этого не понимают. Это их проблема. 

ДЮ. Уже задёргались. Ты же слышал, они тысячу танков у корейцев купить хотят. А это про что? Это в первую очередь про то, что свои танки советские вы все отдали на Украину, а «Леопардов» Германия не даёт. Это раз. А танков «Абрамс» США не даёт. Представляете, как вас шваркнули тут друзья? А это к чему? Минимальная задумчивость. А к чему вас лишили танков, возможности обороняться? А к чему это? А это вот, что нам товарищ Хазин рассказывал про передел границ. Это же всё в результате Второй мировой, в которой победил «преступник Сталин», который, как мы знаем, «хуже Гитлера».

Так вот, границы неправильные. Там у вас какой-то Гданьск, который, как известно, Данциг. А его придется вернуть немцам, у которых есть танки «Леопарды». Вот, засуетились. Американцам это на руку. Отлично. Воюйте вы там.

СУ. Центральная Европа возвращается в своё естественное состояние. Когда мы будем анализировать украинский национализм, мы залезем в политическую историю Австрийской империи, потому что она контролировала огромную часть Украины.

А Россия с Австрией всё-таки [напрямую не взаимодействовала]. Мы больше с Пруссией. Если мы изучаем историю отечественную, мы больше с Пруссией, Голландией, с той же Польшей. А вот Австрия в стороне. А там очень интересные процессы происходили. У них была очень интересная политическая ситуация. На их территории Западной Украины, в Галиции, и не только в Галиции, австрийцев было очень мало. Но было польско-еврейское большинство городское и русинское (украинское, западенское) сельское. И австрийцы очень интересно дирижировали, противопоставляя польский национализм украинскому. Там была очень тонкая игра: здесь этих поддержим, там этих поддержим. И так они стравливали постоянно, а потом любили ещё всех на евреев натравить. 

Это вообще древняя украинская традиция: устроить борьбу с поляками и порезать под шумок евреев. Я думаю, в этом смысле формирование этих очень дерзких хуцпаносцев, которых мы обсуждали, жидобандеровцев, — это во многом такое региональное явление, как реакция, в том числе, потому что эти межнациональные противоречия постоянно использовали.

И получается парадокс, что одна часть Украины находится в нашей историко-политической традиции, а другая часть затянута в эту центрально-европейскую, где все всегда друг друга резали. То есть, там конфликт — это маленький геноцидик. Вот такая она, традиция Центральной Европы. И всё, из постУкраины выйти уже нельзя. Тут нужно очень чётко зафиксировать: выйти уже нельзя. Теперь либо мы её переформатируем под себя, либо постУкраина отравит и в последующем уничтожит Россию как дееспособный организм.

Если кто-то думает, что 90-е закончились, то он очень глубоко ошибается. Забери, обрежь у нас нефтегазовые доходы — и за три года всё вернётся в состояние какого-нибудь 1997-1996 года. Это капкан. Он на ноге уже захлопнулся. Мы должны понимать. Но он захлопнулся ещё в 2004 году. То есть, всё, он тогда уже был повешен. И сейчас вопрос в том, чтобы гангрена не пошла в ногу. Его надо снимать, всё.

Поэтому для хатаскрайников, особенно московских, очень плохие новости. Если наше общество уйдёт массово в обывательство, то потом будет очень тяжёлая встреча с реальностью. И поэтому наша тема с постУкраиной становится ещё более актуальной. Процессы трагедии только начинаются, потому что эта масса непонятная, вооружённая — это новый актор. Это будут сейчас беженцы непонятно откуда, непонятно в какие стороны. 

ДЮ. Их и так уже… 

СУ. Граница наша, Брянская, Курская область, там всё по лесам проходит. Там всё очень-очень условно. Поэтому это на очень много лет. А как их разоружить? Ну, давай посчитаем. 800 тысяч человек, это сколько надо? 8 миллионов надо, чтобы их разоружить?

ДЮ. И как? И где? Ну, это же тоже не одномоментно так, что сегодня все пришли и сдали. Так не бывает. Нет. Кто-то, безусловно, придёт и сдаст. 

СУ. Какой тренд победит? Если победит тренд на козаччину, а я утверждаю, что он победит, потому что у архитекторов этого сценария смысл в этом заключается. Мы же понимаем, что реальными процессами занимаются на местах консультанты, советники. А у них стоит задача афганизации, это никто не скрывает.

Суть в следующем: есть реальность сериала под названием «Борьба Киева с Москвой». Это сериал, который продают всему миру. Тут Зеленский, наступление, контрнаступление. А есть реальный процесс. Реальный процесс — это минирование постУкраины. Для того чтобы потом, когда американцы уйдут, как они сбежали из Афганистана, дёрнуть чеку и убежать. И вот тогда произойдёт всё самое страшное. Поэтому эти закладки, схроны с оружием, для этого они закладывают везде по периметру, в Польше очень много оружия. Смысл в том, чтобы там было несколько миллионов человек с оружием, бесконтрольные, откуда потом внешний управляющий уходит и говорит: «Теперь вы сами разбирайтесь с этим». И это превращается уже в проблему для всех окружающих. 

Но наибольшая граница у кого? У нас, у белорусов. Граница относительно условная. Я напомню, что белорусы только тем и занимаются, что проводят учения в приграничных регионах. И самое главное, что масса бесконтрольная. И плюс эта масса скорее всего превратится в ОПГ. И потом эти люди растворятся у нас в России. Это огромное количество людей. Поэтому будет новая реальность.

У нас есть хатаскрайники, а есть ещё типаж русского шапкозакидателя. Нам предстоит тяжёлый системный труд на несколько лет, а может быть и десятилетий вперёд, в ходе которого Россия постоянно будет подвергаться испытаниям. Неизвестно, сколько людей будет ещё положено на этом пути, потому что джинн уже вытащен… После того как около миллиона человек вооружили, [и они фактически] бесконтрольны, джинн уже выскочил из бутылки.

Как мы это назовём? Спецоперация вообще не имеет никакого значения. Вопрос к тому, что мы к иному типу вызовов переходим. У нас на границе ещё одна непонятная субстанция, которая будет действовать сама по себе и будет терроризировать всех. И непонятно, чему она подчиняется, потому что её накачивают ненавистью.

И вот тут встаёт вопрос взаимоответственности. Что у нас произошло? У нас же общество тоже разнородное. У нас есть политизированное меньшинство. Оно ужаснулось. Оно испытало, конечно, страшный удар.

ДЮ. Шок.

СУ. Шок. Булкохрусты подавились булкой. Они же там уже всё, всех победили. Комиссары красные с красных диванов попадали, с корнетом Оболенским [ушли] в запой в обнимку, проклиная систему. Кто-то уже договорился до коллаборационизма: «какие молодцы молодые политики во главе с Зеленским на Украине, что создали социальные лифты, построили мобильную систему». Короче, полная зрада от полного отсутствия идеологической картины.

Идеологическая картина [выглядит так]: Запад пошёл в свой очередной поход, как каждые сто лет. Каждые сто лет он считает, что он может решить свои вопросы таким образом. 

А внутри системы, которую мы обсудили, жители столиц, которые [находятся] в своей реальности… У них же проблема в том, что им шенген не дают. У них же в этом проблема.

ДЮ. Да.

СУ. А меньшинство не видит выхода. Куда это можно выплеснуть? А выплеснуть можно только в негативные эмоции. А выплёскивая в негативные эмоции, ты становишься соучастником той самой когнитивной войны, потому что ты множишь ненависть. И всё, и мы в ловушке. Всё!

Мой тезис нашего второго сезона, он очень важен: украинизация политизированного меньшинства российского общества уже состоялась. Это факт. Это факт медицинский. Всё.

Присяга лояльности — то, что я рассказывал вначале, — уже не то чтобы нарушена, но подорвана основа этого всего. И поэтому вопрос в том, будет теперь это политизированное меньшинство нацифицироваться или нет. Потому что есть у нас отдельная страшная история, связанная с расчеловечиванием внутри себя. Эти призывы… Я даже не хочу произносить это. Посмотрите в зеркало. Это то же самое, что произносили украинские нацисты в 2015 году. Вот это самое страшное.

Поэтому наше общество требует ещё в тылу серьёзной борьбы с теми самыми когнитивными ударами, чтобы не оскотиниться, потому что оскотинивание общества в условиях государственных — это основа гражданской войны. Потому что оскотинивание — мы это разобрали на примере с Украиной, — это то, на чём возникает потом психология тех самых ОПГшников, когда всем всё равно. Мы же понимаем, что за политическим убийством или террором следует просто экономический террор. Это же хороший повод для этого.

И я считаю, что этого оскотинивания общества можно избежать, если мы не будем вестись на разработки украинской стороны. Мы когда ЦИПСОшников разбирали, [пришли к выводу], что провокация оскотинивания — это целенаправленная деятельность. Если ты один раз допустил эту мысль и оскотинился, ничего страшного не произошло. Но когда ты это сделал один раз, второй раз, третий раз, потом написал комментарий: «мочить хохлов», и потом это воплотил в реальность… Когда наступает этот момент, — я не знаю, у каждого человека он по-своему происходит, — ты проходишь этот морально-нравственный барьер, и добро пожаловать, ты становишься нацистом. Дальше на уровне мышления ты уже стал нацистом, теперь осталось подобрать какую-то идеологию, которая снимет с тебя последний нравственный стоп-кран.

Ты подберёшь идеологию. Она может быть любая. Может быть русский нацизм. Что угодно. У нас же супермаркет предлагает всё что угодно. Можно в язычники уйти, можно во имя Тора жертвы приносить. Мы видели всех этих персонажей, и видим. И в этом заключается подлинный смысл стратегии США. Они не хотят, чтобы Россия или Украина кого-то победила. У них задача, чтобы на всей территории постсоветского пространства была вооружённая нацифицированная масса, которая будет бегать и ликвидировать лишнее население. 

И через какое-то время можно будет приходить и эти территории забирать тёпленькими, потому что там ничего не будет. Её даже уже и забирать не надо. Достаточно просто на недрах расположить свои добывающие компании. А больше ничего и не надо. И это на самом деле состояние тоже не новое. Достаточно посмотреть судьбу колонизированного Китая в XIX веке и ознакомиться только с сюжетом опиумных войн, как вообще травили. Кому интересно, есть ролики с Клим Санычем на сайте oper.ru. Залезайте в поисковик, там раздел видео, «опиумные войны», Клим Саныч подробно рассказывал. Поинтересуйтесь.

Сценарии понятны. Теперь нужно как-то это всё донести до нашего абсолютно расслабленного буржуазного общества, нужно его как-то сейчас перевести в тот самый мобилизационный режим и объяснить эту всю картину мира, с которой мы разбираемся. Мы этим занимаемся, у нас есть опыт, мы понимаем, в чём состоит сценарий.

На самом деле картина очень страшная. Это апокалипсис, если так говорить, как для нашей русской культуры, так и для нас как народа, как общества. Тем более, с учётом культуры отмены, 

То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив <…>
Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной.

Владимир Высоцкий

Культура отмены, и ничего не останется. Даже Пушкина с Достоевским, которыми мы гордимся, не останется. Как преодолеть это противоречие, я не очень понимаю. Как это сделать? Может быть, это будет сопряжено с национальным — не люблю это слово — унижением. Может быть, это будет связано с глубокими кризисами, развалами. Я тоже не знаю. Может быть, у нас включатся какие-то новые истории. Обратите внимание, сейчас Армения с Азербайджаном попытались ночью снова повоевать. У нас будут подобные кризисы. Поэтому нам на уровне схемы нужно понять, а что же всё-таки произошло. Почему у нас произошел конфликт? 

Армия – это институт государства. Государство им пользуется. Но на уровне содержания своего армия — это самый народный институт. В армии мажоров, пижонов…

ДЮ. … не очень много. Не представлены.

СУ. Получается, что государство от армии требует подчинения, но по своему наполнению армия народна, причём народна максимально. Никакие сборища депутатов, делегатов не народны настолько, насколько армия. И поэтому армия теперь превращается в пульс. В пульс общества, потому что у каждого [в армии] есть знакомые, друзья, ещё что-то. Следят за этим.

Причём есть картина официальных сводок, и есть картина, как живёт самый народный институт. Если эти картины будут расходиться, то будет воспроизводиться та задница и тот раскол, о которых мы говорили. Поэтому первая задача сейчас, чтобы эти картины были хотя бы идентичны. Либо в этой надо не врать, или как-то хотя бы честно рассказывать. А в этой нужно бороться с когнитивными ударами, с дезинформацией, потому что её тоже всячески искажают. 

И вот мы имеем две задачи. Как эти реальности теперь склеить? Мы же про свою реальность говорим, медийно-политическую. Что делать, в общем-то, понятно. Отсюда нужно [сформулировать мысль] о том, что всё чрезвычайно серьёзно и что просто так вылезти [из этого] уже нельзя. Многие [ещё пребывают] в иллюзии, — я общаюсь с управленцами, чиновниками, — что можно как-то всё отмотать назад, на 23 февраля. 

ДЮ. Как фарш примерно.

СУ. Это те же люди, которые испытывали иллюзии в 2014 году, что можно как-то всё вернуть, чтобы всё стало, как в 2013, только с Крымом. На Украине тоже очень много таких людей. Они делали вид, что ничего не происходит. В системе госуправления надо с этим заканчивать. Раз и навсегда.

Самое главное, с обществом нужно начинать говорить на другом языке. То, что устроили на этих освобождённых территориях, это капец. Сколько процентов за Россию, 80%-90%, эти разноцветные билборды, ощущение абсолютного праздника, шарики, фонарики… 

ДЮ. Это, наверное, тоже надо. 

СУ. Они превратили всё в какой-то праздник. А ведь люди там выживают. России нужно о другом говорить, в том числе с теми же людьми.

ДЮ. Вообще-то там работать надо.

СУ. Я о чём и говорю. А у нас это по традиции. Пришли к новому обществу, на новые территории. Какие публичные месседжи посылаются? Референдум! Все вокруг референдума начали крутиться. Будет референдум, не будет референдума. Какая разница, будет референдум или не будет референдума? Россия берёт под защиту или не берёт под защиту? А если не будет референдума, то что? Всех оставят? Что это вообще такое? При чём тут вообще референдум? У нас был крымский прецедент. И все ориентируются на крымский прецедент. Значит, у нас всё должно пойти по какому-то крымскому прецеденту. Как это вообще взаимосвязано? Как вообще всё это взаимосвязано? При чём тут референдум, какие таврические губернии?

Я о чём и говорю? Вот это растерянное меньшинство политизированное, оно хочет понять проект. Украинский проект есть по отношению к постУкраине: зачистить, деоккупировать, наказать Россию. А в чём российский проект по отношению к постУкраине? В армии — понятно. А [в остальном] в чём он заключается? В чём этот проект? Так как проекта нет, это замещается рекламными имитациями. Мы не можем объяснить, что мы хотим? Мы развесим билборды, где расскажем о том, что Россия здесь навсегда и что мы один народ. Но это только сеет дополнительные сомнения в обществе, потому что когда у тебя в мирное время политическое содержание замещается имитацией, то народ на это реагирует: «Ну, и плевать на вас. Ну, что они там, очередные выборы устроили?» Ну, вот так реагируют, в общем-то.

А в военное время это всё обостряется: «Тебя хотят обмануть. Тебя хотят обмануть. Тебе хотят соврать». Поэтому нам, в принципе, нужно поменять саму философию отношения к постУкраине. Нам нужно разъяснить массово, а что значат для нас эти регионы. Почему мы туда приходим и почему мы оттуда не уйдём? Почему он важен? Не потому что мы кого-то там [хотим поработить]. Это важнейшая идеологическая база. 

Вторая важнейшая идеологическая база. Нам нужно показать, что в этих регионах период нахождения внутри Украины — это миг, 30 лет. А до этого у них была совершенно другая история внутри других систем. И она более широкая. Нужно расширить горизонт восприятия людей, которые живут там.

Третье. Восстановление доверия, о котором мы говорили. То, что мы говорим, это серьёзно. Теперь, после отхода из Харьковской области, это постоянно нужно будет демонстрировать. 

И ещё одно. У нас любят говорить про картину будущего, про образ будущего, но за этим нет никакого содержания, ни будущего, ни картины государственности. То есть [мы должны сказать]: «Дорогие друзья, мы сюда пришли, у вас будет всё организовано так: образовательная система — раз-два-три-четыре-пять; налоговая система — раз-два-три-четыре-пять; что-то ещё — раз-два-три-четыре-пять». И не агитировать «мы вместе с Россией», а объяснять, как люди могут жить. 

И самое главное, [нужно] готовить людей к жизни в новой реальности, им объяснять: не будет всё прекрасно и хорошо, мы живём в новой реальности. Вы должны изучить, куда, если что, детей отправлять. Готовы ли вы эвакуироваться? То есть, [должна идти] подготовка, как это было в советский период, когда людей готовили к тому, что может наступить момент, что жить придётся в новых условиях. И то же самое нужно делать с обществом во всех приграничных регионах.

ДЮ. Да и здесь не помешает, так я тебе скажу. 

СУ. И здесь не помешает, конечно. То есть, начиная с навыков простейших владения тактической медициной, поведение в ситуациях взрыва, оказание первой помощи и масса-масса других вещей, к которым нужно готовить. Это и есть перевод общества в мобилизационное состояние, потому что человек должен понимать, что может наступить момент, когда привычной ему жизни больше не будет. Раз — и нет её! А он не готов. И он не знает, что делать, а нужно, как минимум, знать, к тебе летит или от тебя летит. В каком случае надо падать, а в каком случае можно… 

ДЮ. … скакать от радости.

СУ. Поэтому, Дмитрий Юрьевич, для нашего второго цикла я вышел на такую формулу. Это, знаешь, как шоу-политика сгубила Украину. И она точно так же может сгубить Россию. То есть, косплей империи может обойтись очень дорого.

ДЮ. Ну да. Когда начинают рассказывать, что наш идеал – это время правления Николая II… Вы доиграетесь, как Николай II.

СУ. И поэтому мы должны тоже себе [уяснить]. У нас первая часть была на таких тезисах: между обществом и государством прошла трещина. Это нужно признать. Причём трещина в базовом, в миропорядке. Государство, пользуясь своей медиамонополией, постоянно усыпляло общество, сообщало только позитивные новости. И общество во многом патриотично самоусыпилось. И тут такой отрезвляющий когнитивный удар прилетел! Я считаю, что это полезно и обществу, и государству.

На уровне личности тут просто надо задать себе вопрос: не ушёл ли ты в обыватели. Грубо говоря, если ты сначала испытывал чувство зрады, а потом увидел, когда нанесли удары по каким-то подстанциям, ты испытал чувство облегчения, то значит, поздравляю, ты на пути к полной украинизации, потому что ты уже ищешь какую-то эмоциональную подпитку. 

ДЮ. Как на качелях «зрада-перемога». 

СУ. Поэтому держать надо себя в первую очередь. Как мы с этим будем бороться? В качестве анонса второго сезона, я считаю, что надо нам будет ещё и почитать книжки правильные, потому что многие вещи [нужно воспринимать] рационально.

Например, я взял книжку с анализом общественного мнения в США в двухтысячных, как раз касательно всяких спецопераций в Ливии, в Сирии. Как реагировало общество? Я сделал много закладочек, по ним прямо разберём массу интересных кейсов. Потому что я пришёл к одному выводу: бороться с украинизацией можно только рационализацией мышления.

Один из выпусков у нас будет про когнитивные войны. Сейчас издательство «Питер» ещё готовит к изданию прекрасную книжку про психологию ненависти и агрессии. Я сейчас над этим работаю, все материалы объединяю. И я думаю, что мы предоставим комплекс мер по рационализации. Нам нужно политику разбирать рационально. А для того, чтобы её рационализировать, нужно начать с азов. Нам надо с азов будет разобрать, как всё устроено. И когда мы с этим материалом подойдём, мы, наконец-то, в себя посмотрим, как в зеркало, потому что сейчас мы ни черта про себя не понимаем.

Из того, что я вижу, сейчас социологи уже выявили, что уровень тревоги в нашем обществе 42%. Это ВЦИОМ вывалил. И хотя говорят, что, в принципе, ничего страшного, оно уже давно на этом уровне находится. Но я помню по состоянию Украины, что при уровне тревоги 42% после когнитивных ударов это может [скакнуть] до 80%. Это могут быть такие всплески, которые отразятся в бытовом насилии, народ будет собачиться в транспорте. Мы всё это увидим. Ситуация на самом деле опасная.

Я уже понял, что идеологии у нас нет. У нас идёт специальная военная операция. И я точно понял, что нам нужна специальная общественно-политическая операция. Раз так, то она просто обязана быть. Иного выхода нет. И давай мы у себя будем проводить такую спецоперацию общественно-политическую, когда мы будем все эти явления разбирать как минимум на рациональные основания, прямо на винтики и людям выдавать.

Как я собираюсь разобрать кризис? У меня в планах разбор целей и интересов основных акторов внешних. Кто в какую игру играет сейчас?

Второе. Цели и интересы России на вновь присоединённых территориях. Где, что мы, как играем, в каком регионе?

Третье. Разбор той политики, и в первую очередь медиаполитики, которую сейчас реализуют ОПГ «95-й квартал». И скрытые процессы, которые происходят на постУкраине, которые мы не очень видим. В первую очередь, процессы экономические.

Об украинизации России. Остановить украинизацию России можно только одним способом. Я к этому пришёл, написал книгу. Я же книгу дописал. Первый том написал. Сейчас я о ней расскажу.

Украинизация России возможна. Но тут либо мы кубанизируем Украину, либо Украина украинизирует нас. Сейчас я побывал в Краснодаре, много общались с местными активистами. И что я думаю? Украина опирается на казацкий миф, к которому надо относиться очень серьёзно. У нас это всё недооценивают. У нас считается, что это какая-то фольклорщина, шароварщина. Неправда. То, что произошло, и готовность убивать русских — это самое страшное. Это казацкий миф.

У России есть свой региональный казацкий миф, который не конфликтует с общеимперским мифом. Это миф, который ещё и связан с диалектом кубанским, такими же этническими костюмами. И, соответственно, похожим субстратом людей, которые говорят на похожем языке. И, собственно, кубанизация постУкраины — это сведение этого нацистского, национального, имперского мифа как антироссийского в какие-то приемлемые формы. Это я накидываю такую задачу совсем далёкую. Но на самом деле она самая важная, потому что у каждого убитого на территории постУкраины есть братья, дети, которые будут охвачены желанием мести. И это самое страшное, что происходит сейчас на наших глазах. И это есть настоящая украинская трагедия.

То, что происходило, — это были вообще [только цветочки], а сейчас мы на самом деле входим в ту самую страшную украинскую национальную трагедию. Национальная она сейчас, а потом она станет русской. И вот когда она станет русской трагедией — это то, о чём я говорил вначале, — для выхода из этой трагедии, для того, чтобы это не превратилось в вечную месть, мы должны понимать, нам нужен будет катарсис. Это единственный выход. Нас ещё греки этому научили. А катарсис — это совместно пережитое что-то очень страшное, тяжёлое. И когда мы вместе переживём это с нашим обществом, которое сейчас как сообщающиеся сосуды, это и будет точкой выхода. 

Но после точки выхода нам нужно дать неконфликтную картину. Если мы этого не сделаем, мы не простроим свою идеологию. Сегодня у нас своей идеологии нет. У нас есть какие-то обрывки. Я специально для этого съездил на Кубань, пообщался с местными, в том числе и с историками. Мне кажется, что в этом есть рациональное зерно, потому что от украинской этники, которая лежит в основе нацизма, мы никуда не денемся. Там огромному количеству людей вбили в голову, что им не давали [развиваться], ущемляли мову, шаровары не давали носить. Нам кажется это смешным, но это правда. А после того, как человека сначала в этом убедили, потом вооружили и сказали: «иди убей», это вообще ни разу не смешно.

И вот, показав картину, что вот, смотри: вот тебе мова, шаровары, этника, и вообще настоящие казаки только на Кубани остались, потому что они из Запорожья туда пришли. Это я очень упрощаю, но на уровне картины нам всё равно придется это создавать. И тут я очень рассчитываю [на историков]. Я занял политтехнологическую позицию. Но внутри этого всего — работа для историков.

Нужны учебники. Если предметно, мне не нравится, что у нас рапортуют: всё будет проходить по российским программам на освобождённых территориях. Чушь! Нельзя! Нужен промежуточный вариант. Нужно объяснить, как это произошло, потому что иначе старая картина мира с новой никак не склеится. Тут нам говорили, что всегда унижали мову, запрещали шаровары и вышиванки. А тут пришли и говорят совершенно другое. Нет, должен быть промежуточный вариант. Иначе мы не посадим это мировоззрение.

Это то же, что не было сделано с жителями Западной Украины. Когда туда пришла советская власть, она взяла лекала Украины восточной. Вечная дружба. Бах — и положила. А у жителей Западной Украины совсем иная история. Они всегда жили с поляками, с венграми. Они втянуты в иной дискурс. В этом смысле они как прибалты. Как на прибалтов не ложилось общее советское мировоззрение, они даже в советские времена были отстранённые, точно так же и на них.

И вот сейчас надета идеологическая картина, внутри которой мы являемся абсолютным злом. Я хочу это донести. Это очень важно, потому что многие зрители расслабились, особенно в первом сезоне, где я рассказывал, сколько наших [остаётся на Украине], как они к нам [относятся], ещё что-то. Это нормализованная Украина. 

Я вышел на это в моей первой книге, что есть три состояния Украины: нормальная, нормализованная, ненормальная. С 2014 года там ненормальная Украина. А сейчас она не просто ненормальная, но она ещё и вооружённая. Всё, забудьте. Мы должны это зафиксировать. Если с 24 февраля у нас была реальность, которая влияла на нас, то сейчас, после того, как появилась эта масса, которую нацифицируют, это реальность, которая охотится на нас. Это очень важно. 

Если раньше ты закрывал глаза — и украинского кризиса не было (стреляют на Донбассе? Перестал смотреть телевизор — и Донбасса нет), то теперь это догоняющая реальность. Эта реальность будет догонять повсюду, и не только в Телеграме. И на самом деле эта мысль, пока я писал книгу (и продолжаю писать), приводит к ощущениям, которые у меня были, когда я жил в Донецке в 2015 году, потому что когда ты эту мысль продумаешь несколько раз, то ты приходишь только к мысли о сиюминутности твоей жизни. Что в этой ситуации она может закончиться в любую секунду, потому что кто-то тебя может определить в мишень, а может просто не повезти. А желающих прицелиться в мишень несколько сотен тысяч. И если ты человек немного публичный, эти вопросы возникают. И вопросов очень много.

Поэтому, Дмитрий Юрьевич, как будет устроен наш второй сезон? Я кратко доложу, потому что мы доползли только до десятой страницы [из сорока пяти намеченных]. 

Отчитываюсь. Первый том написан, просматривается. Вчера был в издательстве Питера, всё запускается в работу.

Провёл я, доложу тебе, эксперимент. Зашёл на нашу платформу sponsor.ru, все писали: «давай, давай, хотим, хотим, хотим». Публикую там выдержки, общаемся со зрителями, создали отдельный ещё читательский клуб. Кто хочет глубже, не просто поддержать, — в общей сложности 170 человек. Люди подбадривают, подбадривают, подбадривают. А когда вопрос поддержать, собственно, поэтому…

ДЮ. Я тебе приведу встречный пример. На мой сайт по 100 тысяч ежесуточно заходит. И вроде там все калиброванные, десятилетиями народ сидит. И вроде всё правильно думают в массе. А вот давайте с Андреем Сорокиным продвинем общественную инициативу относительно запрета на увековечивание памяти нацистских коллаборационистов. Восторг. Давайте. Петиция. На правительственном сайте надо собрать 100 тысяч подписей. Я никогда не бываю уверен, что я там что-то соберу. Непонятно потому что… 11 тысяч человек! Не отрывая задницу от дивана, надо два раза ткнуть в телефон в госуслугах, и вот ты уже проголосовал. Нет! 11 тысяч человек. Казалось бы, все резко против памятников Атаману Краснову и прочим подонкам. Ну, вот. И что? Ну, вот так! Так оно устроено. Либо ты пляшешь с бубном и как-то всех заманиваешь чем-то, я не знаю, мегаинтересным. Либо вот так.

СУ. Это к вопросу о нашем обществе. Это же всё на самом деле об этом. Но, тем не менее… 

ДЮ. Все расслаблены. 

СУ. Все абсолютно расслаблены.

Просто был огромный призыв. Давайте выпускать больше, что, где, как, чего. Мы все двигаемся по плану. Просто я решил сделать каким образом? На самом деле событий, которые нужно осветить, очень много. Украинская трагедия запускает процессы во всех странах, во всех остальных регионах. В Казахстане интереснейшие процессы проходят. Начиная с ярких, как доболтался посол Украины, доумничался и уехал. И заканчивая, как племянников Назарбаева раскуркуливают. Они сотни миллионов долларов возвращают в госбюджет. И Токаев пытается провести демократизацию. Действительно очень интересные процессы. В Молдавии тоже интересные. Потому что Санду украинизируется. Там свой политический кризис, свои молдавские качели. В этом тоже надо бы разобраться.

Всё это очень интересно, очень правильно и можно насыщать, потому что многие люди пишут, просят, пожалуйста, разберите ещё это, это, это. Я решил поступить таким образом. С украинской трагедией мы двигаемся. Если вы действительно хотите поддержать, чтобы это было более интенсивно, ссылочку разместим. Там с минимума 300 рублей, пожалуйста. Вообще ни о чём.

Плюс вступайте в клуб. Мы создали небольшой клуб читателей, с которыми, в том числе, занимаемся исследованием. Те, что люди в поддержку отправили, я заказал отдельное исследование нашим экспертам. Оно будет опубликовано. Мы его разберём.

Цель моя в чём? Делать более глубокий [анализ]. То, что мы разбираем, — это обзоры, а будут отдельно печатные выходить. Сейчас выйдет на днях про медицину на постУкраине: на каком она уровне находится, как её уничтожали, как она разлагалась. Очень полезные вещи.

Соответственно, я работаю ещё с двумя подмастерьями. С одним мы проводим исследование о роли айти-сектора в майданах и когнитивных войнах (он сам айтишник-инженер): почему айтишники уязвимы, как их используют, как выстроиваются эти влияния. Это тоже будет отдельный докладик. А второй — это мы с психологом-подмастерьем делаем исследование, пытаемся систематизировать те самые когнитивные удары и волны на предмете: кто, что, какую волну гонит, построим хронологическую сеть и покажем, как это всё взаимосвязано.

Я хочу, чтобы наша работа с украинской трагедией не просто превратилась в ролики, которые я выпускаю, а превратилась в коллективную работу, кто что может делать, а я могу поставить на поток производство более широко. Не только с тобой, я могу и сам прийти, рассказать. Но нужно подключать новых людей в плане проведения базовой аналитической работы с мест. Поэтому, если соберётся у нас по казахам, по молдаванам ещё 100 человек, которые заинтересованы и готовы поддержать, мы откроем отдельную рубрику и будем этим занимаемся. По Казахстану собралось 100 человек — пошли дальше. Соберётся больше, будем ещё новые какие-то вещи придумывать. Но нам нужен коллектив. Например, тот же кризис в Армении. Очень интересно было бы разобраться в том, как, где, что устроено. 

С этим проектом мы разобрались. У нас публикуются выдержки. По первому сезону просматривается, наверное, где-то 4 тома. Это будут покет-буки небольшие. Я понял, что мне нужен месяц полностью погрузиться, заниматься именно работой. И за месяц можно всё это написать.

Но какой самый главный вызов у нас внутри? У нас социология чётко фиксирует 20%, которые выступают против спецоперации. Сейчас самое главное, чтобы эти 20% не нацифицировались. Тут что очень важно? Если это позиция как оппозиция, то это одна история. А если это позиция, которая поддерживает украинскую, то это совершенно иная история. Если мы упустим этот момент, всё, пиши пропало. Тогда мы внутри получим значительную часть [нацифицированных людей]. Я напомню, что на Украине нацификация началась с того, что там просматривалось сначала (в конце 90-х–в начале нулевых) где-то 10-12%. Потом это росло до ядра 20%. Этого стало достаточно для того, чтобы диктовать волю всему остальному [населению].

Нацификация может перейти через то, что даже визуально что-то нравится. Когда только избрался Зеленский, я написал очень большой пост, он больше как статья был, о том, что Владимир Зеленский является медиа-тараном для стареющих элит Евразии. Нельзя недооценивать это. Это ещё и конфликт поколений для многих. Пофиг вообще. Это политика, кто есть кто. Мы будем это разбирать в рамках того, какой сценарий простраивает Зеленский, потому что если у нас те, кто против этой истории, нацифицируются, то… 

ДЮ. Недавно мой товарищ общался с группой малолетних дебилов. По-другому не назвать. Все беды в политике оказывается от того, что руководящие посты занимают старпёры, 65 и старше. А вот если сейчас к власти придут молодые, они немедленно спишутся через Твиттер и обо всём сразу договорятся.

[Далее видео отрывка интервью Тины Канделаки с Даней Милохиным:

Канделаки. Как ты считаешь, как будет меняться мировая культура?

Милохин. Всё останется практически так же, пока есть взрослые люди. Есть…, даже не моё поколение, следующее поколение, это поколение детей, которые…, людей, которые не просто такие вот, взрослые сейчас: «Россия, самая лучшая страна, там мы самые большие, у нас крутые ракеты, мы там то…» Другая страна: «Нет, у нас круче ракеты». Короче, вот эти вот странные войны прекратятся, я думаю. У нас есть цель, давайте идти к ней. Всё. Достигли цели, пошли к другой цели].

ДЮ. «А ресурсы?» «А ресурсы должны быть общие. И всё, и больше не о чем говорить, они общие, их справедливо будут добывать и справедливо делить».

Вы же даже не дебилы, вы натурально психически больные, вас вообще ни к чему подпускать нельзя! «А, да-да-да, именно так, именно так», — говорят с Запада, — «Именно демократия и зелёная энергетика, да-да-да». Всё общее, точно, общее.

СУ. Вот ты описал ровно этот процесс, нацификация у нас может проходить под видом даже борьбы за мир.

ДЮ. Естественно. Это самое правильное, да.

СУ. Конечно. Это процесс тоже неизбежный, потому что какая-то часть предателей есть всегда внутри. Но это процесс, который нужно очень тщательно мониторить и отслеживать, потому что это та тонкая грань, на которую будут брать тех самых хатаскрайников. Сначала будет процесс (мы разбирали) увеличения количества хатаскрайников, как это на Украине было. А потом, после того как их количество увеличится, их начнут нацифицировать такими идейками, сначала пораженческими…

ДЮ. По чуть-чуть.

СУ. По чуть-чуть, да. Кстати, 20% – это достаточно много. Я напомню, я специально поднял статистику. Кстати, я хочу разобрать очень хорошую книгу. Она вышла в издательстве «Питер», автор Майкл Манн, «Фашисты». Социологический разбор. Мне кажется, её просто надо садиться и на цитаты разбирать и каждую цитату обсуждать. Вот, например, НСДАП (которая привела, в общем-то, Гитлера к власти после ряда кризисов) на выборах в 1930 году набрала 18,25% поддержки. Это те самые базовые 20%. И вообще, если мы посмотрим рождение диктатур самых жёстких, они всегда опираются на очень радикальное меньшинство и съедают потом аморфное большинство, как в случае, например, Германии. На Украине произошло то же самое.

То есть сначала монстра выращивают, а он потом всех съедает. Если кто-то думает, что 20 % у нас – это мало, он очень глубоко ошибается. Во-первых, этого достаточно, ни много и ни мало. А во-вторых, вопрос перехода качества: будет это меньшинство нацифицировано или не будет? Будет оно расколото или не будет расколото?

Это такая тонкая материя, которую надо изучать и очень глубоко погружаться, потому что я уверен, что в столицах их больше. 20% у нас рисуются в целом по стране. А давайте посмотрим ещё, как это [ложится на] возрастные группы.

ДЮ. Мой любимый пример про известного «мегаполитика» Михаила Прохорова, который «Норильский никель», царь-бог и воинский начальник. Вот за него почему-то в «Норильском никеле», где его как облупленного знали, условно проголосовало 6,8% или 4% (я всё время забываю цифры). В городе Ижевске, например, где его вообще никогда не видели, был точно такой же результат. Вот эти его знают, и поэтому не хотят за него голосовать, а эти не знают, и поэтому просто голосуют за того, кого не знают. Зато в Москве 33%. О чём это говорит? О количестве дебилов в вашей Москве замечательной, где вы такие столичные интеллектуалы, такие продвинутые, технологии применяют, деньги платят, и вот мы продвигаем нашего кандидата.

Только двумя руками креститься! Слава богу, что это «чудо» к власти не пришло благодаря вам. А может и прийти! Представляете, да? Когда у вас мозги не работают ни у кого, и вы голосуете х…р знает за кого. Ну за горлопана, как всегда, кто вам больше всего пообещает, как Зеленский, за это вы и проголосуете.

Я бы дорогим зрителям советовал вообще не расслабляться. Впереди ничего хорошего нас не ждёт, вообще ничего хорошего. А как внутри всего этого бурлящего г…на, начинаемого с истерик «ай, всё пропало, там отступили на километр, всё, всё пропало!» Нет, ещё ничего не пропало. Надо ли поддерживать армию, в которой нет почему-то касок и бронежилетов? Надо! Давайте купим. И вентиляторов этих нет, как их там, квадрокоптеров. И эти купим, и всё купим, всё, что можно, и не можно, всё купим, и всё отправим!

Расслабляться нельзя ни на секунду, вся жизнь должна быть агрессивная и наступательная, вас специально вгоняют в истерики. Последствия истерики? Ну, посмотрите на Украину, чем это закончилось. Если вы против войны? Я не знаю, а кто за? Покажите пальцем, кто за то, чтобы мужа, брата и отца там убили? Наших там, между прочим, тоже убивают. Кто за? Мы? Нет, мы не хотим.

Её закончить надо, как можно быстрее и как можно более эффективно, это да. Но, опять-таки, я войсками не руковожу, моя задача – стоять за спиной и подавать патроны. Я этим и занимаюсь.

СУ. Закончить мы не можем, но мы можем сделать некий свой вклад для того, чтобы колесо истории крутилось быстрее, потому что его крутят… 

Давай я тоже расскажу о планах, которые вынашиваем. Есть идея следующая: во-первых, понять, что действительно происходит в обществе постУкраины на освобождённых территориях, и осуществить туда такую социологическую экспедицию. Мы с Денисом Селезнёвым обсуждаем.

Сейчас, понятно, опросы проводить нельзя, люди боятся, и ни в коем случае подставить их тоже нельзя, но что творится в голове, какие ожидания от России, какие боязни — то, что называется качественная социология, то, что Зиновьев логической называл, через личность. Не массовое, — сколько процентов чего, — это сейчас и не имеет значения, а что думают, например, пенсионеры, для того чтобы с ними поговорить в спокойных условиях, без всякой публичности, не высвечивая ничего.

И самое главное, потом я хотел бы, сейчас мы тоже с психологами-коллегами ведём переговоры, чтобы постоянно мониторили те самые когнитивные удары. Грубо говоря, например, в Мелитополе выбрать группу из 10-15 человек, которые раз в неделю будут отвечать, что их более всего встревожило из политических новостей, что наоборот, успокоило. И вот так мониторить в течение 2-3 месяцев и постоянно с людьми говорить, в разных населённых пунктах, и в России, и на территории постУкраины, и посмотреть, что больше всего воздействует на людей, чего они больше всего боятся, какие у них возникают страхи, на каких спикеров они ориентируются. Например, грубо говоря, Арестович что-то там вякнул, боятся они этого или не боятся.

И попытаться понять эту картину маслом, как раскалывают то самое общество, потому что оно находится на острие, потому что из того, что я изучил, там создаются специальные чаты, где людей запугивают: «мы вас поубиваем». Там происходят очень интересные процессы, и они скоро будут проходить, в том числе, и на наших приграничных регионах. Я уверен, и в Белгороде это всё будет. Будут запугивать и в Ростове.

Впереди серьёзный хаос, мы поняли, что надо бы это считать на минимальном уровне. Проще понять на маленьком масштабе, чтобы потом масштабировать. Есть идея сделать такую экспедицию, будем оформлять это в виде проекта, приглашать желающих для того, чтобы сделать такую вылазку. Я сейчас веду переговоры с тем, кто работает на местах, чтобы было содействие. Там есть вопросы, понятно, и безопасности, и всего остального. Местных кадров подбираем. Это мы планируем сделать осенью, за этот сезон. Масса есть ещё вопросов, все анонсы будут у нас в Телеграме, кто готов присоединяться и помогать, участвовать, интересоваться.

На выходе я хотел бы сделать такой пульс украинской трагедии, что у людей действительно происходит в головах. И чтобы это был продукт минимум раз в месяц. Такая картина, вплоть до того, чтобы это можно было бы почитать текстуально. Специалист, который бы это мониторил, рассказал бы. То есть, мы бы делали аналитику по результатам этих ежемесячных мониторингов. И дальше бы расширились, в том числе охватили и приграничные регионы, чтобы понять пульс самого кризиса. Чтобы это не было картинкой из телевизора или наши заблуждения и представления об этом всём. Это ещё есть одна дерзкая задача, даже не дерзкая, а скорее рабочая, плюс вопрос безопасности. Надо какой-то минимальный курс тактической медицины пройти. 

Вторая задача, которую мы обсуждаем, — это помощь людям. История в Харьковской области показала, что количество беженцев… Не просто беженцев, переселенцев. Это уже не беженцы, это уже переселенцы, потому что вообще непонятно, что будет с их жильём там. Нужно исходить из того, что количество таких людей будет огромным, оно будет увеличиваться, особенно с учётом той миллионной вооружённой массы. Этим переселенцам вообще придётся начинать всё фактически с нуля. И эти люди требуют не просто благотворительности. Благотворительность — это скинул какую-то сумму и [забыл]. А это люди, которым надо помогать выстраивать жизнь социальную. Начиная от простейших вещей, изготовления документов и всего остального до детских садов, до социализации.

Ты же представляешь, человек приехал на новое место, вообще ничего не знает. И мы хотим сделать что-то [типа сайта или сервиса]. На самом деле это не сложно даже с айтишной точки зрения. Что-то вроде того, как у нас сейчас службы такси. Служба такси сегодня из себя представляет посредника между человеком на машине и человеком, который хочет поехать. Уже даже оператора нет. 

Здесь то же самое. Сделать такую штуку, чтобы это была не просто благотворительность. А брать конкретно какие-то семьи, кому можно помогать. Люди сбежали. Их разместили в пункт временного переселения. Но вообще они собираются ехать в Новосибирск, потому что у них там родня. Ну, и, соответственно, находить людей, которые там встретили, разместили, забрали. У кого-то там есть жильё лишнее, он может на три-четыре месяца квартиру предоставить. Чтобы это не был вопрос, завязанный на деньги. Понятно, какие-то деньги, расходы нужны. Но это в первую очередь был бы проект, завязанный на содействии. Это непросто. 

Я исхожу из того, что поток будет увеличиваться. И если взять модельные несколько кейсов, как их называют, десяток случаев, и настроить алгоритм, это потом можно, в том числе, сделать общественной деятельностью. Это может в каждом городе появляться такая движуха. То есть, я вижу своей задачей не пирамиду какую-то построить, а создать и опробовать алгоритм, как можно это сделать.

Что я вижу? Вот эта массовая волонтёрская деятельность — это тоже элемент украинизации, она приведёт к тому, что там, в том числе, образуется и очень много мошенников. 

ДЮ. Это образуется моментально.

СУ. И из того, что я вижу, государство будет это всё, как оно у нас любит, как-то систематизировать. А общество наше всё равно хочет соучаствовать. И оно будет искать альтернативные формы. А я считаю, что альтернативные формы нужны в первую очередь на самоорганизацию того, где ты живешь. То есть, дело не в тысяче рублей, которые ты отправишь в фонд. А что ты у себя живёшь в Краснодаре, ты нашел троих единомышленников, и вы взяли на попечение какую-нибудь бабушку конкретную. И дело не в тысяче рублей, которые ты отправил ей на продукты. А дело в том, что ты поднял задницу, съездил в супермаркет, на эту тысячу рублей купил и притаранил. И дело вообще не в деньгах.

И вот когда такие коллективы единомышленников, понимающие, что нужно делать, будут объединяться и вкладывать не только деньги…, потому что деньги — это, знаешь, как индульденция: «Ну, я же отдал на какую-то штуку». Нет. Ты всё-таки что-то сделай, как-то поучаствуй. Понятно, что все не могут. Но это движение через самоорганизацию непосредственно того, где ты живёшь, — это и есть основа, в общем-то, здорового общества. Потому что должны возникать коллективы. Коллективы вокруг чего-то. А тут, я говорю, всё понятно, потому что будут семейные истории.

Вот сейчас говорят, из Харьковской области 14 тысяч семей выехали, якобы (те цифры, которые я слышал, это 14 тысяч). С одной стороны, это очень много. Но с другой стороны, это очень счётное количество, потому что у огромного количества из них есть родственники, знакомые, поэтому проблемы как-то решатся, разрулятся. И реально проблемных и нуждающихся будет не все сто процентов.

И, соответственно, нужно будет освещать решение таких ярких прецедентов, показывать, как можно организовать этот алгоритм с минимальным количеством денег и всего остального. Мне кажется, это была бы очень интересная и амбициозная задача. Как мне объяснили (я просто пообщался с айтишниками), достаточно не сложно сделать для этого такой агрегатор, который бы связывал тех, кто готов помогать, и тех, кому нужна помощь конкретно.

ДЮ. Не верю.

СУ. Я за что купил, за то продал.

ДЮ. Хотя, может, что-то такое уже есть по образу и подобию. Или где-то это можно взять.

СУ. Мы разобрались с тем, что украинская трагедия становится русской трагедией. Всё, это неизбежность. Мы будем весь второй сезон ковыряться в механизмах этих процессов.

Отдельной нашей сюжетной линией будут когнитивные войны, я к этому готовлюсь. Мы будем разбирать методички натовские, как они это всё приземляют, и, самое главное, теорию, потому что у этого есть теоретическая база. Это то, к чему я очень готовлюсь. Я консультируюсь с психологами, для того чтобы всё-таки это было профессионально.

И, самое главное, мы, я думаю, сделаем спецкурс. Как ты называешь, когда люди разбрасывают дерьмо из башки вокруг. Я понял, как это надо назвать. Предлагаю назвать это «фекальным мышлением». Собственно, борьба с фекальным мышлением будет красной нитью у нас проходить. Потому что постУкраина — это всего лишь фон.

Люди спрашивают, как мы будем разбирать. Метод точно такой же. Регионы. Сейчас мы провели голосование у нас в Телеграм-канале. Первой будет у нас Одесса. Народ выбрал Одессу. Каждый регион мы будем разбирать, как он докатился до жизни такой, что он из себя представляет, почему он важен внутри нашей общерусской истории и какие там сейчас проходят процессы.

Единственное, когда я буду говорить про те регионы, которые ещё не освобождены, я фамилии особо называть не буду и не буду говорить о тех событиях, где я участвовал, потому что многие люди находятся внутри. Это просто некорректно, неправильно. Их можно подставить. Поэтому будем обсуждать процессы, которые происходили там.

И третья линия, которую мы будем развивать, — это линия практическая. Я хочу, чтобы второй сезон у нас был насыщен ещё теми самыми исследованиями, мнениями экспертов изнутри. И чтобы у нас было как можно больше практического знания, которое мы будем вырабатывать. Все эти исследования мы будем отдельно публиковать. Я буду в обзорах кратко рассказывать, о чём они. И отправлять дальше будем к серьёзным документам.

Поэтому у нас сейчас структура немного не то, чтобы усложнилась, просто масштаб испытаний, которые нам предстоят, немыслим. Я понял, что такого уровня испытаний перед Россией ещё никогда не было. Поэтому, например, свою книгу я пишу в жанре учебника и немного как политический детектив. То есть, структурируется он как учебник: разделы, очень подробное содержание. Помнишь, была серия «Для чайников»? Я ориентируюсь где-то на эту серию, потому что я понимаю, что это должно быть у нас отрефлексировано, в том числе, в нашей политической культуре. А значит, потом и в учебниках, а значит, потом и в спецкурсах, а значит, потом нам нужны будут специалисты, которых мы внутри так смешно охарактеризовали, как замполиттехнологи. Какая-то такая дикая смесь с учётом нашей новой реальности.

ДЮ. Что делать, если никто ни хрена не делает? Только самому! Куда уж деваться-то?

Отлично, Семён, перспективы понятные, задачи ясны. Давай сделаем!

СУ. За работу.

ДЮ. Спасибо.

На сегодня всё. Приходите ещё.

Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка

Was this helpful?

3 / 0

Добавить комментарий 0

Ваш электронный адрес не будет опубликован. Обязательные поля помечены *