Геопропаганда

Видео на канале Семена Уралова

Аудиоверсия

Алексей Чадаев. Здравствуйте! Это подкаст «Военно-политическая философия» с Алексеем Чадаевым, и мы сегодня обсуждаем географию.

Со мной здесь Семен Уралов, специалист по когнитивным войнам, автор и ведущий множества сетевых площадок.

Тем не менее, мой к тебе вопрос первый, как к филологу. Вопрос будет о прилагательных. Вот Запад, он обычно какой?

Семен Уралов. Коварный, любимый.

АЧ. Нет, в языке, в медийном языке он чаще всего — коллективный. Коллективный Запад. «Коллективный Запад что-то решил» или «чего-то хочет». Какой-то коллективный Запад он представляет из себя. А вот Юг, например, какой?

СУ. Сейчас глобальный.

АЧ. Да, сейчас глобальный Юг. А Восток? Восток бывает только, наверное, формально: Ближний Восток, Дальний Восток, Средний Восток.

СУ. Еще «Восток — дело тонкое».

АЧ. По расстоянию, да.

А с Севером все еще хлеще. Он у нас бывает только Крайний. При этом, наверное, Запад — это чуть ли не единственное географическое понятие, которое ценностно нагружено, так же, как и, например, Европа. «Европейские ценности». Ведь сложно себе представить словосочетание «азиатские ценности». «Африканский образ жизни». «Австралийскую культуру».

СУ. Мое любимое объявление — это «евроокрошка».

АЧ. Ну конечно. Евроремонт. Европаркет. Евродвушка.

То есть, близость к Европе определяется уровнем потребления. Причем, даже не уровнем, а стандартом потребления. Но, в связи с этим, условно, как ты видишь эту географию?

СУ. Смотри. У нас «Запад» — штука наследственная, которая нам осталась от Советского Союза, где была история, почему сразу проявились все злокозненные штуки. Мне кажется, слово «коллективный» [мы употребляем] во многом в силу нашей недообразованности и нежелания разбираться во всех этих особенностях. Коллективный, и коллективный.

АЧ. Как «коллективная ответственность».

СУ. Как коллективная ответственность. Это значит — никакая. Какой-то «коллективный Запад», как, знаешь, госдепартамент. Какой-то госдепартамент что-то плохое сделал.

Но он коллективный был всегда. Но если раньше он был злокозненный, то, начиная с конца 80-х, он был для части общества: «мы – настоящие». Такие, как мы должны стать. То есть, стремление. Мы от абсолютной ненависти к Западу перешли к абсолютной любви.

И для нас Запад стал образцом в голове.

АЧ. Ну, конечно, западная культура.

СУ. Западный образ жизни. Скромное обаяние буржуазии. Мы впитали все, что они с 70-х годов производили, как экспортный культурный продукт. Мы в советский экспортный продукт не верили до конца, что он так в жизни устроен. Мы понимали, что «Я шагаю по Москве» — это рекламный фильм о прекрасной Москве, что не соответствует реальной жизни. Это идеальная картинка.

Мне кажется, Зиновьев это в книге «Запад» очень хорошо разобрал. Мы рекламную картинку восприняли за картинку реальную. А Запад-то всегда был очень разный.

АЧ. Ну, вот у нас было два таких ценностно нагруженных слова, это «Запад» и «Европа». Причем в дореволюционной русской культуре Европа, пожалуй, даже большую роль играла. Слово «Запад» — это уже изобретение советской пропаганды. А слово «Европа» вполне себе было и в царские времена у русской интеллигенции. «Это – Европа». «Это — по-европейски». «Это — европейский комфорт». «Европейский уровень». Европейское что-то, то есть, отличающееся качеством.

И странным образом это воспроизвелось в новейшие времена, когда появились эти все «евро-». Бензин «евро — такой-то». Нормы «евро — такие-то».

СУ. Мне кажется, это связано с тем, что они с середины средних веков, с зарождения цеховой культуры, на территории нынешнего Евросоюза, объективно товары народного потребления делают очень качественные. Объективно есть это.

Мы все-таки во многом черпаем из материальной культуры. Интеллектуалы, понятно, черпают из литературы. И очарование Запада, мне кажется, у нас привито нашей элитой. Как со времен Екатерины II принято с западными философами переписываться… Ну, какие у нас в России философы? Что с ними обсуждать?

АЧ. У нас была одна. Но ведь с восточными философами мы тоже не особо переписывались.

СУ. Ну, их сразу как Аввакума. Сразу — туда.

АЧ. Я напоминаю, была очень интересная попытка, когда аятолла Хомейни написал развернутое послание Горбачеву в 1987-м или 1988-м году, в котором предупреждал его об опасностях преклонения перед Западом. Что Запад ушел от Бога, он ушел в культ потребления, в то, что противоречит законам божеским и человеческим. И поэтому будьте осторожны в этой своей дружбе с Западом. Да, коммунизм — это тоже плохо, и мы приветствуем ваш отказ от коммунизма. Мы рады, что снова восстанавливаются храмы и мечети, но — осторожней с этим вашим Западом.

Ответа ему не последовало. Понятно, что в тогдашнем политбюро некому было ему ответить на уровне.

У меня тоже был такой эпизод, упражнение, когда я попытался набросать свою версию ответа Хомейни, причем написанного не Горбачевым, а митрополитом Питиримом.

СУ. То есть, от духовного [лидера] — духовному.

АЧ. Да, конечно, тем не менее я могу сказать, что Восток в нашем русском языке тоже был нагружен. Он был нагружен не ценностно, он был нагружен почти эстетически, эмоционально. «Восточный орнамент», «восточные сладости» — это было тоже про потребление, тоже про обаяние, про некоторую роскошь.

СУ. Еще азиатская хитрость, коварность сюда добавлялась.

АЧ. Как у Лермонтова в «Герое нашего времени» Максим Максимович, когда у него карась с удочки срывается, он на него ругается: «Ах ты, азиятец!» [верно: И. С. Тургенев, «Записки охотника»: «Ах, сорвался, азиятец!»]

СУ. Ну да, «азиат», это когда началась наша экспансия на Казахстан, Киргизию. Этот ориенталистский дискурс очень четко прослеживается и у губернаторов наших. Оренбург был центром освоения всего [азиатского]. Казань и Оренбург я много изучал, [когда изучал] интеграцию Казахстана. И произошло то, о чем ты говоришь, — мы осознали себя Западом по отношению к этим степным регионам.

По отношению к Сибири такого не было, там было скорее ощущение первопроходческое. Есть такое слово — первопроходец. А по отношению к степи и отчасти к Кавказу — это началось с эпохи Кавказских войн, Ермолов и дальше к концу XIX века — я считаю, что вирус расизма, когда мы себя возомнили белыми господами, это очень серьезный вирус, который привел к восстанию 1916 года в тылу. Это было страшное восстание, в котором мы были виноваты. В чем была особенность. У монархии с кочевниками был договор, что так как вы инородцы, вы в армии не служите.

Это был договор: у вас нет многих прав, но вы в армии не служите. А уже в 1916 году, когда был полный трах-бабах, [вышел] интересно сформулированный указ: мы милостиво разрешаем вам служить в армии. Естественно, сразу произошел бунт.

Я к чему это говорю? Эта особенность всегда у нас была в Азии. Ну не всегда, с конца XIX века – для нас точка ощущения себя европейцами. И это активно педалировалось.

АЧ. Иосиф Александрович Бродский:

Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
в избах, банях, лабазах – в бревенчатых теремах,
чьи копченые стекла держат простор в узде…

То есть рассказ про европейски образованного человека, который пришел в эти дикие места, где надо всего вокруг бояться. То есть надо бояться воды, потому что в ней микробы, надо бояться еды, потому что в ней отрава, надо бояться спать, потому что тебя могут убить и ограбить.

СУ. Надо бояться людей, потому что ты не понимаешь, как они себя ведут. «Азиатцы» держат нож за спиной…

АЧ. …смотрят на тебя своими раскосыми глазами. Все это такое, то есть действительно осознали себя Европой.

Но сейчас эпоха БРИКСа, когда мы — лучшие друзья с двумя самыми крупными азиатскими странами, когда мы объединяем вокруг себя сверхбольшую орду. В Казани БРИКС в 2024 году съезжается. Много Азии, причем Азии — мусульманской, Азии — индийской, Азии — китайской, много Африки съезжается, еще и Латинская Америка.

И здесь выясняется, что на этом празднике жизни единственные белые люди — это мы. А все остальные белые люди, кто не мы, они вообще-то по другую сторону этого барьера.

СУ. Ну ЮАР, давай скажем.

АЧ. Те еще белые.

СУ. Я специально их привожу. Те еще белые.

АЧ. И — мы манифестировали многополярный мир. А что это значит? Что эпоха пресловутой гегемонии Запада прошла. Эпоха, когда Запад мог навязывать всему остальному миру свой порядок, «основанный на правилах» и свои ценности, понимаемые как универсальные, прошла.

И теперь мы все — многообразие разнообразных цивилизаций, а также религий, а также рас, а также культур, а также политических режимов — мы все собираемся друг с другом, мы все вместе без Запада друг с другом дружим.

Считаю, что для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна. И не только потому, что при единоличном лидерстве в современном — именно в современном — мире не будет хватать ни военно-политических, ни экономических ресурсов.

Но, что еще важнее, сама модель является неработающей, так как в ее основе нет и не может быть морально-нравственной базы современной цивилизации. Не стоит сомневаться, что экономический потенциал в новых центрах мирового роста будет неизбежно конвертироваться в политическое влияние и укреплять будет многополярность.

В. Путин. Мюнхенская конференция по вопросам безопасности, 2007

Но в чем тут загвоздка? Ведь, начиная с эпохи великих географических открытий,

последние 500 лет весь мир приучали быть похожими на белых людей, приучали хотеть быть похожими на белых людей.

Именно на этом [основана] была технология колонизации, через коррумпирование элит. Когда в любой Азии, в любой Африке предел мечтаний любого амбициозного человека там — это тушкой или чучелом стать частью того самого белого мира. Одеваться как европеец, потреблять как европеец, жить как европеец, позволять себе то, что позволяет европеец. В китайской культуре есть даже такое специальное словечко «люди-бананы». Желтые снаружи, белые внутри.

СУ. Как у нас «редисками» обзывали: красные снаружи, белые внутри.

АЧ. Да, да. Полтысячи лет так происходило. И вот мы вступаем в этот многополярный мир в ситуации пятисотлетней тренировки всего человечества, которое приучали хотеть, мечтать быть похожими на белых людей.

Европа – это сад, мы создали этот сад. Все здесь работает. Это лучшая комбинация политической свободы, экономической перспективы и социальной сплоченности. Большая часть остального мира – это джунгли. А джунгли могут вторгнуться в сад. Поэтому нужно беречь свой сад. Но возведение стен не станет защитой. Нужно, чтобы сад вышел в джунгли. Мы должны гораздо больше быть вовлеченными в ситуацию в остальном мире. Мы – привилегированные люди. Мы создали комбинацию этих трех вещей: политическую свободу, экономическую перспективу и социальную сплоченность.

Жозеп Боррель, председатель Европейского парламента

СУ. А ты считаешь, что уже заканчивается эпоха гегемонии Запада?

АЧ. Я не то чтобы это считаю. Это один из тезисов, с которым мы, государство-цивилизация, выходим с этим флагом на базар.

СУ. Этот флаг начальство наше преподносит как совершившийся факт. А я утверждаю, что это цель, до которой еще надо дойти. Это еще дойди, попробуй. Не исключено, что Запад, после того как получит пару раз по носу, скажет: не-не-не, окей, давайте передоговариваться и замутим новую разрядку. Я не исключаю, что они пойдут по этому пути, как они пошли по пути [договоренностей с] Советским Союзом.

Когда они поняли, что не могут взять Советский Союз нахрапом, они пошли по пути разрядки и тихого соблазнения.

Мы сейчас находимся в этапе конфликта с Западом. Но вообще не факт, что он станет концом того самого Запада. Потому что они 500 лет, как ты правильно говоришь, оттачивали свою культуру гегемонии. Они ее пробовали во всех форматах. Как они только ни пробовали: Ост-Индскую компанию пробовали, корпорации пробовали, создавать лояльные королевства.

АЧ. Ну да. Где сейчас находятся все счета, где сейчас учатся все дети, где сейчас находится вся недвижимость, где сейчас находятся все офисы мировых компаний основных? Они по-прежнему находятся там.

СУ. Да, за исключением национальных. Китай свои национальные корпорации старается держать у себя. Мы — стараемся держать у себя. Но это не только большие игроки. Даже маленькая Венгрия старается сохранить свой какой-никакой OTP Bank, с помощью которого экспансию хоть региональную осуществляет. Даже здесь у нас он был.

Обрати внимание, через кого мы пытаемся обходить санкции? Через австрийцев и венгров, которые пытаются сохранить свой суверенитет. C моей точки зрения, наш союз — это союз обреченных, на данный момент. Это союз такой, что если мы не будем к цели государства-цивилизации стремиться, то тогда нам точно конец.

Я в этом смысле БРИКС рассматриваю как прототип будущего союза. Не факт, что все участники БРИКС будут участвовать в этом полноценном конфликте.

АЧ. Ну да, в Аргентине поменялся президент, — нет Аргентины.

СУ. В Бразилии — тоже видим, какие были кризисы.

АЧ. Да, еще недавно там был Болсонару, которого сложно себе представить в составе флагманов БРИКС.

СУ. Поэтому — будущее, если Россия всерьез вступила на этап конфликта с Западом… Есть еще такая неприятная гипотеза внутри нашего цивилизационного конфликта, что это конфликт между old money и young money. Наши деньги считаются молодыми, капиталы не легализованы. И эта война теоретически может быть как война США с Британией. Война за независимость — это не была война против Британии, это было право элиты США войти в…

АЧ. Тем не менее, что тут тоже символично, что наступает 2024 год. Кроме того, что это год саммита БРИКС в России, в Казани, это еще и год столетия смерти Владимира Ильича Ленина. Владимиру Ильичу Ленину как раз-таки удалось, наверно, как мало кому, бросить всему коллективному Западу и его глобальной гегемонии вызов цивилизационного масштаба. Причем бросить этот вызов, находясь в ситуации, казалось бы, куда худшей с точки зрения ресурсов, возможностей и всего, чем Россия находится сейчас. Того атаса, который был в России в начале 20-х, век назад, у нас все-таки нет.

СУ. Мы и государство свое не профукали.

АЧ. Да, да. И тем не менее, вызов был брошен. И весь XX век этот флаг держался. Весь XX век от этого вызова трясло всю планету. Полноценный двухполярный мир, противостояние систем.

Я, пожалуй, к слову вспомню одно старое пророчество, еще в конце 90-х я его прочитал.

Там такая полушуточная история про то, что однажды к махатме Ленину, достигшему уже просветления и достигшему полной и окончательной реализации, пришел махатма Сталин, тоже достигший просветления, но не достигший еще полной и окончательной реализации, и сказал ему: о махатма Ленин, если ты уже достиг полной и окончательной реализации, почему ты до сих пор не покинул этот мир?

На что махатма Ленин ему сказал: а я боюсь, что демоны Запада уничтожат нашу революцию и не дадут довершить электрификацию.

На что махатма Сталин ему сказал, что готов продолжить твое дело, довершить революцию и установить везде электрификацию.

На что махатма Ленин ему ответил: намерения твои чисты и сильны, я не хочу оскорблять их недоверием. Но я вижу то, что и силы зла мощны, поэтому давай поступим так. Я уйду в глубокую медитацию на 100 лет, а ты вместе с соратниками будешь продолжать революцию и электрификацию. И через 100 лет я вернусь, и если все будет нормально, то уже покину мир полностью и окончательно. А если не будет, вот тут посмотрим.

Ну и дальше случилось то, что он погрузился в глубокий транс. Махатма Сталин, махатма Луначарский, махатма Дзержинский и прочие стали продолжать совершать революцию и электрификацию. Но потом демоны западных стран всех их умертвили, и революция закончилась, и электрификация тоже стала уменьшаться везде.

И теперь ключевой вопрос — это физическое тело махатмы Ленина.

Погибшие махатмы Сталин, Дзержинский и Луначарский превратились в соколов, и день и ночь кружат над местом пребывания физического тела махатмы Ленина и дожидаются этого столетнего гонга. А демоны Запада стремятся до этого момента уничтожить физическое тело махатмы Ленина, чтобы исключить его возвращение. Если оно там долежит, то ровно 21 января 2024 года он проснется и увидит, что враги сделали с его революцией и электрификацией. И после этого сделает себе ожерелье из ушей своих врагов, натянет их кожу на большой барабан, довершит революцию, установит электрификацию и наступит всеобщая нирвана.

СУ. Это прямо Елизаров, «Сталинский костюм».

АЧ. Это я к чему? Что даже не имея вообще никаких, не то что козырей, а почти никаких карт на руках, можно, по принципу «не имей 100 рублей, а имей наглую рожу», бросать этому самому коллективному западу цивилизационных масштабов вызов.

Пусть не выиграли, но знатно пободались.

СУ. Китай – это результат нашей победы. Это прямой результат нашей победы.

АЧ. Игра не закончена.

СУ. Я считаю, что идея справедливости в виде коммунизма не побеждена. У нас есть Китай, вы можете относиться к нему как хотите, но пока он красный, он взял нашу эстафету справедливости. Слабый или не слабый – не имеет значения. В этом смысле у махатмы Ленина махатма Си, или кто там дальше, так или иначе перехватил, я считаю, эстафетную палочку.

АЧ. А вот скажи мне, как специалист по некоторым странам Восточной Европы. Мне почему-то казалось, что у американцев как таковой русофобии никогда не было, и сейчас нет. У них всю дорогу на уровне прошивки — борьба с коммунизмом.

Причем что такое коммунизм, с которым они борются, они понимают очень специфически. Я помню ролик предвыборной временной кампании, по-моему, Буш – Керри, где Буш говорит Керри: «you are fucking commie». И иллюстрируется это картинкой из блюющих хиппарей, обвешанных пацификами…

СУ. …для них это коммунисты.

АЧ. …радужных флагов и всего того, что приличный американец терпеть не может в первую очередь и называет словом «комми» у себя.

— You’re a liberal sissy.
— You’re a right-wing nutjob.
— You’re a pinko commie.
— You’re dumb as a doorknob.
— Hey, you got that botox.
— But I still want three purple hearts.
— This land will surely vote for me.

— Ты либеральная тряпка.
— Ты правый фанатик.
— Ты розовый коммунист.
— Ты туп как дверная ручка.
— Эй, ты использовал ботокс.
— Но я все равно получил «Три пурпурных сердечка».
— Эта земля непременно проголосует за меня.

АЧ. У них вот это — «комми», понятно, да? То есть их борьба с коммунизмом, особенно в своих крайних формах, маккартизм — это борьба с социальной гнилью, плесенью. Какие-то люди, социальные паразиты, которые не хотят работать, которые хотят жить за чужой счет, все, о чем Айн Рэнд вещала в своих «атлантах». А им противопоставляется честный труженик, консервативный, добропорядочный, традиционный, при этом креативный, изобретательный, трудолюбивый, упорный — настоящий герой Запада.

СУ. Там толпа, а тут одиночка.

АЧ. Да, конечно. И Илон Маск сюда, в эту лузу условно.

И в то же время мы видим, что на континенте особо-то антикоммунистическая риторика ушла, а русофобия осталась. То есть если послушать сегодняшних поляков, сегодняшних прибалтов, сегодняшних хохлов, сегодняшних разных других восточноевропейцев из соросовской конюшни, то мы услышим примерно следующее, что вообще коммунизм — это была просто одна из масок русского империализма.

Что Моравецкий в The Guardian написал? Что наша задача — это уничтожить идеологию русского мира. Что коммунизм есть не более чем одна из версий просто идеологии русского мира. Империализма, экспансионизма, навязывания всего этого. То есть как раз-таки на континенте, в Старом Свете, там не антикоммунизм, там русофобия.

СУ. С Польши, да?

АЧ. Да.

СУ. Давай с Польши. Нынешний извод русофобии — это результат именно польского многолетнего лоббизма. В чем особенность? Я считаю, что нас как народа для американского общества в широком смысле не существует. Почему? Потому что нет нашей широкой русской диаспоры. Для США правильные люди — это те, кто из Старого Света сбежал к ним и, находясь там, объясняют, как правильно поступить с неправильным. Старый Свет же неправильный, Америка возникла потому, что тут неправильно было организовано.

АЧ. Оттуда сбежали и сделали здесь все правильно.

СУ. «Град на холме» сделали, в этом же идея. И верим в святую конституцию. Они монархам своим поклоняются, а мы… Короче, схема.

И поэтому в Америке те страны, как Ирландия, где была массовая миграция с идеей, что: мы бежим от ужаса-ужаса-ужаса…

АЧ. Старого Света.

СУ. Вообще ужаса. …И там обрели счастье. И теперь наша миссия вернуть этот Свет, «Град на холме», на свою старую родину.

АЧ. Историческую родину.

Итальянцы.

СУ. Итальянцы, ирландцы. Как мафия поддержала десант на Сицилию… А русские, обрати внимание, если мы берем христианские народы в широком смысле этого слова, русские — это единственный народ, который не ездит на трудовую миграцию, в отличие от наших ближайших братьев, белорусов и украинцев. У нас это не зашито. Если мы едем на заработки, мы едем в Москву, в Сибирь. У себя.

АЧ. На севера. На крайние.

СУ. У нас нет идеи поехать в Германию на заработки. Эмигрировать, уехать – есть, у части. Но поехать на заработки — нет. И поэтому у нас в Америке нет такой русской части… Образовался только Брайтон-Бич.

АЧ. То есть, Russians — это одесситы вчерашние с Брайтон-Бич…

СУ. …которые не хотят ничего. Они не хотят быть бжезинскими, как поляки — они туда приехали и делают карьеру, они хотят влиять, — нет, эти просто сели на Брайтон-Бич, сидят. Все, до свидания, мы построили себе маленький кусочек Советского Союза в вашей вонючей Америке. Что вы тут умеете делать? Вы даже форшмак делать не умеете.

И получается, что поляки — они же первый раз убегали — их сильное влияние именно в США, это еще наполеоновские войны. Я напоминаю, Костюшко — это один из героев борьбы за незалежность США, который против нас воевал. И потом еще волна эмиграции из Российской империи, когда наши их подпрессовывали, и потом эмиграция после ликвидации межвоенной Польши, самая большая. То есть, это люди, которые уехали в США в ходе разрушения своей государственности, и потом была создана отдельно антибольшевистская лига народов. Всех из Восточной Европы, из Советского Союза, всех, кого вытащили, назовем их в кавычках «бандеровцами», там все были: литовцы, грузины…

АЧ. …хотя поляки бы обиделись на слово «бандеровцы».

СУ. …и их загнали в эту антибольшевистскую лигу народов. И сказали так: ваши национализмы не конфликтуют до тех пор, пока есть главный враг.

И поляки там были главными заводилами. Из всей Восточной Европы их больше всего там. Они настроены были на карьеру, у них не было идеи, что — мы вернемся. «Мы из Штатов не будем возвращаться»…

АЧ. «…но оттуда будем править Европой».

СУ. В этом особенность поляков.

АЧ. Про поляков понял. Ты говоришь, что польская русофобия — это наследие той еще истории, конца XVIII – начала XIX века.

СУ. Она исконно-посконная. Поляки сами хотели быть Россией. Поляки намеревались изначально сами стать восточной частью западной цивилизации. Но у них это обломалось. Это с тех пор тянется. [Генрика] Сенкевича почитайте — там все понятно.

АЧ. Согласились. И ты говоришь, что прибалтийские русофобии — оттуда же.

СУ. Нам же вернули всех этих президентов из США. Первые в Прибалтику политические лидеры вернулись прямо из эмиграции. Их, получается, десантировали, а дальше они начали производить новое…

АЧ. Давай разберемся с русофобией. В восточноевропейской русофобии — как много именно русофобии, а сколько – «россиефобии»?

СУ. Во всей Восточной Европе, от Прибалтики до Румынии — это вообще территория фобий. Это территория, где всегда государство было внешним по отношению что к хорватам, что к полякам. Когда нации формировались…

АЧ. …своих государств не было…

СУ. …было какое-то внешнее государство. И это постоянные фобии…

Этот край начинается где-то в районе Тернополя, Восточная Европа, и, наверное, в районе Праги заканчивается. Это край особых городов. У нас евреи никогда не жили в гетто. Мы получили евреев после раздела Польши, но они у нас никогда не жили в гетто. Черта оседлости – да, но чтобы внутри городов выгораживать… У нас никогда в городах не было варфоломеевских ночей.

АЧ. Погромы были.

СУ. Но они тоже другие: собрались и пошли. А так — чтобы вычислять, где кто живет и потом…

АЧ. …организованных — не было.

СУ. Это геноцид организованный.

И эти восточные европейские города — в чем их особенность? Жители столичных городов — это были представители имперских администраций. Например, Львов, который я хорошо знаю. Он в Австрийской империи. Все администраторы: губернатор, архитектор — австрийцы. Но австрийцев — полтора процента во Львове. Но они — вся правящая элита.

И Рига, если мы так же посмотрим. В чем была там особенность? Местное население, из которого потом этот этнический субстрат, который стал нациями, формировался в основном за пределами городов, а в городах находился на вторых ролях, потому что имперские администраторы были носителями точно не их национальной культуры, даже когда они переезжали, как Бирон, теоретически эстонец, курляндец, но по факту стал потом деятелем имперским…

В Австрии было то же самое. Он был каким-нибудь чехом, но в результате, через сколько-то лет, возвращался в Галицию имперским администратором. И этот национализм там находится в двух плоскостях. Первая плоскость — это город-деревня. Потому что — не наши города. Они чужие, города чужие. Мы здесь живем, а города чужие. А второе — это когда империи рухнули, администраторы были выдернуты. И все эти национальные культуры получили себе города…

АЧ. …которых они не строили.

СУ. Они их не строили, да. И у них получилось взаимное доказывание, кто кому Рабинович. «Это ваш город? – Нет. — Нет, это наш город». Вот, например, Прага. Чешский город? А может, он немецкий город.

АЧ. Ну, конечно.

СУ. Понимаешь? Или Львов. Какой он украинский? Гуляешь — там все австрийцы с поляками строили. И жители, которые в XX веке переселились в города, чужие по их восприятию…

И еще есть история формирования нации, когда постоянно был какой-то угнетатель. Это аспект формирования нации, откуда все взялось.

А второй — это аспект виртуозной политики, которая была, конечно, порождением Вены. Почти вся Восточная Европа находилась так или иначе в сфере влияния Вены. От Балкан до Польши. И это традиция манипулирования народами, потому что в Австро-Венгрии сильно была [заметна] чересполосица: здесь одни живут, здесь другие живут, здесь — третьи.

Потом, я напоминаю, венграм удалось провести восстание, но немцы с ними договорились, что — вы не уходите из империи, а мы трансформируем империю.

Я о чем говорю? Всем рекомендую перечитать Гашека. Там [описаны] эти межэтнические особенности, которых мы понять не можем. У нас нет ни одного города в исторической части России, который был бы организован так, как организована Восточная Европа.

Калининград… но там поменялось все население. То есть, там нет такого населения.

АЧ. Хорошо, но в Российской империи был похожий феномен. Элита до такой степени «вырусивалась», будучи даже по происхождению этнически русской, что воспринималась своим народом, как инородцы. Они иначе одевались, на другом языке разговаривали, по-другому себя вели, у них вообще все было другое.

XVIII-XIX век, полностью «вырусившаяся» инородная, даже иноязычная государственная элита, живущая в зданиях европейской архитектуры — или того, чтобы наши дворяне понимали под европейской архитектурой — на фоне граждан, которые жили, как живут.

СУ. Я думаю, если бы не было восстания Пугачева, наша элита бы выводы не сделала. Их модель, когда мы совершенно не похожи на большинство жителей, абсолютно устраивала. Я напомню, это польская модель, самое жесткое крепостное право было в Речи Посполитой. Там же была придумана идеология сарматизма, что мы, польская элита — это наследники древних сарматов. А это — холопы, вообще не люди. Холоп, что польский, что украинский, был вообще не человек. И эта идея очень жесткого различия между элитами и подчиненным народом, тоже считаю, что это польская идейка, которую мы во многом приняли после того, как наша элита…

АЧ. …начала полонизироваться. Она начала полонизироваться раньше, еще в XVII веке.

СУ. А когда мы включили ее полностью… Влияние Чарторыйских, например, на двор — намного выше, чем каких-нибудь древних Шереметевых. Посмотрите, какой в Питере Варшавский вокзал. Это один из столичных вокзалов. Поезда из Варшавы принимали на отдельный вокзал, им была отдельная слава и почет.

Влияние Польши потом продолжилось. Я напомню первую Конституцию…

АЧ. Хорошо. Давай я тогда очень жестко поставлю вопрос. Правильно ли я понимаю, что старый, жесткий и до сих пор, кажется, неизжитый конфликт у нас — это как раз конфликт с русской картиной, где этой дистанции нет. Где любое лицо даже условно царю может сказать: ты, царь — неправильный царь, и правишь не так, как надо. То, как у нас привыкли, и на протяжении всей нашей истории кто угодно, кому угодно мог в лицо что угодно сказать. И не было этой сегрегации, не было этого жесткого разделения. И когда как раз-таки началась полонизация, с приходом Романовых она началась, со Смутного времени. И дальше начали заезжать толпой эти, которые «знают, как надо там». Русский мир впервые встал на дыбы во время старообрядческого раскола, получается.

СУ. Получается, да.

АЧ. А если верна концепция Пыжикова о том, что большевики — это порождение старообрядчества.

СУ. Ответ параллельного государства.

АЧ. Да, да.

Тогда выходит, что наша цивилизация главное, чего не приемлет в их цивилизации, это именно разделения на элиту и народ.

СУ. Мне кажется, про Советский Союз ты очень угадал.

Я напомню базовое, чему всех учили. «Мы не рабы, рабы не мы». Это основа наша. У нас как: если ты не можешь сказать начальнику все, что о нем думаешь, то ты имеешь по крайней мере право уйти от государства подальше.

АЧ. Юрьев день.

СУ. И видать это начальство… А у них уйти некуда.

АЧ. И уйти некуда, да.

СУ. И в этом особенность.

АЧ. И тогда получается, что если мы все-таки провозглашаем курс на строительство собственной цивилизации, то первое же, что всплывет, это вопрос о том, кто кому начальник, и на каком, собственно, основании.

И точно ли эти элитарии имеют право вот так с нами разговаривать, как они привыкли за время «колониального» периода.

СУ. И обладают ли они подлинным авторитетом.

Я тоже много думал о русской модели. Я много откуда черпаю, из того же Пыжикова. Она у нас основана на авторитете, где корень слова — «автор», кто постоянно доказывает свой авторитет. Авторитет, в отличие от популярности, нельзя купить. Популярность можно накачать, мы сами знаем, как это делается. А авторитет — это то, что зарабатывается поступками.

АЧ. Старый русский корень «знать». Знать — это те, кого знают. И кого знают в соответствующем качестве. То есть ты должен приложить усилия, чтобы тебя знали.

СУ. Заработать авторитет.

И поэтому как получается: наши начальники сейчас, перед угрозой внешнего супостата, видят, что у нас народ не склонен раскалываться в моменты опасности. И они воспринимают сплоченность части нашего народа в тяжелые моменты как лояльность им лично. Это большая ошибка.

АЧ. Конечно. Евгений Викторович чуть было не доказал обратное. Мы помним, как всех нас тогда тряхнуло.

Но если эта конструкция верна, то это значит буквально, что – известная асимметрия, что у нас внизу поддержка СВО гораздо больше, чем наверху, если брать социальную пирамиду — связана с тем, что в разводе с Западом низ даже не то чтобы умом, а каким-то шестым чувством чует исторический шанс выправить статусы.

СУ. Наш низ, понимаешь, не участвовал в конвергенции с Западом, кроме как в виде потребительских кредитов, очень хорошо работающей налоговой системы. Что мы еще взяли с Запада?

АЧ. …евровагонки пресловутой.

СУ. Больше он никак не пересекается с Западом. Ну, еще машины раньше можно было купить.

АЧ. Это и так понятно, что он был гораздо меньше интегрирован туда, чем верх. Это мы уже знаем.

СУ. А вот те, кто хотя бы чуть-чуть из нашей сферы общения, никто [из них] не олигархи, но получили практику шопинга в Милане на протяжении 10 лет, и — все, поменялось у человека мышление. Я таких знаю. Их лишили, они прямо страдают.

Они не то чтобы превратились во врагов, но они реально страдают и на всех остальных свои страдания [распространяют].

АЧ. Жизнь закончилась.

СУ. Ужас, так жить нельзя. Из наших коллег тоже многие повелись на этой теме.

Я все равно считаю, мы Запад воспринимали через материальную культуру. Как только у нас вокруг появятся предметы, где будет написано: «Сделано в России», и они превысят другие предметы…

АЧ. Ну вот давай так. Опять дам историка. То, что Запад превосходит порогово всех в материальной культуре — это явление довольно недавнее. Какие-нибудь 700 лет назад это были завшивленные люди с очень плохой бытовой культурой.

СУ. Арабы – круче были.

АЧ. А китайцы – молчим вообще. Глубокая периферия мира. Люди, живущие мало и плохо, с отвратительной медициной, вечно голодные, потому что еды все время нет, кое-как одетые. Мы же помним, что за ткани были в Европе еще какие-нибудь 600-700 лет назад.

СУ. Сталь дамасская лучшая – оттуда, шелка лучшие — оттуда.

АЧ. Да, конечно.

СУ. Специи — оттуда.

АЧ. Понятно. Все или очень плохое свое, или привозное. Пойло — пиво какое-то, даже не о чем говорить.

СУ. Приличные места были — юг Франции и юг Италии.

АЧ. Какие-то остатки, какое-то римское наследие. И с какого-то момента Запад — коллективный — начинает делать рывок в потреблении. В некоторых местах это очень заметно. Например, Версаль Людовика XIV и Кольбер, кольберовские мануфактуры.

И это целенаправленное усилие на протяжении буквально одного поколения и одного политического режима задать совершенно немыслимый новый стандарт потребления, когда лучшие мастера, лучшие художники делают посуду, делают мебель, делают одежду… Все эти балы, лучшие музыканты…

Тем же самым занимается Вена.

СУ. И Петербург.

АЧ. Естественно. Они в тот период наработали капитал задания образцов, по поводу которых остается только скрипеть зубами от зависти. И — не то, что мы — человечество до сих пор едет по большому счету на воспоминаниях об этом Париже Людовика и Вене с Гайдном, Моцартом, Бетховеном и так далее.

СУ. То есть, это «Скромное обаяние буржуазии», которое я считаю вершиной трансляции очень привлекательного потребительского образа жизни. Это 70-е годы, там такие утомленные люди — Бодрийяр еще открыл, что потребительство утомляет — и эта легкая утомленность свойственна людям, чего-то достигшим, но при этом отказавшимся от дальнейшей борьбы. «Я типа удовлетворился», — это психология коммерса.

Есть уже пять фирм, стремиться дальше некуда. Напрягаться, зачем это надо? Я называю таких людей остановившимися в развитии. У тебя еще силы есть, ты еще паши, для общества кучу всего можешь сделать. Зачем? У меня самого было в жизни – когда к тридцати удалось…

АЧ. …заработать денег, а можно ничего не делать.

СУ. И пару лет… Я потом себя поймал на мысли, что можно не остановиться. Ну, и денег нету уже так много, как хотелось бы. Но не суть. А люди на этом действительно залипают. И это «скромное обаяние буржуазии» разложило. У русских есть дух первопроходства, он действительно отличает [нас] от остальных.

Они с радостью бросаются во все новые вещи. А потребление — через обаяние буржуазии — убивает эту очень важную черту. Ничего нового не надо. Мир предметов бесконечен. И если твой интерес уйдет в мир предметов, то тебе всю жизнь есть чем заниматься. А если ты еще и перешел на цифровое потребление, то там вообще предметы бесконечны. Обновляться можно вечно. Так вся жизнь и пройдет. Мне кажется, это убили в нашем человеке.

АЧ. Хорошо. Тогда главный праздник нашего календаря под названием Новый год, под этим углом. Он же, условно, Рождество. Что произошло с Рождеством на Западе? Оно превратилось в апофеоз распродаж. Главный образ Рождества – это даже не Дед Мороз, это люди с коробками, волочащие их в виде подарков, купленных по скидке. Самый хлебный месяц, который весь ритейл кормит весь следующий год.

Советский Новый год. День салата оливье. Телевизор, президент, поздравления, шампанское, «Ирония судьбы», это все. А первоисточник праздника сам по себе, даже дохристианский, митраистский еще, если не языческий, — самый темный день в году и восстановление новой жизни после того, как день начинает прибавляться, глубоко мистический, вообще не имеющий отношения к этому всему, сакральный день.

И постсоветская культура, которая отказалась от салата оливье, которая на Новый год чего? — это уехать куда-то.

СУ. Свалить.

АЧ. Не важно, свалить в Европу, свалить в путешествия, можно даже в лес, куда-нибудь в баню, уехать, короче. Как способ радикальной смены обстановки и совершенно [нового] взгляда на новую жизнь. Почему это важно? По многим признакам 2024-й год — это год новый не только в календарном смысле, там будет очень много всего нового, чего мы еще даже и не видели вообще.

Мы уже 4 года, начиная с ковида, живем в мире быстрых новостей. Но это — столетие Ленина, БРИКС, в конце концов американские выборы, которые непонятно чем закончатся и непонятно к чему приведут. Это год очень больших ожиданий, очень больших надежд и очень больших страхов. Как его осмыслить? Как к нему подготовиться, как его проводить?

СУ. Я профдеформирован, у меня с 2014 года все годы слились в одно. Поэтому для меня 2024 год — это будет продолжение всего этого десятилетия. Я надеюсь, что какой-то из этих годов, не знаю какой, станет точкой катарсиса. Потому что это очень психологически нездорово для нашего общества — нахождение в состоянии, которое мы обсуждали. С одной стороны — двоемыслия, с другой стороны — недоговорок, с третьей стороны — вроде бы есть конфликт с коллективным западом, вроде нет.

АЧ. Ясности.

СУ. Точки. Куда мы идем? Точка ясности. А в чем она проявится? Те же президентские выборы в США, из того, что я вижу у части наших коллег, с кем я общаюсь, есть иллюзия, что — будет Трамп, и что-то сменится. Вот это меня пугает. От смены фамилии якобы сменится курс США. Я бы хотел, чтобы это стало точкой нашей ясности и самоопределения по отношению к следующему десятилетию.

Алексей, а ты как считаешь? Вот 2024-й год, с чего мы начинали. Столетие большого кризиса в Советском Союзе, потому что многие думали, что со смертью Ленина что-то [сменится]. Как же? Возвращаясь к началу, за это столетие какие главные уроки мы должны вынести в 2024 году по отношению к столетней давности?

АЧ. Первое, чего я бы пожелал нашим зрителям, всем, кто нас смотрит, кто с нами общается, кто нас читает, это, конечно, ясности. Чем больше мы понимаем, чем больше пазлов складывается в картинку, тем на самом деле спокойнее. Потому что корень любого страха – это неизвестность. Даже когда ты видишь зло, но понимаешь его, тебе не так страшно. Хуже, когда ты не понимаешь природу того, с чем ты сталкиваешься, что тебе противостоит. В этом смысле каббалисты так, например, и описывают, что главная задача каббалы – это прояснять реальность. А главные враги силы внешнего, «койне(?)», в буквальном переводе с иврита –«мутные».

СУ. Мутные, да?

АЧ. Да, мутные. Много мути. И эти последние годы тоже подняли со дна много мути. И много всего непонятного. Поплыли целые системы координат. И это — основная причина фрустрации у людей. Раньше мир был ясен и понятен. Причем в том числе и применительно к своим собственным персональным стратегиям, планам, как жить, к чему готовиться, чего хотеть для себя.

СУ. Ипотека задавала цель.

АЧ. Как минимум, да. Для детей и так далее. А сейчас эти координатные системы очевидным образом поехали. Новых вместо них не появилось, и никто не предложил. Все эти разговоры про многополярность пока скорее пугают на бытовом уровне. Тем более, что как раз, внутри себя-то мы понимаем, что пока один начальник — все ровно. А вот когда начальников много, и они каждый раз должны все по кругу друг с другом договариваться, то это ситуация, мягко говоря, неустойчивая. И мы такое не любим.

Поэтому я вижу миссией и нашего проекта, и тех, с кем мы вместе идем в эти воды, конечно, увеличивать ясность. Ясность понимания, ясность намерений, ясность стратегий, ясность целей.

В конце концов, мы должны ответить на главные вопросы. За что воюем? Почему мы победим? В чем наша правда?

Когда эта ясность есть, вопрос ее физического воплощения становится пусть сложным, но техническим.

СУ. То есть за ясность мы будем?

АЧ. Да. Да. Мы будем говорить об интересном, брать острые темы. Предлагайте. Мы с большим удовольствием поучаствуем. Кроме самих подкастов у нас, как вы, наверное, знаете и уже заметили, регулярно проходят стримы, онлайны на наших каналах, в которых мы непосредственно общаемся с наиболее активными и преданными нашими зрителями, участниками, подписчиками.

В конце концов, вы — те, без кого все эти наши разговоры — это просто разговоры в узком кругу. Чтобы эти идеи, эти вопросы, эти поиски выходили в широкий круг обсуждения, — это то, ради чего мы и снимаем проект «Военно-политическая философия».

Всего доброго!

Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка

Was this helpful?

YesNo

25 / 0

#алексей чадаев #география #коллективный запад #общество #семен уралов