ШОС. Философские основания интеграционного объединения

Философский субботник-36 с Тимофеем Сергейцевым

Семён Уралов: Здравствуйте, уважаемые слушатели! 6 июля на календаре, суббота, а значит — самое время Философского субботника, наших бесед с Тимофеем Николаевичем Сергейцевым, русским философом и методологом. Сегодня у нас тема ШОС, философия интеграционного объединения. Мы, когда настраиваемся на тему, всегда слушаем музыку. Это нужно для того, чтобы и настроиться, и чтобы запустилась наша трансляция в ютубе, которая проходит для тех, кому глушат, а есть такие, особенно из недружественных юрисдикций, особенно из Украины.

Сегодня мы слушали две композиции. С одной я знаком был, со второй познакомился. Первая коллективная, китайцы исполняют «Катюшу», эфир CCTV государственного телевидения, более официозная. А вторую [исполняет] китаянка, которая [длится] 4,5 минуты, явно был какой-то песенный конкурс, то есть это элемент шоу-бизнеса. Тимофей Николаевич, объясняй, приветствую, почему мы слышали именно эти композиции, когда настраивались на тему ШОС.

Тимофей Сергейцев: Это русско-китайская тема, понятное дело. Полезно всегда обладать стереоскопическим зрением, надо двумя глазами смотреть, а не одним. Объемнее получается. Потому что первое исполнение — это каноническое исполнение или классическое. Кстати, на видео видно, что поют военные китайские мужчины и женщины, задорно они поют. Практически как мы бы пели, но полностью по-китайски, без вставок на русском языке. А второй вариант — это песенный конкурс, шоу типа нашего «Голоса» или чего-то подобного. И это интерпретация, ее можно назвать наверное арией из рок-оперы, то есть вот так проинтерпретирована песня. Вокальные данные певицы там задействованы по полной программе. Это по-другому. Кстати говоря, у нас я не слышал таких интерпретаций этого нашего живого наследия. А у них она есть.

И там, и там, и в том, и в другом ролике видна реакция зала. Понятно, что это на телевидении дело происходит, но если бы это не было приемлемо и приятно для аудитории, то, конечно, и не было бы такой демонстративной реакции, положительной, увлеченной. Они любят эту нашу русскую культуру двадцатого века, занимаются ее рецепцией и интерпретацией, что очень важно, потому что это означает, что это не просто перенос, а это восприятие и понимание того, что заложено в наш культурный код. Это такой эпиграф к нашему сегодняшнему обсуждению. Дальше, наверное, давай обсуждать действительно ШОС, что-то такое. Потому что Белоруссию приняли позавчера, четвертого числа.

СУ: Да, так точно, официально она из статуса наблюдателей перешла в статус члена. Всем рекомендую отличный сайт самой организации ШОС, там очень четко…

ТС: Там все понятно. А кто остался в наблюдателях? В наблюдателях остался Афганистан, который там номинально присутствует.

СУ: И Монголия.

ТС: И Монголия, которая присутствует там совсем не номинально. И наблюдатель — это ближайший к членству статус. А есть еще так называемые партнеры по диалогу. Их целая, так сказать, скамейка там сидит. И туда тоже записываются с некоторой дальнейшей, видимо, перспективой перейти в наблюдатели. Потому что есть те, кто сейчас из партнеров по диалогу переходит в наблюдатели, подал соответствующие заявки. По-моему, так. Но что интересно, очень любопытно, Википедия — притча во языцех наша — обычно на официальные события реагирует мгновенно. Что-то произошло, кто-то умер или родился, наоборот, в определенном статусе, и тут же появляется буквально в течение часа, а то и быстрее. Так вот, я сегодня утром открыл, а в Википедии по-прежнему Белоруссия в наблюдателях. Хотя два дня уже прошло.

СУ: В их мире этого не произошло.

ТС: Не произошло. И, видимо, не хочется. Понимаешь, пусть еще пока побудет. Потом придется смириться с неизбежным. Просто любопытно. Любопытно, как это все работает.

СУ: Это еще свидетельствует о том, что у Белоруссии нет райтеров Википедии и внимательной пресс-службы, потому что надо бы действовать.

ТС: Могли бы и сами. Туда же ведь может каждый поправки внести.

СУ: Конечно. По большому счету, я из политтехнологической своей профдеформации [говорю], надо первым делом в Википедии править самому, чтобы другие не поправили.

ТС: Конечно. Пока так. Тем не менее, вопреки Википедии, Белоруссия все-таки стала полноправным членом этой организации. Теперь в ней 10 государств.

Это впечатляющие 3,5 миллиарда человек по населению. Половина планеты.

Туда входят и Индия, и Китай, у которых до сих пор есть большие территориальные разногласия. Тем не менее они там. Это очень интересно, потому что откуда вообще взялась сама ШОС? Она не создавалась так, как создавалась ООН. Как бы по проекту, по чьему-то замыслу. ООН – это воспроизведение Лиги Наций, а Лигу Наций фактически Вудро Вильсон предлагал в своих 14 пунктах. Здесь нет. Она выросла, как дерево из зерна. А в чем было зерно? А зерном были советско-китайские сначала переговоры, начавшиеся, в общем-то, после смерти Брежнева, а Мао Цзэдун умер еще раньше, чем Брежнев, в 1976 году.

И когда ушли из жизни эти два лидера, то начался процесс как бы умиротворения. Даже не урегулирования, потому что раздрай между Китаем и СССР носил комплексный характер. Он был и идеологическим, по случаю хрущевского оппортунизма, и уклонения от заявленных ранее идеалов и целей мирового коммунистического движения. Это были и территориальные споры, а точнее разборки, и военные действия, потому что в 1969 году у нас был конфликт на острове Даманский, а в 1979 году Советский Союз участвовал в Китайско-Вьетнамской войне на стороне Вьетнама социалистического и коммунистического. Она недолго продлилась, но тем не менее это был эпизод военного столкновения. И это, наверное, был и самый пик этого раздрая. Были и экономические неурядицы, потому что Китаю сначала Советский Союз взялся помогать и много чего ему дал в смысле экономических активов.

А потом в 1960 году Никита Сергеевич Хрущев внезапно отозвал всех специалистов, которые занимались развитием экономики Китая, но имеются в виду не эксперты, а имеются в виду работающие специалисты в области создания экономики, которые консультировали и руководили конкретными проектами, помогали их развитию. Поэтому раздрай был довольно глубокий. Он был использован, как мы помним, Соединенными Штатами Америки, потому что когда поссорились Иван Иванович с Никифором Никифоровичем, то Никифору Никифоровичу, то есть Китаю, предложили восстановление дипломатических отношений с Соединенными Штатами Америки, а вслед за этим, как только они были восстановлены, это самый конец 70-х годов, а с начала 80-х началась экономическая экспансия США в Китай по переводу туда производства.

И по превращению Китая в дешевую фабрику для Соединенных Штатов Америки по эксплуатации труда китайского населения, жесткой, бескомпромиссной, на которую пошло то самое китайское руководство, которое до того обвиняло Хрущева и вообще Россию, Советский Союз в оппортунизме, в слиянии с миром капитала. Они не так уж были неправы, туда мы и пришли в конечном счете, если грубо это измерять, без нюансов. А потом они сами этим занялись благополучно. Сами занялись благополучно развитием американских инвестиций и под 140 лет они в этом режиме существуют и что-то менять в этом положении они начали реально только сейчас. Хотя надо понимать, что китайцы мыслят и живут длинными периодами времени. Они люди историчные и исторические, их не смущает то, что отдельная человеческая жизнь, в том числе каждая собственная жизнь каждого китайца короче, чем те процессы, в которых они участвуют.

Они в принципе себя посвящают этому делу. Есть очень интересный биограф Мао Цзэдуна и раннего периода его жизни, когда еще не победила коммунистическая партия, шла гражданская война, это 30-е годы, начало 30-х годов. Мао Цзэдун сидел в окружении, в военном окружении Гоминьдана. Делать там нечего особо, двигаться никуда было нельзя, и приключилось так, что там был с ним журналист американский, который интервьюировал, взял фактические материалы для биографии Мао Цзэдуна. Вроде никто после него этого не делал, потому что Мао Цзэдун стал великим и его биография стала предметом культа, поэтому такого больше не могло случиться. Американец, когда вернулся на родину, попробовал опубликовать. Ему сказали, что можно, конечно опубликовать, но при условии, что вы удалите 70% личных имен, потому что кто их там разберет, читатель наш. Он удалил, но я могу сказать, что по опыту чтения того, что осталось, все равно очень много.

Запомнить и разобраться в этом невозможно. Но самое главное, что он написал в предисловии, что его главная трудность была в том, что он все время, когда расспрашивал людей, не только Мао Цзэдуна, а других, окружение, в каких событиях они участвовали, что было, никто не рассказывал про себя, что предполагается жанром интервью. Все рассказывали о том, как в целом происходил большой-пребольшой процесс изменения Китая. А свою собственную жизнь никто не ставил во главу угла и вообще не считал чем-то значимым и соответственно не собирался о ней рассказывать. Поэтому надо понимать, что Китай конечно пошел навстречу Соединенным Штатам, которые предоставили ресурсы развития Китаю, надеясь и считая, видимо, что они всегда его смогут проконтролировать через валюту, через рынок сбыта, через агентуру. И вообще сам этот процесс инвестирования рассматривался как процесс вторжения во внутренние дела и размещения агентов влияния. Не так все просто. И Китай на это пошел.

А Советскому Союзу и России Соединенные Штаты в категорической форме, не то что там не предоставили ресурсов инвестиционных, они даже не отменили ту самую поправку Джексона-Вэника, которая была основой санкций против Советского Союза. И она ушла в небытие совсем недавно, только при условии того, что она заменилась другими санкциями, и тогда ее демонтировали. Это тоже должно было служить поддержанию конфликта между Россией и Китаем. А одновременно пропаганда американская и проамериканская всячески муссировали десятилетиями тему о том, что Китай — это угроза России, что вообще конфликт между Россией и Китаем неразрешим, и тут никак без Соединенных Штатов не обойтись.

И тем не менее в эти 80-е годы, когда это все начало происходить, вхождение США в Китай, начались одновременные процессы, как бы уврачевания этого раздрая, раскола. А поскольку общие границы там есть еще у наших среднеазиатских государств, у Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Таджикистана, то они оказались естественными участниками этих переговоров об урегулировании территориальных, во всяком случае, претензий и конфликтов. И в ходе этого коллективного умиротворяющего процесса возникла сначала структура

Шанхайская пятерка, которая потом стала Шанхайской организацией сотрудничества, целью которой в первую очередь является — очень любопытно — борьба с терроризмом, экстремизмом и сепаратизмом. То есть с теми основными технологиями раскола, которыми пользуются Соединенные Штаты Америки и примкнувшие к ним проамериканские сателлиты Западной Европы.

Хотя у ШОС безусловно есть и большой экономический смысл, но он неизбежен, когда какие-то страны реально устанавливают мирные отношения, не просто для договора и не просто временно, а на самом деле переходят к режиму мирного сотрудничества, то, конечно, это является всегда потенциалом для экономического обмена, экономического сотрудничества, развития. Но тем не менее эти три политические цели остаются руководящими приоритетами. И борьба с международным терроризмом настоящая, а не такая, как продвигают Соединенные Штаты, когда они сами же организуют, создают и снабжают потом ресурсами террористические сообщества, используют их. А еще в порядке их контроля и направления их деятельности на нужные им цели, они еще и с ними как бы демонстративно борются, но все никак не могут побороть, потому что сами создают.

Нет, здесь речь идет о действительной борьбе с международным терроризмом, а также с наркотрафиком, с торговлей оружием, со всем тем, что позволяет этим сепаратистам, экстремистам и террористам существовать и воспроизводиться. Кстати говоря, в этом виде такая деятельность, в такой формулировке, фактически с момента своего учреждения и провозглашения противоречит интересам Соединенных Штатов. Потому что — как им жить без наркотрафика и без торговли оружием, когда это то, чем занимается Пентагон и ЦРУ, на чем они создают свои теневые фонды? Это инструмент вторжения влияния. Только что там табличку сразу не прибили, что это антиамериканская шанхайская организация, а в принципе она в этом качестве создавалась с самого начала.

И она учреждена довольно рано, практически ровесница путинской России, потому что она создана формально, уже зафиксировано ее существование летом 2001 года. Но, еще раз подчеркиваю, она возникала не на базе того, что кто-то предложил проект, провел переговоры, уговорил, собрались и учредили общество с ограниченной ответственностью. Это естественным образом возникшая кооперация стран по поводу мира в регионе и, в общем, даже, наверное, на континенте, потому что, если учесть масштабы этих государств, на первых порах там не было Индии, но она потом присоединилась. И получается, что этот естественный миротворческий процесс, когда не кто-то им манипулировал в своих интересах, потому что, как мы знаем, по поводу любого конфликта в мире сразу вылезают кое-какие миротворцы, которые на этом собираются получать свои собственные дивиденды.

Нет, это именно был коллективный взаимный процесс, даже без определенного лидера, потому что там действует правило равенства участников, и в основе лежит синергия и синтез интересов. Оказалось последовательно сначала умиротворение России и Китая, потом распространение этого миротворческого процесса на государства Средней Азии, и теперь, фактически, после того, как туда подключилась Индия, получается, что это и распространение этого мирного процесса на еще не урегулированные противоречия, потому что противоречия между Индией и Китаем не урегулированы в настоящий момент, и они достаточно комплексные и сложные, но это не пугает участников этой организации. Потому что они опираются на многодесятилетний опыт, потому что фактически, надо отсчитывать от 80-х годов, т.е. по существу, вместе с предысторией,

процесс шанхайского сотрудничества длится 40 лет и это приносит свои плоды.

Поэтому те, кто включился в эту организацию, прежде всего Индия, надеются, обоснованно, что этот процесс пройдет и дальше и станет основой будущего сотрудничества широкого. Это очень сильно отличает это от декоративных во многом структур международных, декларируемая цель которых одна, а реальная цель совсем другая и может даже диаметрально противоречить этой декларируемой цели. В ШОС это не так, в ШОС все как называется, тем и является. Это то, с чем мы имеем дело. Поэтому там есть тенденция к расширению участия. Хотя сейчас руководство ШОС объявило, что они в принципе не преследуют такой самоцели, расширяться ради расширения, чтобы стать супервлиятельной организацией. Нет, все должно созреть. И должно состояться тогда, когда история до этого дойдет.

Что нам говорят справочники,

это две трети территории Евразии сейчас.

Это огромная экономика, которая превысила, по-моему, экономику Запада или сравнима с ней. Наверное, стоит упомянуть, что Россия, Индия и Китай входят также в другую организацию международную, о которой мы сегодня не будем говорить, но просто ее следует упомянуть в этом контексте, потому что принципы ее функционирования тоже близки к ШОС. Там как раз во главу угла ставится экономика. Это БРИКС, в которую входят также Бразилия, Южноафриканская Республика, Арабские Эмираты.

СУ: Я бы сказал, что ШОС принципиально континентальная организация, а БРИКС — планетарная.

ТС: БРИКС моложе ШОС. Хотя идея развивалась тоже, начиная с 2000–2001 года. Тоже ее никто не проектировал, но идея витала в воздухе. Она была связана с тем, что формируется глобальная экономика — тогда был глобалистский энтузиазм — и этим странам стоит объединиться. Кстати, концепцию эту высказывали англоязычные экономисты. И она звучала не очень радостно для нашего сегодняшнего слуха, что Бразилия и Россия будут поставлять ресурсы, а Индия и Китай производить промышленную продукцию. Это, можно даже сказать, было какой-то проекцией американской глобальной экономической политики, но в результате все стало складываться совсем по-другому. А сейчас, еще и когда доллар начал использоваться весьма экстремистски Соединенными Штатами Америки — они занимаются финансовым экстремизмом, так можно это назвать — эта организация приобрела еще и значение не только общего рынка и участников, но и самостоятельного пространства финансового оборота.

Я почему упоминаю об этом, потому что свои экономические вопросы Индия, Россия и Китай — самые главные страны во всех этих объединениях — могут решать не только в ШОС, но также и в БРИКС. А политические вопросы, вопросы безопасности, опирающиеся на то, что эти страны не собираются друг с другом воевать не потому, что они заключили мирный договор… Как ты понимаешь, любой договор предназначен в конечном счете для того, чтобы его кто-то нарушил. Международные договоры другими не бывают. И не военный альянс, который тоже создается всегда временно, пусть и очень длительный промежуток времени, но всегда для достижения каких-то целей.

Как у нас был военный альянс с Соединенными Штатами и Великобританией в период Второй мировой войны. Причем в течение не всей Второй мировой войны, а в течение того периода, который мы называем Великой Отечественной войной. Не с 1939 года, и тем более не с более раннего срока. Это такой альянс, который… Как только мы победили, наши военные союзники перешли в лагерь наших врагов.

СУ: Они его учредили, а малые страны переходили, как Польша, Чехословакия.

ТС: А здесь мы имеем дело с другим процессом. С процессом естественного сближения и установления в естественно-историческом смысле границ и взаимоотношений, которые не предполагают в будущем никакого военного конфликта. Потому что он не нужен этим народам и этим странам в исторической перспективе. И по большому счету им не нужно об этом договариваться и говорить, что — мы сейчас решили, что мы воевать не будем. Для примера можно привести наши отношения с Японией. У нас нет мирного договора и, видимо, очень долгое время еще не будет. Представим себе, что на прошлой неделе мы бы его заключили, и что? Был у нас пакт о ненападении с гитлеровской Германией. Он сыграл свою определенную роль, временную, на которую и рассчитан любой военный альянс.

А это не военный альянс. Это совершенно другая кооперация. Это то, что мы называем системой безопасности или коллективной безопасности, по существу не являющейся договором, а являющейся реальной совместной деятельностью по обеспечению безопасности. По ее экспорту для всех тех, кто захочет этим экспортом воспользоваться. А появление такой системы коллективной безопасности приводит к тому, что возникают границы общего рынка. Потому что экономический процесс строится на понимании того, что войны не будет. Не то, что ее сегодня не будет, или в этом году не будет, или даже, что ее не будет в течение пяти лет, например. А что ее в принципе не будет, потому что ее не может быть. Тогда могут развиваться экономические субъекты, они могут планировать свое будущее. Возможно, долгосрочные инвестиции. И начинает медленно, постепенно происходить экономический подъем совместной деятельности.

А вне контура безопасности это экономическое развитие просто невозможно. За счет своей работы в ШОС мы и наши партнеры по ШОС выращиваем контур безопасности, который в перспективе может стать общеконтинентальным. И может быть, даже распространится слегка в сторону Африки. Но во всяком случае в пределах континента Евразия он точно имеет вектор развития. И Россия до известной степени является лидером этого процесса, потому что именно Россия сейчас устами президента Владимира Путина объявила, что не будет мира в Евразии до тех пор, пока в евразийских вопросах пытаются участвовать Соединенные Штаты Америки. То есть в этом смысле концепция трансатлантического взаимодействия, на которой строится НАТО, на которой строится вся политика США в отношении нашего континента, что они будут использовать страны Западной Европы против стран континента, это должно быть демонтировано, и это цель.

И в принципе нам не нужно, чтобы все повскакивали со своих мест и начали кричать: «Браво, браво, мы это поддерживаем», потому что нам не голоса поддержки нужны. Нам нужна деятельность по поддержке этого вектора, а она развивается ускоренными шагами. И именно ускорение этого темпа позволило и потребовало формулировки этого императива. Это тоже один из императивов Шанхайской организации сотрудничества. Она не пишет у себя на флагах, на транспарантах, что: США — долой. Но сам факт ее существования и развития работает в эту сторону.

Это некоторый обзор политического положения Шанхайской организации сотрудничества. Но мы в принципе должны задать и следующий вопрос. А что стоит за этим интеграционным процессом? Почему он происходит? На чем он основан? Почему в него вовлеклось столько людей и задействована такая большая территория? И, кстати говоря, эта территория тоже половина мира. Она, конечно, по площади может, не такова, но если мы исключим из рассмотрения не очень развитые территории, то — есть Евразия и есть Америка, из двух Америк, Северной и Южной. В этом измерении это тоже где-то половина. Что за этим стоит?

СУ: Это весь Хартленд, если в геополити[ческих терминах] говорить.

ТС: Да, если пользоваться их лексиконом, то это весь Хартленд. Совершенно верно. Почему это происходит? Это очень любопытно. И этот вопрос имеет смысл поставить именно потому, что, как я уже сказал в первом тезисе, в рамках обзора, это во многом процесс естественно-исторический. И даже в политике он происходил путем вырастания одного из другого. Фактически это вопрос о том, как растет население планеты. Потому что если мы посмотрим на базовую парадигму, не побоюсь этого слова, английско-американского цивилизационного вектора человеческой истории, то Мальтус сформулировал эту главную проблему в их понимании. Что человек есть биологический вид, который вышел за пределы естественной биологической ниши, другие биологические виды не уравновешивают численность человека, популяции людей.

Еще даже в донеолитические времена охоты и собирательства этого, наверное, утверждать было нельзя, потому что человек зависел от климатических условий, от наличия пропитания, и его другие организмы, живущие на планете, ограничивали в численности. Скажем так, не столько львы, орлы и куропатки, сколько микроорганизмы, болезни. Оказывается, что если человек покинет эту нишу, то у него начнет расти численность. Теорема Мальтуса утверждала, что в любом случае, рано или поздно, мы все равно исчерпаем ресурсы для роста численности, и когда это произойдет, начнется обвальное вымирание, и, соответственно, разрушение всех тех ресурсов жизнеобеспечения, на которые опирается человеческий род. Надо как-то это все предотвратить, надо как-то самим регулировать свою численность. Раз нашу численность не регулирует природа, и среда обитания, и другие виды, то человек должен сам регулировать свою численность, не допускать неконтролируемого роста.

И на этом строится своего рода памятка, с одной стороны. С другой стороны, экологическая религия, которая требует ограничить человека в его аппетитах. Пускай зайчики и волчата живут, резвятся и друг друга кушают, а человеку их кушать нельзя и охотиться на них в тех масштабах, в которых он может сегодня себе позволить благодаря своей технической вооруженности. И тогда должен быть кто-то, кто возглавит процесс этого контроля. И, разумеется, это должен быть тот, кто первым догадался о существовании проблемы. Это и должна быть британско-американская цивилизационная ветвь. Она и должна контролировать численность населения планеты. Кстати, эти формулировки про золотой миллиард тоже очень интересны. Это же тоже определенного рода норма контроля.

Нас будет миллиард. Мы себе нарисовали такую цифру. Нас будет миллиард. А сколько будет всех остальных, это мы будем решать. И, соответственно, имейте в виду, что надо своевременно подать заявки на то, какую численность мы вам отпустим, какую квоту населения Земли вы получите, господа и товарищи. Соответственно, становитесь в очередь.

Разумеется, это глубоко расистская концепция. Собственно говоря, и основа англо-британско-американской ветви цивилизационной — расистская. Она исходит из представления о том, что расы, соответственно, и народы как расовые разновидности, неравноценны, у них разный потенциал. Одни достигли высокого положения за относительно короткий исторический промежуток времени, а другие веками, тысячелетиями бегают без трусов с луком и перьями в одном месте. Соответственно, надо поддерживать. Кстати, в этом смысле модель резерваций индейских, которые практикуются в США, — это лабораторная модель контроля численности племен. Соответственно, должны быть племенные заводы, которые производят людей каждого племени в правильном количестве.

И в принципе, единственное, что золотой миллиард не озвучил, сколько еще будет разрешено миллиардов иметь на планете. Сколько? Это они не решились сделать. Но зато они пошли дальше. Раз мы контролируем численность человеческого вида, то, в принципе, мы должны контролировать и его биоид. То есть тело человека станет, естественно, предметом для инженерной работы. И в этом смысле замена пола — это мягкая разминка перед тем, что будет представлять из себя постчеловечество. Там можно будет конструировать любые промежуточные варианты между человеческим видом и другими биологическими видами, совмещать человеческий биоид, соответственно, с различными техногенными органами, и так далее, и так далее, и тому подобное. Главное, что будет инстанция, которая будет решать, сколько потребителей должно быть на планете Земля.

Есть другая точка зрения, что, в сущности говоря, человечество само адаптируется к своим ресурсам, что оно научится исходить из логики контроля за этими ресурсами и логики их развития. Прежде всего, что каждый народ, и каждая страна, и каждое государство будут понимать, что ресурс не бесконечен, и его нельзя брать за пределами, то есть грабить никого нельзя. Потому что англо-американская модель исходит из того, что — хорошо, ресурсы, наверное, ограничены, но это в целом для всех, а для нас — нет, потому что мы возьмем у других столько, сколько нам будет нужно, потому что мы руководители человечества. Есть другая концепция. Она, по существу, и пришла на смену такому политическому социализму, который есть скорее версия классовой борьбы и некоей социальной динамики, чем версия этого хозяйственного гомеостаза или хозяйственного развития.

Один из тех, кто утверждал, что цель науки — это обеспечение сколь угодно высокой плотности населения, это Линдон Ларуш, не так давно ушедший в мир иной, основной внутренний критик этой англо-американской цивилизационной модели, зоопарка, что, в принципе, все народы будут жить в зоопарке. Боррель говорил о садах Борреля, но он немножко не досказал до конца, а вообще-то речь идет о зоопарке.

СУ: «Зоосад» было такое выражение.

ТС: Вот будет отведен вольер, а некоторые будут в клетке сидеть. Вольер еще надо заработать. И специально обученные киперы, как они называются в зоопарках, будут кормить, способствовать потомству и контролировать численность. Всем раздадут свои задания, что им надо делать. Против этого Линдон Ларуш выступал радикально. Он утверждал, что не для этого человечество создало науку, а как раз для поиска ресурсов и механизмов их развития, при котором численность человечества может возрастать неограниченно. Естественно, тут стоит вспомнить о русских космистах, о том, что в принципе мы должны осваивать и другие планеты, и не только жить на одной лишь планете Земля. И что это никакая не фантастика, а нормальный вектор развития человечества.

Эти страны, наследники в этом смысле политического социализма выделили по существу из этого наследия его главное цивилизационное содержание. Оно заключается в чем?

В чем социализм от капитализма отличается? Тем, что капитализм строится на гипотезе бесконечного ресурса как данного.

Достаточно лишь немножко иначе все организовать, и рог изобилия заработает. А социалистическая концепция, и в том числе та, с которой мы начинали свое движение после революции 1917 года, — это концепция государства всеобщего благосостояния.

Социалистическая концепция исходит из того, что ресурс ограничен, но его нужно правильно распределить и грамотно использовать.

По существу план ГОЭЛРО, с которого началось развитие советского хозяйства — это реализация этой концепции государства всеобщего благосостояния, которая придумана была в Германии, в Прибалтике, даже можно сказать. Она придумывалась для Германии, но Германия оказалась государством слишком маломасштабным для того, чтобы ее там можно было реализовать. А Советская Россия оказалась как раз впору этой концепции. Собственно, это государство всеобщего благосостояния, понимаемое дальше как государство народное, оно, кстати говоря, и является тем цивилизационным будущим, тем вектором, вокруг которого соорганизуются эти страны Шанхайской организации сотрудничества. Потому что, в конечном счете, конкуренция или спор с другим вектором цивилизационного развития ровно идет о системах жизнеобеспечения народов.

Потому что, если государство строится как народное, то оно должно, в принципе, своей главной целью и иметь строительство этой системы жизнеобеспечения народа, ее развитие, на основе понимания того, что ресурс конечен в каждый конкретный момент времени, грабить никого нельзя, надо опираться на собственные силы. И взаимовыгодно сотрудничать с теми, кто делает то же самое. По существу вопрос идет вокруг того, будет ли человечество идти этим путем, создание таких систем сбалансированных, или возобладает англо-американский вектор, по существу, геноцида. Потому что если нам нужно сократить население с 8 миллиардов или с 7 до золотого миллиарда и еще двух-трех, которые будут на него работать… А куда девать еще 5 или 4? Надо что-то с ними делать.

Пропаганда этого геноцида, кстати, очень широка, она вся имеет мягкие формы, в литературе, в фильмах, в политических концепциях, в экологической обеспокоенности, в «зеленом переходе» это все содержится. Слишком мы с вами, товарищи, расплодились, надо сокращаться. А за чей счет, это мы посмотрим. Кто будет больше всего виноват в том, что мы решим, того и будем сокращать в первую очередь. Соответственно, смысл этой Шанхайской организации сотрудничества, в первую очередь, цивилизационный смысл уже, а не политический. Потому что политический – это борьба с терроризмом, сепаратизмом, экстремизмом, с инструментами геноцида.

А цивилизационная цель – в борьбе с самим геноцидом, с самой постановкой его цели и доказательством того, что человечество может создавать масштабные системы жизнеобеспечения, не ведущие к геноциду и к его необходимости.

В этом спор наш с той веткой, которая вполне себе имеет эту геноцидную практику, они знают, как истреблять, как эксплуатировать, как ставить на место. В той же американской политике в отношении Китая за последние 40 лет это четко прослеживается. Хорошо, ладно, у вас много китайцев, замечательно, но вы будете работать за миску риса, а мы будем пользоваться результатами вашего труда. Потому что, во-первых, через цены, во-вторых, через то, что мы все будем брать в долг, который, в принципе, отдавать не собираемся. Расчета за произведенную продукцию нет. Остаются только долговые расписки, причем двух уровней. Потому что сам доллар – это долговая расписка. Но еще и по отношению к ней строятся долговые расписки следующего уровня, второго ранга. И дальше, если брать биржу, то и третьего, и четвертого, и так далее.

Не хотят китайцы быть объектом геноцида. И Индия не хочет, несмотря на всю аморфность ее политики, на некоторую цивилизационную несамоопределенность. Людей в Индии много. Можно об их количестве особо не думать. А Китай уже думает о своей численности. Думает. Вообще

я так думаю, что демографическая политика будет через какое-то время основой вообще всякой любой другой политики. Ее содержанием, а не формой.

Дойдет Индия постепенно до понимания того, что даже если людей очень много, это все равно ценность. Это все равно ценность. В этом смысле, кстати, мы уже ясно понимаем, что наркотрафик — это один из инструментов геноцида и способа сокращения населения.

В народных государствах лишних людей нет. У англо-американской точки зрения прямо противоположная концепция. Половина, а то и две трети людей — это лишние люди.

В том смысле, что они вообще не нужны. Просто не нужны. Я думаю, что за этим естественным процессом роста взаимопонимания, кооперации и слияния в единую систему безопасности стоит это нежелание быть объектом геноцида. И не просто нежелание как только побег от нападения, но и стремление к альтернативной концепции. Создание континентальных систем жизнеобеспечения, которые обеспечивают не только военную безопасность на континенте, но и безопасность самой жизни как таковой. Не-подверженность ее геноциду. И этой политике решительного уменьшения численности населения планеты, организации расовой иерархии и так далее.

Это расовая иерархия — проект куда более масштабный, куда более продуманный, чем все мечты Адольфа Гитлера и других главарей фашистской Германии,

которые почему-то решили, что немцы выше американцев, и, естественно, за это поплатились. Американцы выше немцев. Тут американская расовая концепция сбоев не дает. И они им это показали, в том числе с нашей помощью, где их место. Там, где нацисты учились, там американские расисты преподавали. Надо понимать, что нацистская практика — это всего лишь политтехнология по сравнению с цивилизационной концепцией расизма и цивилизационной практикой расизма, которую осуществляют британцы и американцы как их наследники. И этому всему противостоит, в том числе ШОС. А точнее то, что стоит за ШОС, как естественный исторический процесс. Не хотим мы в зоопарк в качестве животных.

А нам ведь что предлагали? Ладно, не будете вы животными, вы будете дворниками в этом зоопарке, привратниками, но во всяком случае в клетке сидеть не будете.

Мы типа вам дадим место на откидном стульчике. Естественно, в биологические лаборатории мы вас не допустим, но чистить вольеры сможете. На словах это нам предлагалось, а на деле нет.

На деле наше место — по другую сторону решетки. Там, где живут контролируемые виды.

Мы этого не хотим, и китайцы этого не хотят, и индусы этого тоже не хотят. И все остальные, которые к этому движению примкнули, тоже не хотят. На этом я бы, наверное, поставил точку и перешел к обсуждению вопросов, если таковые имеются.

СУ: Принято. У меня ряд иллюстраций, дополнений. Хотел бы обратить внимание на то, что в ШОСе два рабочих языка официальных — русский и китайский. Как мы видим, можно работать абсолютно с двумя мировыми без английского языка.

ТС: И без французского. Они тоже претендовали.

СУ: Как, например, у нас в автоправах еще долго писалось на французском.

ТС: Да, в рамках ООН была очень агрессивная французская позиция, что надо французский язык использовать как базовый язык международного общения.

СУ: Да. И по поводу мальтузианства и Китая в данном случае. Мы начинали с культурной, как называл это Гумилев, симпатии народов, комплиментарности. Комплиментарность современного Китая это, конечно же, во многом комплиментарность именно к исторической России, в ее бытность Советского Союза.

ТС: Я не случайно в музыкальный эпиграф выставил их исполнение «Катюши».

СУ: Да, как раз на восточном направлении, я хотел бы напомнить очень важный момент, мы же нашу историю постоянно рассматриваем как европоцентричную, так или иначе, в основном то, что происходило связано.

ТС: Да, если взять наши учебники, школьные, институтские, то именно так.

СУ: Да. Именно на востоке, когда Китай подвергся первому жесткому мальтузианству одновременно со стороны всех, там отличились и кайзеровская Германия, и Британия, это опиумные войны, боксерские восстания. И тут Россия — слава богу, буквально на 10-15 лет, ненадолго, на исторический миг краткий — даже начала играть в эти западные расистские игры. И это было очень хорошо видно, когда у нас шло продвижение в Среднюю Азию, в среде российской имперской элиты. Там очень много было таких, которые осознавали себя цивилизаторами, белыми господами, которые видели Среднюю Азию, русской Индией — Таджикистан, все эти края, и они боролись с другими традициями.

А в частности в Китае, в край европеизированное правительство, конечно, сделало такой акт, который сильно подорвал доверие, но в результате и привел к войне русско-японской. А советская политика в отношении Китая была принципиально иной: полное восстановление после гражданской войны. И поэтому, конечно, очень показательно, что мы ничего особо не знаем китайского, кроме «нихао». А они нас изучают, потому что мы были донорами, и в культуре это осталось, именно советское. Это к вопросу о нашей дискуссии о том, живет Советский Союз или не живет.

С моей точки зрения, ШОС — это наследие Советского Союза, потому что мы видим, кто договаривается между собой.

ТС: Семен, наследие-то, конечно же, есть.

СУ: КНР — это теперь эстафета.

ТС: Задумайся над словами, это не критика, но

если есть наследие, то это значит есть тот, кто его оставил, он ушел из жизни, а наследие оставил.

СУ: Правильно.

ТС: Вот и все, так что мы тут не спорим с тобой.

СУ: Да. Особенность же в том, что договариваются осколки Советского Союза изначально и Китайская Народная Республика.

ТС: И освобожденная от британских колонизаторов Индия.

СУ: На следующем шаге.

ТС: На следующем шаге, да, конечно.

СУ: У китайцев же все сопряжено. Я еще хотел аспект обсудить. Они же, как прагматики, двигаются с помощью постоянных бонусов экономических. И они тему внутри ШОС дополняют сугубо прагматической интеграционной рамкой — «Один пояс — один путь», которая меняла название уже десяток раз, но оно идет в пакете. То есть, вы сначала присоединяетесь, мы с вами обсуждаем общую безопасность, внешнюю политику, а потом вы включаетесь в экономические проекты, где вам открываются и кредитные линии, и доступ к технологиям. И уже вообще никакой дипломатии, ничего личного, just a business. Это очень мне напоминает, если мы рассматриваем КНР как наследника советскости, Советского Союза, как у нас был Варшавский договор и страны СЭВ.

ТС: Единственное, [на] что здесь хочу обратить внимание, потому что я имел непосредственное практическое отношение к этой теме. В тот момент, когда началось активное продвижение «Одного пояса — одного пути» к нам, ко мне и к моему партнеру обратились те люди, которые в Министерстве экономики занимались китайским направлением, на уровне замминистра, конечно, с вопросом, как к этому относиться. Мы подавали официальную записку, внутреннюю, с одной мыслью, в которой было вот что. Что это, конечно, здорово, один пояс и тем более один путь, но в принципе это в чистом виде интервенция. Это не плохое слово, но оно и не хорошее, оно просто отражает некоторую реальность. А условием того, что Китай сможет с нашим участием этот проект реализовать, заключается не в том, что мы будем участвовать в этом проекте, а в том, что вообще-то сначала надо эту систему коллективной безопасности континентальной совместно создать.

И тогда ответ этой китайской инициативе на уровне нашего руководства выразился вот в чем. Я не утверждаю, что это исключительное следствие нашей записки, но в ней точно было написано именно это. Там был термин использован, ты, возможно, сейчас это вспомнишь, что мы поддерживаем идею сопряжения — это строго политический термин — сопряжения китайского проекта и наших проектов развития нашей территории. Поэтому не так все просто с этим поясом и путем, потому что энтузиазм китайский заключался в том, что они всех купят по дороге. Что они просто пройдут через страны и континенты, и дотянутся до Европы, и создадут там себе второй рынок, понимая, что американский рынок держит их в зависимости. Как ты понимаешь, на сегодняшний день и эта концепция сильно устарела, не будет никакого европейского рынка для китайской продукции, потому что Европа теряет стремительно покупательную способность, а еще этого не допустят американцы, только если они не уйдут с континента.

Поэтому сегодня для китайских товарищей наш призыв к общей континентальной безопасности, под которым понимается, что Америка уйдет с континента, одновременно означает и возможность восстановления Западной Европы в качестве перспективного рынка сбыта, который уже тогда действительно будем использовать мы вместе с ними, будем использовать транзитное пространство Российской Федерации на условиях партнерства и сопряжения. Это сегодня начало приобретать такие перспективные контуры. А про сопряжение лет двенадцать назад было, в 2012 году или чуть позже, потому что подкупающая инициатива «Одного пояса — одного пути» – хорошо видно, как они в Африку проникают. И почему это, кстати, пояс, а не только путь. Потому что пояс опоясывает всю планету. То есть это не только путь шелковый в Европу, но это и пояс, который захватывает и Африку, и Латинскую Америку.

А там экономическая политика Китая очень простая. Все китайское. Даже рабочие могут быть китайскими привозными. Все китайское. Охранник фирмы китайский, прибыли китайские. Но это не та модель, в которой мы будем работать с Китаем, конечно же.

И условием того, что китайский проект транзитный, логистический и торговый будет сопряжен, как это и было сказано двенадцать лет назад, с российской инфраструктурой, механизмом достижения этой степени партнерства является устранение Соединенных Штатов из вмешательства в дела Евразии. Только так можно вернуть Европу в качестве перспективного рынка.

СУ: То есть Россия в ходе острого конфликта с США добивается устранения США из дел Евразии, и Китай в ходе этого восстанавливает рынок Европы, да?

ТС: Да.

СУ: Красавчики.

ТС: Получается, да. А сами они такого бы не могли придумать и подумать они об этом не могли двенадцать лет назад. Они были еще не в том состоянии. Поэтому мы были первые, кто им сказал, что пояс и путь — это прекрасно, но при условии сопряжения. Сейчас этот термин уже не нужен, потому что он был нужен тогда, на первом этапе переговоров и обсуждения этой перспективы. А сейчас речь идет о том, что как это все сделать. То есть

понимание того, что Россию объехать не удастся и не получится, и не нужно этого делать — это уже не просто понимание, это основа.

СУ: Россия — это всего лишь северное ответвление, одно из трех сухопутных. Россия в данном случае является…

ТС: Оно, конечно, «всего лишь». Я бы поставил слова «всего лишь» в кавычки. Да, конечно.

СУ: Я исхожу из того, что мы с Китаем поменялись местами. Советский Союз и КНР. Старший был партнер, при этом союзник. Несмотря ни на что, мы все равно всерьез не воевали, несмотря на мелкие локальные конфликты даже при Хрущеве. А теперь мы — младший партнер.

ТС: Думаю, что это соблазнительная и неверная трактовка. Что значит — младший? В каком отношении? В объемах экономических — да, у них, конечно, объем продукции куда больше.

СУ: Научный потенциал, количество изобретений, рост…

ТС: Научный потенциал — точно нет.

СУ: Смотря в какой сфере. Они обогнали [нас] уже по множеству гражданских технологий. Мы сохраняем…

ТС: Ты про науку говоришь или про инженерное дело? Ты же про науку сказал.

СУ: Наука включает в себя.

ТС: С наукой у них весьма проблематично. Если бы у них была такая наука, как у нас, они уже давно были бы в другом месте.

СУ: Ты имеешь в виду в сфере космоса, атома и вооружений. То есть тоже фундаментально…

ТС: И вообще в другом. Они производственники. И они копиисты. Они копируют. Что-то разрабатывают сами. А наука — это открытие нового, того, что нельзя скопировать. А тут они точно не старшие партнеры, они, может быть, даже и не младшие.

СУ: Культура, которая изобрела порох.

ТС: Сам термин «партнерство». Надо же понимать, что это натяжка большая. Мы Америку тоже называли своими партнерами до самого последнего времени, пока они воевать с нами не начали открыто.

СУ: Америку партнерами у нас называли на протяжении 15 лет, пока у нас везде доминировали иноагенты, которые воровали деньги в России и вывозили в Америку. Во всех сферах. Эти 15 лет пропаганда называла.

ТС: Я думаю, что те, которые вывозили, это не причина, а следствие.

СУ: Это, как всегда, взаимосвязано.

ТС: Если у нас такое партнерство, так что же им не пользоваться?

СУ: Конечно.

ТС: У нас была проамериканская политическая ориентация. Но под это дело, естественно, были и иноагенты.

Я думаю, что значение иноагентов сильно преувеличено. Это микроорганизмы, живущие в теле более высокоорганизованного организма.

Как и мы, когда заболеваем гриппом, плохо себя чувствуем, они получают возможность вывозить все, что они вывозят.

Но сказать, что они определяют жизнь этого организма хоть в какой-то мере – нет.

Поэтому вести надо правильный образ жизни, и не будешь болеть – никакие микроорганизмы тебе будут не страшны. Они не смогут ничего с тобой сделать. Так и здесь.

У нас была иллюзия мирного сосуществования, возникшая еще при Брежневе. А развивалось это после Карибского кризиса. Кеннеди убили за то, что он пошел на поводу Хрущева, и сдался. У нас возникло ощущение некоторой защищенности. И та сторона сыграла на опережение. Они нам предложили мир.

Такой, каким он был. Со скрежетом зубовным и разговором сквозь губу. Это же лучше. Худой мир – это лучше доброй ссоры.

СУ: Это у нас целая беседа «Крах красной власти».

ТС: В Хельсинкском акте это уже было оформлено.

СУ: У меня единственный вопрос, на который у меня нет ответа. И он мне дает мысль о том, что ШОС — это не совсем всерьез антиамериканская организация. Это отсутствие Северной Кореи в ней и в качестве партнера, наблюдателя.

ТС: Я еще раз хочу пояснить, что я имею в виду. Она не является в политическом смысле антиамериканской. У них нет антиамериканского лозунга. Но если это делать, все, что там сказано — а они делают, в смысле, мы среди них — это ведет к ослаблению всей глобалистской политики Соединенных Штатов. Потому что организованный Соединенными Штатами международный терроризм, а также экстремизм и сепаратизм, ими же организованные являются инструментами перекраивания границ, смещения режимов, производства революций и так далее.

И естественно-исторический процесс, который объединяет участников ШОС, — нежелание быть объектом англо-американской политики сокращения населения планеты, и контроля за ее численностью, и превращения народов планеты в племенное хозяйство англо-британской цивилизации, в зоопарк.

А одного нежелания мало. Надо же создать работающие модели жизнеобеспечения больших масс людей, которые были бы относительно устойчивы и стабильны в исторической перспективе. Вот этим эти народы и занимаются. И это в цивилизационном смысле является альтернативой и вектором борьбы с той альтернативой, которая англо-британская. Политически это на знаменах может быть и не написано пока, и не нужно. Потому что — зачем тебе подставляться под политический огонь? Политика — это дело сиюминутное. Политика никакая не имеет исторической перспективы. Политика — это тактика историческая, а не стратегия.

СУ: Но реализованная политика становится историей.

ТС: Реализованная — да. Но будучи реализованной, она перестает быть актуальной. Основной политический закон: ты вышел в историю, но при этом покинул политику.

СУ: Пока ты действуешь, ты внутри политики. Но последствия твоих действий, если ты действуешь в политике, все-таки могут быть историчными, а могут не быть. Смотря как к политике относиться.

ТС: Так или иначе, я предложил два взгляда на ШОС: через длиннофокусный объектив и через короткофокусный. Через призму политического процесса и через призму процесса цивилизационной эволюции.

СУ: Да, я уловил. Какие мысли к этим фокусам рождаются по ходу. Я хотел с тобой поделиться, как мне казахстанские эксперты объясняли. Боязнь создания большого Афганистана в начале 90-х — это была общая фобия. Почему Афганистан с 2012 года и до сих пор, несмотря на то, что был проамериканский режим, сейчас вообще иной, все равно тянется к ШОС. Мне казахстанские коллеги объясняли эту логику. Я хотел с тобой поделиться.

ТС: Да, понятно. А куда ему податься, Афганистану?

СУ: Некуда.

ТС: Страна истерзанная. Страна, разрушенная войной и революцией. Нам это все хорошо известно, как это бывает.

СУ: Зоосад, который ты описывал. Перед глазами всех соседей был зоосад, Афганистан.

ТС: Конечно. Там этот вольер построили, клеточки поставили.

СУ: Да, это жителям европейской части, бывшей РСФСР, Украины, Белоруссии все было где-то очень далеко. А жителям Ташкента, Алма-Аты, Бишкека и прочих, это было под боком, через границу, как сейчас жителям Белгорода или Гомеля — Украина.

ТС: Да. Можно воочию убедиться, как это выглядит.

СУ: Да, это так именно и было. Еще в 2020 году ты из Гомеля ездишь на закупки в Киев, а через три года… В Афганистане нечто было похожее. Еще стоят наши войска, где-нибудь в Баграме, а уже через пять лет непонятно, что оттуда лезет. И я напомню, что первый интернациональный батальон был собран, только незалежность состоялась, а войска отправили на границу Таджикистана. Казахстан отправил, интернациональный батальон. Об этом снят фильм, в главной роли с Серебряковым на Казахфильме. Как раз о [тех] событиях. Из России там тоже были. Под влиянием событий начала 90-х, боязни того, что сейчас все вплоть до Урала загорится.

Спасибо, Тимофей Николаевич. Было очень продуктивно.

ТС: Спасибо.

СУ: Да. Есть о чем подумать. Напоминаю, уважаемые слушатели, Тимофей Николаевич Сергейцев, русский философ и методолог. И обязательно прочитайте книгу «Идеология русской государственности». Я недавно ее обновлял в памяти, стоит у меня, я сейчас тоже начал писать, так что, прочитайте, полезная вещь. Спасибо, Тимофей Николаевич.

ТС: Спасибо. До свидания.

СУ: Все, уважаемые слушатели. Пока.

Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка

Was this helpful?

YesNo

3 / 0

#Китай #россия #семен уралов #тимофей сергейцев #философия #философский субботник #шос