Тема: Разбор книги Мартина ван Кревельда «Трансформация войны»
Дементий. Я вас категорически приветствую, это снова «Внеклассовое чтение», и с нами опять Семён Уралов, принёс какую-то новую книжку.
Семён Уралов. Да, принёс [книгу] голландских евреев, еврейских голландцев — не знаю как правильно сказать, — Мартин ван Кревельд, это ключевой исследователь войны на Западе, но не как военный эксперт. [Он исследует] войну как философскую категорию, культурную: за что воюют люди? Как они воюют? Книга называется «Трансформация войны».
Почему я на ней именно остановился? Ну, во-первых, потому что сам автор — достаточно известный на Западе исследователь, наравне с Люттваком, именно войны. Во-вторых, потому что он в Израиле формировался, это очень важно. Он родился сам в Голландии, потом его альма матер — это Иерусалимский университет, но учился он и в Лондоне, то есть он глубоко погружён в западные интеллектуальные круги и является, с моей точки зрения, не сильно ангажированным. Уних, когда читаешь такую политическую литературу, в отношении нас абсолютно всё в чёрных тонах, сильно идеологизировано. А здесь — попытка взглянуть именно на основании причин войны.
А ещё почему она очень важна, эта конкретно книга? Она у нас вышла в 2015 г., я её где-то как раз прочитал в это время, но вообще она написана изначально в конце 80-х, когда ещё был жив Советский Союз. Потом автор, понятно, менял текст, но интересно заглянуть в его прогнозы, то есть интерес к этой книге [вызван тем], что это не просто историческое описание. Она называется «Трансформация войны», здесь дано историческое понимание, историко-философское: как зарождались войны, как они проходили, чем война в Средние века отличается от нынешней войны, и [сделана] попытка сделать прогноз, именно какими будут войны ближайшего будущего. И соответственно, из этого текста мы можем видеть наши времена, где мы живём сейчас. Собственно, [сейчас наступили те] времена, которые он прогнозировал. [Он описывал,] как будет выглядеть война. И несмотря на то, что тогда ещё существовал Советский Союз, тем не менее, очень многие выводы правильные. Поэтому я на этой книге остановился.
И вторая причина, почему я на ней остановился, — это ситуация в России, ситуация лёгкой шизофрении, она же двоемыслие, когда у нас война вроде есть, а вроде её нет. А с кем она? А как она? А за что она? И у нас не объясняют многие вещи. Поэтому надо самим разобраться, почему происходят войны. Как они происходят? В чём причина войны? Как они останавливаются? И какие возможны им альтернативы? Как мира достичь? Потому что результатом любой войны всё равно является какой-то мир. Поэтому я эту книгу взял, для того чтобы разобраться самому. Но, как мы договаривались, всё, что я считаю важным, я делюсь с вами, со всеми классами, во «Внеклассовом чтении».
Д. На злобу дня книга.
СУ. Да. Итак, вот из предисловия, что очень важно. Как я говорил, книга написана ещё в конце 80-х, это предисловие издателей, тут говорится:
идущие в международном профессиональном обществе дискуссии о природе войн будущего находятся в силовом поле, создаваемом двумя концепциями, во многом полярно противоположными друг другу.
(Здесь и далее цитируем по книге Мартина ван Кревельда «Трансформация войны»).
Первая концепция – это работы Тоффлера, где исходной точкой [является] мысль, что война — это просто одна из разновидностей деятельности. У нас есть много видов деятельности, война — это только один из них.
Противоположная концепция — как раз её автор Мартин ван Кревельд. Эта книга первый раз вышла в 1991 году, и исходной точкой является тезис о том, что война — это культурно обусловленный вид человеческой деятельности, который радикально отличается от производственной или экономической сферы. То есть, война, в отличие от неорганизованного насилия (есть организованное и неорганизованное насилие), в пределе развивается по определённым правилам, которые совершенно отличаются от правил иной деятельности. Это позиция Кревельда. На чём она основана?
[Сначала нужно разграничить понятия] (немного с языком надо поработать). Мы постоянно говорим «государство» и «правительство», это очень сложное различение. Автор [предисловия] пишет, что в книге разделяются понятия «state» и «government». На русский язык их принято переводить соответственно как «государство» и «правительство», но такой перевод не вполне отражает содержание этих понятий. В английских текстах «government» гораздо шире, это аппарат власти и управления в целом, то есть не только правительство, это сама власть, куда включаются и правительство, и спецслужбы, это «government». А в русском языке слово «правительство» используется [для обозначения] кабинета министров, то есть в узком смысле. А слово «state», которое автор использует, — это более узкое понятие. Поэтому очень сложно различать, когда в переводе на русский язык и то, и другое понятие переводится как «государство», а это не совсем корректно, потому что в одном случае это власть, а в другом случае это государство как система должностей.
Автор уже постфактум написал в предисловии 2005 г. (цитата):
Сегодня, полтора десятилетия спустя, многое изменилось. Варшавского договора больше не существует. Ушли в прошлое холодная война и связанные с нею страхи. Как и ожидалось, быстрыми темпами прошло сокращение обычных вооружённых сил во всём мире. Так, силы США сократились на 35% — с 2.118.000 до 1.360.000 человек. От армии бывшего СССР, насчитывающей 4 млн человек, остался 1.004.000 человек в российских вооружённых силах плюс кое-какие войска сомнительной боеспособности, которые могут быть развёрнуты некоторыми из государств-преемников — от Балтики до Средней Азии.
То есть в 2005 г. западные аналитики считали, что доминирование уже всё, завершено. И какой главный тезис мы должны удерживать на протяжении всей кампании? Что началась эпоха войн четвёртого поколения, их можно называть либо войнами низкой интенсивности, либо асимметричными, а автор будет использовать понятие — не тринитарные, то есть войны низкой эффективности.
И вот он говорит:
<…> война – это прежде всего практическая деятельность. Нельзя стать хорошим водителем, лишь сидя в библиотеке и изучая учебники, так же как нельзя научиться играть на скрипке, только читая партитуры. Точно так же никакие книги или теории, какими бы глубокими ни были, сами по себе не приведут к победе в конфликте низкой интенсивности <…>. Однако, как говорил Председатель Мао, «даже путь длиною в десять тысяч ли начинается с первого шага».
То есть он говорил о гибридных войнах. Вот почему я остановился на этой книге – потому что [в ней идёт речь] о том типе войн, в которых мы сейчас участвуем. Он и пишет, что это будет, как они начинаются, как они будут выглядеть.
Д. Слушай, какой молодец, когда ещё предвидел это.
СУ. Ну, профессионал всё видит на 10-15 лет дальше.
Итак, введение «Что, почему и как».
Как мы будем разбирать? Цитата:
Настоящая книга имеет в своей целью обратиться к наиболее фундаментальным вопросам, которые война ставит перед человеком на протяжении всей истории: кто ведёт войны, что такое война, как, из-за чего и почему её затевают.
Вот три вещи базовые, на которые мы будем отвечать, начиная с античности. Прелесть этой книги в том, что автор хотел бы донести мысль о том, что
ответы, даваемые на эти вопросы современной теорией военной стратегии, в корне не верны; <…> они следуют из картины мира «по Клаузевицу», которая либо устарела, либо не соответствует действительности. Мы находимся, скорее, на пороге эпохи войн между этническими и религиозными группами, нежели мирного экономического соперничества международных экономических блоков».
Начинается эпоха локальных мелких войн, о чём он и предупреждает. И эта новая эпоха отличается от того, что формировалось до этого. И сейчас он будет это доказывать.
Вот глава первая «Война сегодня».
Сегодня, как и всегда, начиная со времён Второй мировой войны, вероятно, 80% мировой военной мощи находится в руках горстки промышленно развитых государств.
Вот он фиксирует, это важная вещь, в ХХ в. впервые сложилось так, что вся мощь индустриально-промышленная [сосредоточена] в руках счётного количества государств. Это база, от которой нужно начинать.
Основным военным государствам «принадлежит» 95% военных знаний и опыта.
То есть, монополизация.
И вот фактор ядерной войны. [Автор] объясняет, что это самый главный фактор, что
с тех пор, как была сброшена первая бомба на Японию, мощь этого оружия очевидна для всех.
Началась гонка вооружений. Разработка программы ядерного оружия привела к напряжению. И во что это превратилось? Как это происходило. В 1945 г., во время Потсдамской конференции на Сталина не произвело особого впечатления заявление президента Трумэна об имеющейся ядерной бомбе. В последние четыре года американская монополия на ядерное оружие не помешала СССР укрепить свою восточно-европейскую империю.
Западные наблюдатели того времени отмечали, что министр иностранных дел СССР Молотов ухитрялся действовать так, будто у Соединённых Штатов не было бомбы, или же так, будто у СССР она уже была.
Я это отметил: важно не то, что у вас есть, а важно, как вы себя ведёте.
И вот уже во время войны в Корее, я напомню, это начало 50-х годов,
Дуглас Макартур хотел применить бомбу против Китая, но потерял свою должность, когда публично заявил об этом. В 1954, 1958 гг. Соединённые Штаты неоднократно угрожали Китаю ядерным оружием.
Но потом произошёл откат, то есть сначала американцы действительно этим пользовались как дубинкой, [автор] объясняет, как пугали, пугали, в 50-х годах они пытались создать доктрину ведения ядерной войны, но не смогли её создать, потому что это война с непредсказуемыми результатами.
Всё, что они сделали, это создали концепцию, что делать в связи с ядерной войной. У них это обеспечение безопасности важных лиц.
Теоретически американскому президенту должно хватить пятнадцати минут для того, чтобы вспорхнуть на борт специального самолёта, находящегося в состоянии постоянной готовности на базе военно-воздушных сил «Боллинг» недалеко от Вашингтона, за рекой Потомак. Местонахождение остальных сорока шести ключевых должностных лиц также круглосуточно отслеживается и, по сообщениям, всё готово к их эвакуации. Ещё около 200 государственных чиновников имеют право на то, чтобы быть вывезенными из столицы, но лишь в том случае, если агрессор соблаговолит нанести удар в рабочее время.
Ну вот, США спасают 50 человек на случай ядерной войны. Мы должны это понимать.
Начиная с середины 50-х годов, когда [наступила] эпоха тактического ядерного оружия,
традиционные дивизии, состоящие из трёх бригад и полков, были разбиты на пять более мелких и мобильных единиц.
Это как раз из-за угрозы ядерного оружия.
В 1970-х гг. они снова пытались разработать «стратегию ведения ядерной войны», которая не получилась в 1950-х, когда они всем угрожали.
Во главе команды стоял доктор Джеймс Шлезингер, министр обороны в кабинете президента Ричарда Никсона. <…> Он вместе с другими менее яркими «светилами» исписал тонны чернил, изобретая новые способы применения, новой техники, принятой к тому времени на вооружение,
— всякие ракеты. Считалось, что они в 70-е годы пошли дальше в своей стратегии, утверждая, что
Соединённые Штаты могут «обезглавить» Советский Союз, нанеся удар по определённым центрам управления и связи правительства, партии или КГБ. При этом использовались формулировки, непонятные простому смертному, и кто-то удачно сравнил их с богословскими схоластическими дискуссиями Средневековья. <…> Шлезингер полагал, что проблема состоит в том, как использовать уже доступные ядерные боеголовки высокой точности для нанесения «хирургического удара» по СССР.
Видишь, чего они хотели? В КГБ прямо попасть.
Его преемники в управлении администрации Картера были обеспокоены ровно противоположным вопросом: что будет, если СССР применит свои ракеты MIRV (наводящие ужас СС-18 «Сатана»), чтобы уничтожить американские ракеты наземного базирования…<…>. И несколько лет «выдвигались гипотезы, как не позволить СССР пробраться («влезть») в так называемое «окно уязвимости». Одна из них состояла в том, чтобы разместить американские ракеты на дне моря или на передвижных платформах, способных ползать по дну озёр.
Тогда в 70-е
ни одна из этих идей не была воплощена на практике. По самым лучшим из оценок, даже «чистый» удар СССР по американским районам базирования МБР унёс бы жизни двадцати миллионов американцев,
и после этого они отказались к 70-ым годам [от этих идей].
Вот как они считали. Тут целая глава посвящена тому, как они думали уничтожить Советский Союз: может, мы так его уничтожим, можем и так уничтожить.
Д. Мы же всегда ждали ответку.
СУ. Да, но потом в результате пришли к выводу, что нет никакого способа. Но как [нас] уничтожили потом, мы знаем — изнутри.
Я исхожу из того, что раз эта идея у них жила, то сама идея никуда не делась, они просто пока не смогли её достичь. Кревельд объясняет, что от неё отказались не потому, что она плохая, а только потому, что не понимают, как убежать, чем всё кончится. И появились концепции войны без применения ядерного оружия. Уже в 50-х годах госсекретарь США Фостер (госсекретарь — это тот, кто фактически занимается внешней политикой)
активно поддерживал идею: для того чтобы вызвать ответ, достаточно и небольшой атаки. Эта доктрина, вошедшая в историю под названием «балансирование на грани войны» и «массированное возмездие», была создана специально для того, чтобы <…> предупредить малейшие попытки развязать войну.
То есть, их концепция с 50-х годов [состоит в том], что нужно сразу наносить массированный удар.
Соответственно, Никсон во время октябрьской войны 1973 г. привёл «американские вооружённые силы в боевую готовность к ядерной войне для того, чтобы предотвратить вторжение СССР в Израиль». Мы постоянно вспоминаем о кризисе на Кубе, но ещё была и эта история.
Ну и какие выводы? Чтобы обычные войска имели хоть малейший шанс на выживание в ядерной войне, им надо рассредоточиться и прятаться в укрытиях. И после появления ядерных сил был поставлен вопрос, как вообще будут существовать обычные вооружённые силы. Администрации президента Кеннеди, когда министром обороны был Роберт Макнамара, пришлось решать эту задачу. Они пришли к выводу, что следует «сделать ставку на обычную войну», и наплевать на ядерное оружие. И в 1967 г. была официально принята стратегическая доктрина, получившая название «стратегия гибкого реагирования». С этого момента в Европе и на других континентах всё делали так, как будто угрозы ядерной эскалации не существует.
Давайте мы представим, что этого не существует. Но внутри у себя, как мы видим, планы разрабатывали. То есть они сначала пытались внутри США, поняли, что не получается, решили исходить из того: хорошо, ядерной войны как будто нет. Но планы-то продолжают разрабатываться. Вот как это у них внутри работает.
Вот важная мысль, на которую Кревельд обращает внимание: американцы
не склонны к секретности, но они относятся к созданию военных доктрин как к профессиональной деятельности и как к развлечению.
То есть, они не то что не любят секретить, но у них немного другая культура.
Для нас доктрина — это сидят серьёзные люди и потом засекречивают. У них это вопрос ещё и творчества. Поэтому они не очень прячут эти доктрины. Другой вопрос, что не все доктрины становятся официальными, но те, которые становятся официальными — это результат определенной деятельности.
[Автор] напоминает, как это было реализовано. Все эти действия были у них в связи с тем, что Советский Союз вёл активные свои действия во всех регионах. То есть, в Анголе в 1976 г., когда разворачивали [свои военно-морские силы] «для прикрытия высадки кубинских войск», потом в Эфиопии, когда «помогали одержать победу над Сомали в 1978 г.», и когда была отправка «советников» в Центральную Америку. Самый главный вывод, он считает, сделали во Вьетнаме. Они поняли, что не могут проводить контроль традиционными методами. Во Вьетнаме они поняли, что традиционные методы не работают, а ядерное оружие применять не способны, не могут и не знают, что с этим делать. С тех пор попытались Израиль втянуть в эту историю.
Я тоже отметил момент, он будет сегодня важен в контексте. В конце 50-х годов Израиль при помощи Франции начал разрабатывать ядерную бомбу.
Те же источники сообщают, что в 1967 г. решение президента Египта Насера о блокировании Тиранского пролива было отчаянной попыткой не допустить начала производства Израилем ядерного оружия, подобной тому давлению, которое президент США Кеннеди оказал на Советский Союз во время Карибского кризиса. <…> Вероятно, первое атомное устройство было готово в 1969 г., причём вероятность того, что Израиль создал бомбу, не ускользнула от арабов. Видимо, это одна из причин ограниченного масштаба войны в октябре 1973 г. Хотя у арабов и были ракеты, удары по территории Израиля практически не наносились, а несколько сирийских ракет, залетавших случайно в кибуцы на севере Израиля, скорее всего, предназначались соседним военным аэродромам. Ни Египет, ни Сирия не пытались продвинуться слишком далеко за линии прекращения огня на Синайском полуострове и Голанских высотах. Однако, по слухам, подхваченным журналом Time, на четвёртый день войны правительство Израиля было на волоске от того, чтобы применить ядерную бомбу.
1973 г., напоминаю.
Мы видим, как был использован Израиль. То есть, у себя не получалось. Передали тем, за кого можно не нести прямой ответственности.
Дальше. Какие они придумывали концепции в связи с этим? Разместить ещё на подводных лодках. Это отдельное направление:
Одна атомная подводная лодка, оснащённая ракетами “Трайдент-11”, экипаж которой насчитывает менее ста человек, заняла бы позицию где-нибудь под океанской поверхностью <…>. В зависимости от избранной дальности, 15-30 минут хватает для того, чтобы подвергнуть страну такому чудовищному опустошению, что вряд ли удастся когда-нибудь возродиться. После пуска нескольких боеголовок по каждому городу Германии у капитана подводной лодки в распоряжении осталось бы достаточно ракет, чтобы подвергнуть такой же участи ещё какую-нибудь страну сопоставимых размеров.
В общем, после того, как они отработали это, как я понимаю, в 1973 году, увидели, что ядерная дубинка против малых стран работает (как у Израиля), а против больших не работает. Непонятно, что с этим делать. Это одно важное направление трансформации войны в связи с ядерной [составляющей] автор обозначает во введении.
А дальше второе, о том, какие конфликты проходили в мире после 1945 года. Он напоминает, что после 1945 года было больше 160 вооружённых конфликтов, и примерно три четверти относились к конфликтам низкой интенсивности. Где они проходят? Что это за особые конфликты? Они, как правило, разгораются в «менее развитых частях» мира и проходят под другими названиями. Это «терроризм», «полицейская работа», в Северной Ирландии, например, это «волнения».
Во-вторых, очень редко в таких конфликтах с обеих сторон принимает участие регулярная армия, хотя содержание конфликта состоит именно в том, что регулярные войска <…> борются с партизанами или террористами.
То есть, это новый тип.
Вот, например, в 1947-1949 гг.
столкновения индусов и мусульман унесли <…> свыше миллиона человеческих жизней.
В то же время
во время гражданской войны в Нигерии в 1966-69 гг. погибло до трёх миллионов человек.
Вероятно, около миллиона смертей приходится на Алжир, ещё один миллион — на Афганистан. Но, поскольку в этих конфликтах и войнах страдали в основном сельские жители, то на них никто особого внимания не обращал.
Д. Расходный материал.
СУ. И вот он приводит для сравнения Израиль:
…страна, получившая заслуженную известность числом и масштабом войн, которые она вела, — в общей сложности за сорокалетнюю историю существования государства потеряла убитыми 14 тысяч человек. И в кампаниях 1956 г. и 1967 г. – 170 и 750 жизней. 6 тысяч человек (43%) приходятся на «войну за независимость».
То есть, Израиль — страна, которая постоянно воевала и не прекращала это делать.
Но при этом (вот важная цитата):
Невзирая на всю беспощадность и военное превосходство, противоповстанческие силы терпели поражение во всех случаях. Великобритания потеряла Индию, Палестину, Кению, Кипр и Аден <…>. Французы потеряли шесть лет на войну с Индокитаем <…>. Бельгии пришлось уступить Конго, испанцам — отдать Сахару. <…> Девять лет американцы воевали во Вьетнаме. Свыше двух миллионов солдат ушли на войну <…>. Война обошлась в 150-175 миллиардов долларов.
И вот тоже с Израилем интересный пример: В 1982 году 6 израильских дивизий с 1000 танков
вторглись на территорию Ливана. Они быстро <…> разгромили войска Организации освобождения Палестины (ООП) и за шесть дней дошли до Бейрута.
Ну, а потом пришлось оттуда убираться.
То есть, Кревельд утверждает, что такой тип войн, которые проходили у нас до Второй мировой войны, на данный момент завершился. Все войны переносятся в третий мир, где конфликты проходят в виде войн низкой интенсивности, но в силу того, — это я уже беру рамку информационной войны и медиа, — но в силу того, что на них не обращают внимания, их как бы и не существует.
Д. Тем более, легче воевать с теми, которым труднее сопротивляться, я так понимаю, да?
СУ. Да.
Д. Серьёзного оружия нет у них.
СУ. Далее отдельный параграф идёт внутри первой главы, «История неудач», где автор подробно разбирает, как во Вьетнаме не получилось, как Франции пришлось уходить и как иранцы даже выгнали, когда они
начали использовать ракеты класса “земля — земля” против нефтяных платформ, расположенных в Персидском заливе, были быстро установлены приборы, наводящие их на аварийно-спасательные лодки, расположенные в море. Не так уж и сложно создать устройства, способные копировать акустическую «подпись» подводной лодки <…>. Тепловая ракета-ловушка стоимостью несколько долларов может отвлечь на себя противовоздушную ракету с инфракрасной системой наведения, цена которой достигает десятков тысяч долларов.
Это тот фокус, который иранцы сейчас проделывают со своими беспилотниками, мы видим, что начали они этим заниматься ещё в 80-е годы, и вот результат. Они достигли этого подхода, когда Запад делает ставку на высокотехнологичность, что они во всём преобладают. Но у них это стоит очень дорого, а Иран вынужден искать варианты…
Д. Летающая лопата.
СУ. Да, летающая лопата, точно.
Мы приблизительно разобрали два направления, которые автор выделяет:
- постоянную угрозу ядерным конфликтом, которого на самом деле все боятся и не знают, что делать, и готовы передавать маленьким игрокам ядерные «дубиночки» и
- провокация локальных конфликтов, которые называются тринитарными.
Теперь следующий вопрос, с историей разбираемся. Кем ведутся войны? Кто ведёт войны? И тут важная цитата:
Картина мира, о которой пойдёт речь, названа по имени прусского офицера Карла Филиппа Готлиба Клаузевица, который родился в 1780-м году.
Давайте запомним это [имя].
Это главный теоретик. Вообще, работа Клаузевица о войне «Vom Kriege» считается классической. Он работал и в России.
Это немецкий теоретик, который был любимцем императора. Кратко [его биография]. В возрасте 12 лет он был зачислен в армию юнкером, принял участие в войне с Францией, учился в военной академии в Берлине, был адъютантом на службе у принца Августа Прусского, принимал участие в катастрофической Йенской кампании, был взят в плен, после плена был в генштабе и одновременно выполнял функции наставника прусских королевских принцев, которые потом стали королями — Фридриха Вильгельма IV и Вильгельмa I. То есть, он был ещё и военным воспитателем [во времена] прусского милитаризма.
Ещё интересно, что в 1831 г. Клаузевиц был начальником «штаба прусской армии, которая была развёрнута для наблюдения за восстаниями поляков против России». То есть, он ещё «немножечко шил».
Его концепция в общем является базовой, и вокруг неё понимание войны строилось, начиная со времён наполеоновских войн. Клим Саныч много рассказывает о том, что история войн тотальных, глобальных началась с Наполеона. То есть, это была такая первая тотальная большая война, и она была оформлена в концепцию.
Концепция Клаузевица основана на том, что войны ведут не народы, а правительства. То есть, народы даже не замечали. Они где-то существовали. Ну вот, в частности, пример:
Во время захватнических войн Людовика XIV савояры, отсталый народ, живший в горах на границе между Францией и Италией, очень часто прибегали к насилию, защищая от реквизиции солдатами своих лошадей.
И жители в основном стреляли из засады, за что получили название Schnappeurs (снайпер, я так понимаю):
по преданию, это слово является словоподражанием, происходящим от звука, издаваемого запальным механизмом при нажатии на спусковой крючок.
То есть, они из засады стреляли по французам.
А как французы действовали? Они просто всех сжигали и даже называли это умиротворением. Принцип ведения войн был такой, что монархи должны вести войну таким образом, чтобы минимизировать ущерб своим солдатам, а население не имело никакого абсолютно права вмешиваться в выяснение отношений между суверенами. То есть, война вообще не ваше дело. Хозяева что-то выясняют, а вы просто где-то живёте параллельно.
Но с момента наполеоновских войн война становится всё больше и больше делом общим…
Д. Народ воюет.
СУ. Народ воюет, да.
Д. Почему я готовлю вопрос-то, потому что они планируют, а там гибнут люди, бомбят города, солдаты гибнут — кровь рекой!
СУ. Но менялось-то это постепенно. Сначала, когда войны шли…
Д. Слушай, если честно, я вот слушаю, и как-то не укладывается. Ты с научной точки зрения [излагаешь то, что] он в этой книге описывает, а у меня в голове-то картинки солдаты с руками ногами оторванными, кровища.
СУ. А нет никаких прав у третьей стороны. Автор напоминает, как это всё появилось, что в период с 1648 по 1789 г., когда [происходит] переформирование времени, юристы и военные практики пришли к общему мнению, что поскольку война является государственным вопросом, она должна как можно меньше касаться населения. И все абсолютные монархи требовали от гражданского населения (как своего, так и подданных враждебных государств) повиновения. То есть, они относились к горожанам как к малым детям. То есть даже юристы фиксировали, что во время введения войны население — это просто малые дети. Ну а как к детям относятся? «Тихо!» А если что — наказать?
Д. «Иди спать!»
СУ. «Всё, иди спать!»
И вот, одним из результатов соглашений оказывалось,
что неевропейское население, никогда не знавшее государства и связанного с ним жёсткого разделения на правительство, армию и народ, автоматически объявлялось бандитским.
На этом основан феномен колонизации. Если у вас нет государства такого, как у нас, и если у вас нет армии, похожей на нашу, значит, вы все бандиты. Вас всех надо уничтожить.
Это то, что потом [проявилось] во время Великой Отечественной войны: немцы и партизанское движение. Это и есть концептуально. Клаузевиц это расписал в книге. Они пишут книги не только для того, чтобы изучить, но ещё и для того, чтобы объяснить, как относиться к войне. Они это всё объясняют, это концепция, которая и живёт.
Если подводить итоги, то война до XX в. была делом избранных, а все остальные — пошли вон. Но начинается тотальная война, то есть, концепция, в общем-то меняется. Мы потихоньку подходим к этому.
И вот в 1883 г. фон дер Гольц (на тот момент ещё майор) издал книгу «Вооружённый народ», в которой [вступил] в спор с Клаузевицем. Его концепция состояла в следующем: наступает новая эпоха, начинается эпоха тотальной войны. Если до этого мы оберегали население, то есть пытались разделить население от вооружённых людей, теперь всё, мы не можем этого избежать, поэтому наша задача — сделать войну как можно более тотальной. Из этого потом родилась и концепция Гитлера. То есть оно зародилось раньше, ещё до Первой мировой войны, и тоже в Германии.
Но как это выражалось? [Ещё одна] фигура, которую мы должны запомнить, мы её знаем в связи с нацистской Германией, это человек, который передал власть Гитлеру, это Эрих Людендорф, герой Первой мировой войны, офицер германского штаба, отличившийся во время Льежской операции, который фактически стал военным диктатором Германии, потом он одержал победу в войне над нами, над Россией — когда [был заключён] Брестский мир.
Последняя книга Людендорфа, которую он опубликовал в 1936 г., незадолго до смерти, называлась «Der Totalе Krieg» («Тотальная война»). Это та концепция, которую потом взял себе на [вооружение] Гитлер, это развитие идей Клаузевица. Тот просто говорил: «война — продолжение политики», а этот говорил: «всё, теперь начинается тотальная война», он предлагал выбросить за борт все старые представления о войне.
Людендорф требовал выбросить на свалку традиционное разделение между правительством, армией и народом. В военной форме или без неё, вся страна должна превратиться в подобие гигантской армии, в которой каждый мужчина, женщина и даже ребёнок нёс бы службу на своём посту. У руля этой военной машины должен стать военный диктатор.
Собственно, сам Людендорф должен обладать абсолютной властью, включая неограниченную судебную власть. То есть, Гитлер пришёл на унавоженную, подготовленную почву. Даже была [разработана] идеология про тотальную войну, и всё, что оставалось, это появиться человеку, который бы это воплотил. Но это сразу же выразилось в практике, сразу пошла практика тотальной войны в Германии. Этот факт хорошо иллюстрирует карьера Альберта Шпеера — бывшего архитектора, ставшего менеджером, — который принял должность рейхсминистра, то есть фактически вторым человеком после Гитлера, потому что тотальная война требует тотальной мобилизации.
Д. Видно, что делом занимался. Там такие бабки!
СУ. И по объёму средств, находящихся в распоряжении у Шпеера, и по количеству людей, которые под ним работали (около 20 миллионов человек), «Шпеер полностью затмевал всех министров».
То есть, была тотальная война, её вершиной развития была мировая война, от которой все просто обалдели, и новый мир, в котором мы живём, — это мир нетринитарных войн. И вот какой вопрос задаёт автор:
Если войны ведут не правительство и не армия», — как раньше считали, — «то кто? Ответ зависит от конкретного исторического периода. Если следовать в обратном хронологическом порядке, то можно обнаружить, что в начале современной эпохи произошёл ряд столкновений, которые помимо прочего вели для того, чтобы выяснить, кто имеет право использовать вооружённое насилие.
И тут очень долго выясняли, что монархи, то есть короли, очень долго право вести войны завоёвывали, и он это разбирает. Что поначалу их пытался держать в узде Папа Римский (то есть, кто-то всё время пытался), и вся история европейских войн, и почему они такие, почему колонизация произошла — это всё потому, что они на протяжении 500 лет доказывали друг другу, что они имеют право вести войну.
Д. Имеют право.
СУ. Именно имеют право, это именно борьба за право. И здесь, на примере того, как испанский король Филипп II действовал в Нидерландах, он объясняет, в чём особенность феодализма. Там уже политическая власть и личный статус переплетены. Я не просто как король действую, это [моё право] от рождения, то есть, я [это делаю] именем своих предков.
Автор напоминает:
Политическая власть и личный статус были настолько тесно переплетены, что способность человека заключать союзы могла существенно зависеть от количества имеющихся у него дочерей на выданье.
То есть война зависела от того, сколько у тебя дочерей несовершеннолетних. Это просто другая эпоха. Он объясняет, что это не потому, что они такие были, а потому, что когда в IX веке закладывались основы феодальной системы, они были привязаны к конкретной территории, феоду. И поэтому ещё долго такой взгляд распространялся на человека. Имеет право он бороться за эту землю или не имеет?
У нас на Руси немножко по-другому было организовано, у нас-то земли [много], а там…
И вот дальше [автор] объясняет, что сначала война была делом всеобщим, а потом произошло разложение, и в Средние века уже взять в руки оружие «считалось недостойным поступком» для простого человека.
Как правило, за это их убивали, причём скорее в насмешку, нежели в гневе.
Если ты взял оружие, то конец тебе.
Поскольку война не имела отношения к простым людям, ныне нам неизвестно, что они думали, тем более что высшие слои общества — аристократия и духовенство — считали их мнение недостойным даже для упоминания. В великом крестьянском восстании, произошедшем во Франции в XIV веке, погибло больше людей, чем во многих войнах до того времени, тем не менее, его даже не удостоили названия «война», назвав вместо этого жакерией.
То есть войной это не считали.
Мы должны понимать, что в истории Средних веков там, где убивали простых людей, это даже не вошло в историю как война, это вообще не война, это чушь какая-то. Войной [считалось то], где два монарха между собой поссорились, там и война. Всё изменилось только в XVII веке.
[Автор] напоминает, что например, в Риме основой было право гражданина воевать. В Средние века право воевать — это право феодала и его вооружённых людей. [Обычных] людей в этой ситуации нет. То есть, если в античности ты мог войти в воинское сословие, это было твоим высшим проявлением, но войти там было тяжело — как мы видим в сериале «Рим».
Д. Зато потом ты получаешь большие блага.
СУ. А в Средние века всё закрылось, ты уже не можешь туда попасть, ты уже не человек, тебя нет. И это было вплоть до XVII в. В XVII в. это начало изменяться, а потом наступил «мир Клаузевица», по которому существовали до тотальной войны.
То есть шли трансформации, люди многие не относились к войне, [автор] это очень хорошо объясняет. В Средние века убийство крестьянина — это не война, это не преступление, это не убийство, ничего страшного в этом не было, и подавление восстания — это тоже не война. Что это за война-то?
Конфликты низкой интенсивности существовали всегда, но государства, которые усиливались вместе с развитием капитализма… Монополизация происходила везде, сначала в политике, в экономике, потом она, естественно, произошла и в военной сфере. И право вести войны забрали у монархов — у них всё было персонифицировано: «я монарх, у меня есть власть, эта власть признаётся». Потом возникают [вопросы]. Это нам сейчас, как светским людям, легко представить, что такое государство (государство, президент), как власть устроена, а для людей в XIX веке это было непонятно. Какое государство? С чего это вы меня призываете куда-то воевать? Какая ещё [война]?
Д. За кого?
СУ. За кого? Это же были претензии, которые в США, допустим, выдвигались. Что это такое? Там власть непонятно кого, каких-то шарманщиков, ещё кого-то. Где власть? За кого воевать? Для человека в XIX веке.… Мы этого не понимаем, но мы должны помнить, что это мышление, в том числе и феодальное, может вернуться, и очень скоро. Что это мышление, за кого воевать, появилось только в XX веке, когда люди достигли какого-то уровня гуманизма, когда возникло понимание, что убивать — это нехорошо. Ведь до этого много столетий объясняли, что убивать – это и хорошо, а кое-кого убивать — это и норма, и вообще войной не считается и преступлением не считается. Это мрачная философия, которая, как и любые мрачные вещи, очень легко вылезает на поверхность — ты только спусти это.
Я почему взял эту книгу для работы? Потому что тут ещё вопрос окончания войны, потому что расчеловечивание и создание образа врага, конченого, которого надо уничтожить, — это составляющая часть любой войны. И нужно, чтобы люди, которые [находятся] в тылу, очень чётко отделяли себя от людей, которые находятся на войне. Нельзя себе позволять испытывать подобные чувства, потому что это является элементом нацификации, фашизации и повышения [градуса ненависти] в обществе.
Гражданским людям в первую очередь нужно понимать, что такое война, как она устроена, чтобы понимать свой манёвр, с одной стороны, в ситуации, когда ты вдруг попадёшь [на войну], когда ты там будешь. А с другой стороны, чтобы сохранять здравость мысли. То есть ты должен понимать, кто воюет, как воюет, для чего. Чтобы не поддаться на ненужную пропаганду, на обманы и прочие вещи.
Люди должны знать эту базу, должны её понимать и должны, самое главное, видеть трансформацию. С моей точки зрения, главная угроза текущего кризиса — это откат в неофеодализм и складывание неофеодальных отношений, где есть новые монархи, новые бояре, новые бесправные люди. Как это устроено, [достаточно] посмотреть на Латинскую Америку, на кое-[какие страны] Юго-Восточной Азии. Мы себе такого позволить не должны.
А право забирать на войну и право вообще забирать жизнь гражданина — это базовое право государства, которое человек должен чётко осознавать, потому что это такая вещь… Присяга не зря даётся.
Д. Можно вопрос? Вот то, что сейчас творится в телевизоре, Израиль и Палестина, это — Израиль имеет право?
СУ. Он доказывает, что он имеет право вести войны такие, тотальные.
Д. И когда у [Нетаньяху] в интервью спросили, когда всё прекратится, он сказал: «когда всех передолбашу».
СУ. Это то, что [здесь называется] «тотальная война». Там какая была концепция? Первая концепция — мы боремся с монархами, наша задача — выщелкнуть себе подобных и тех, кто давал ему присягу. Потом мы боремся с государствами, а государство — это уже сложнее. Учитель — он часть государства? Вроде часть государства. То есть мы с ним тоже боремся.
А в XX в. [сложилась] концепция тотальной войны: все люди — враги, соответственно, не уничтожив всех, мы не победим в войне. Израиль на данный момент живёт в этой концепции, вернее, он продолжает в ней жить. Это концепция, которая привела уже к одной большой войне.
Не знаю, прислушиваются ли к Мартину ван Кревельду? Но забегая в конец книги, отмечу, что он утверждает, что конфликты, подобные украинскому или израильскому — это будущее всего XXI века, и объясняет, почему так будет.
Д. Жуткая книга.
СУ. Жуткая.
Д. Я тебя слушаю внимательно, там такая схема! У меня в представлении в голове, что действительно, убивают, трупы, кровища, города разрушенные, — имеют право? Вот это да!
Я понимаю, имеешь право — это как в природе дикой: я сильнее, я тебя жру, вот и всё.
СУ. Ну, война во многом — это прорывание дикости, которую хоть как-то пытаются упорядочить. Дальше автор расскажет о правилах ведения войны, как обходятся с пленными, как раньше обходились, как сейчас обходятся, какой в принципе подход. Тот же Клаузевиц, которого мы разбираем, был в плену. Пока он был в плену, он спокойно перемещался как офицер. В XIX веке, понимаешь, они крестьян за людей не считали, но захваченный в плен офицер играл в карты со своими противниками, в плену был, фактически как дома. Очень специфический был плен.
Д. Посылки получали из дома.
СУ. Да. Понимаешь, в чём фишка? Мы живём во многом в концепции советской, где есть Родина, [её надо] защищать — такой патриотизм. А Запад по-другому смотрит. Там не было концепции «народ – государство», у них давно война — это дело профессионалов. Иностранный легион никто не отменял. Что такое Иностранный легион во Франции? Отребье со всего мира собирают. Для чего? Чтобы действовать во всём мире.
Д. Выполнять некие указания правительства.
СУ. Да. Наша история, которую уже все официальные медиа забыли, с ЧВК «Вагнер» — это тоже была история про войну. Кто будет воевать и как будет воевать, потому что есть места, куда не всех можно отправить воевать, а кое-где и спрашивать нельзя. У войны есть определённые законы, их нужно понимать, и самое главное, не вляпаться, будучи гражданским, между молотом и наковальней, потому что самое страшное — это военная пропаганда.
Я всем советую перечитать «Три товарища», там очень много про военную пропаганду, о том, как можно стать жертвой военной пропаганды. А я считаю, что ни в коем случае нельзя становиться жертвой военной пропаганды. Это самое сложное — сохранить в себе здоровый градус патриотизма, но при этом не стать жертвой военной пропаганды и манипуляций, причём с обеих сторон, потому что военная пропаганда пытается тебя постоянно расчеловечить. Нет, нельзя этого делать.
Есть ситуация на фронте, тогда — добро пожаловать туда, и ты живёшь по одним правилам. Есть ситуация в тылу, она другая, и для этого нужно такие книги читать, чтобы удерживать эту рамку. Люди часто не удерживают и превращаются в малолетних дебилов, и начинают писать [неприемлемые комментарии].
Поэтому нужны такие книги, поэтому мы разбираем.
Д. Спасибо. Слушай, мудрёное, но всё равно… Это ещё половина книги?
СУ. Это треть где-то.
Д. Дальше сложнее?
СУ. Дальше систематичнее. Это была вводная часть: как устроены войны, [военное] мышление. Следующая часть: «Что такое война?», как мы её воспринимаем. Затем часть о том, как ведутся войны, во имя чего ведутся войны, почему люди воюют; и войны будущего, это прогноз про наше настоящее. Я думаю, что ещё за два урока мы всё разберём.
Д. Жуткая книга.
СУ. Какая есть.
Д. Спасибо большое.
СУ. Спасибо.
Д. Продолжение следует.
Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка
Was this helpful?
2 / 0