«Будущий премьер-министр сейчас где-то ходит в садик. А все данные, которые он дает, — в какие игры он играет, с кем общается, какая у него сфера, — все накапливается».
«Я всех отсылаю к 2020 году в Беларуси, особенно зрителей. Вы видели людей в состоянии умопомрачения. Это я сейчас зацикливаю, как еще можно назвать когнитивные войны. Это мое ноу-хау. Когнитивные войны — не про правду, не про ложь. Они про настраивание на особый тип мышления. Не имеет значения, по большому счету, даже правда или ложь. Важно, какую тебе подцепляют эмоцию. Именно этого добивается противник.
Он добивается того, чтобы в нашем обществе проходили расколы и конфликты по любым разным вопросам. Не имеет значения, какое. Хоть ЛГБТ, хоть Украина, хоть что-то».
«У них стратегия следующая. Как можно больше накачать оружием, и после того, как ситуация пойдет вразнос, перестанет быть управляемой, американцы выдергиваются, так же как выдернулись из Афганистана, а территория превращается в конфликты «всех против всех», потому что более полутора миллионов человек уже с оружием».
«Наша задача в когнитивной войне, чтобы происходило, как со словаками, которые переходили на сторону партизан».
Юрий Гроеров. Когнитивные войны. Так что же это?
Семен Уралов. Непонимание, с одной стороны. А с другой стороны, само слово «когнитивный» испорчено. Есть психология, а есть «психоложество». Коучи, вся история. Слово «когнитивный» еще дополнительно испорчено историей со всеми этими тренингами, по большому счету, — это фикция.
Почему я им пользуюсь? Потому что это доктринальная формулировка в документах НАТО. Учитывая, что у нас нет такой доктринальной формулировки, мы будем пользоваться той, которая есть. Если по существу, то это, конечно же, войны в мышлении. Не в мозгу отдельном, а в мышлении. Потому что мышление бывает коллективное, личное. Мышление от культуры отличается.
Допустим, у китайцев у них иная структура мышления. Но включается максимально сущностный перевод слова «когнитивный». Технологическое значение когнитивного, — это то, что называется междисциплинарное. Это социология, лингвистика, нейробиология. Это то, что называется — цифровые технологии, в первую очередь, бигдата. То есть накопление данных о конкретном человеке.
И это современные, в том числе, инженерные, биомедицинские технологии. Потому что, особенно в последние годы, это всё, что связано с усилением мыслительных функций человека. В том числе, уже вживлять кое-что начали. Деменцию начинают старческую [лечить], с помощью электродов. Это такая комплексная дисциплина, которая происходит из десятых годов нового 21 века.
ЮГ. То есть, важно понимать, что это не придумки Семёна Уралова. Или не из области инфоцыганства. А этим термином пользуются военнослужащие НАТО. При планировании определенных действий, операций и так далее.
СУ. Чтобы ознакомиться. Мы с Дмитрием Юрьевичем сделали уже 4 выпуска. И к каждому выпуску я прилагаю ссылки на Яндекс.Диск, где открытые документы НАТО. У них есть закрытая часть, а есть то, что они используют в том числе для своих синктенков (think tanks), для своих военнослужащих. Это их рабочие материалы, их уже полтора десятка документов. С точки зрения психологии, я всех отсылаю…
Очень интересный был у них большой форум по когнитивным войнам, натовский. Он проходил в Бордо. Ключевой специалист по манипуляциям — профессор Клавери. У него есть важный доклад. И второй ключевой специалист, на котором он сосредоточен, это Франсуа Дю Клюзель. Его работы есть, они рассекречены. А много всего засекреченного.
Почему американцы выделяют когнитивные войны. Концепция очень простая. Они двигаются в логике доменов. Домен — это сфера конкуренции. Есть земля, — то есть столкновения на земле, — вода, воздух. До 20 века, классически, всегда происходила война в трех этих измерениях. В 20 веке появился космос, как отдельный домен. В 70-е годы 20 века появился информационный домен. Появилась информационная война.
Они утверждают, что в 2050 году когнитивный домен будет выделен именно в отдельный. Как в отдельный домен, и с чем это будет связано? Почему? Тут – «внимание за руками». Это очень важно для понимания.
10 лет назад произошло принципиальное изменение в структуре инфопотребления. Мы стали, во-первых, потреблять избыточную информацию, а во-вторых, мы начали отдавать все данные о себе. Это такая база, которую я повторяю. И для себя, в том числе. И к 2050 году поколение, которое придет, будет уже лицами, принимающими решения, депутатами, министрами. Которые родились и с рождения отдавали данные о себе.
И тут открывается уникальная возможность для манипуляции. Будущий премьер-министр сейчас где-то ходит в садик. А все данные, которые он дает, — в какие игры он играет, с кем он общается, какая у него сфера, — все накапливается. И через 30 лет этот человек будет абсолютно голым. Им будет понятно, как манипулировать. А мы прекрасно знаем, что можно подобраться через домохозяйку, через подругу жены, через любовницу.
Тут мы входим на классический этап, что называется шпионаж, разведка и так далее. Но эти технологии открывают уникальные возможности. Потому что ранее нельзя было найти человека. Особенно в другой стране. Он был спрятан. Началась игра: разведка, контрразведка. А тут человек сам о себе отдает информацию, которая копится у них. Вот это очень важно.
То есть всю бигдату накапливают они. И мы все эти данные о себе отдаем.
ЮГ. А всяческие коммерческие структуры? Каждый из нас, глядя в телефон, видит таргетированную рекламу, направленную на нас. То есть ты один раз, условно говоря, ввел в поиск «утюг», и тебе эти утюги посыпались, как из рога изобилия. Они работают тоже на военных, как в связке? Или тут кто-то у кого-то просто подсмотрел?
СУ. Очень правильный вопрос. НАТО утверждает следующее. Что это все — коммерческие технологии, которые изначально возникли, — которые должны произвести конверсии. То есть они используют максимальные наработки маркетинга. Потому что все это сначала рождается в маркетинге.
Разработки психологии. Еще отдельно есть потребительская психология. У нас практически не развито это направление. А на западе оно очень развито. Потому что каждый потребитель отталкивается, — тут я отсылаю к Бодрийяру, в чем особенность потребителя? — он всегда испытывает недовольство, ему всегда мало, ему всегда что-то хочется.
И вторая особенность, — что потребитель хочет потреблять наборами, коллекциями. А информация — что же, я про сериальность Зеленского не зря говорю. Когда ты потребителю начинаешь скармливать [информацию] в час по чайной ложечке, он подсаживается.
Ну, как потребитель, я только эту одежду ношу, я потребляю только эту информацию. Человека ловят в эту ситуацию и начинают вести его десятилетиями. Это за месяц человек не испытывает. А если он год, второй, третий, четвертый, пятый, и формируется тот самый инфопузырь вокруг человека на протяжении нескольких лет.
ЮГ. И когда он становится… Тот, который сегодня ходит в садик, бабушки которого умиляются, глядя на него и говоря: смотрите, да он с трех лет у нас управляется с планшетом, телефоном, лучше нас всех вместе взятых, смотрите, какой молодец. Такой молодец, на самом деле.
СУ. Это то, о чем Пучков постоянно говорит: когда вы отдаете ребенку планшет, вы неизвестно кому отдаете своего ребенка.
Не надо уходить совсем в крайний консерватизм. Мы не можем на это повлиять в смысле — поломать информационную картину, но мы можем повысить сопротивляемость. Это очень важно понимать. Я считаю, что в современном мире, когда ты выходишь в сеть, — и этому нужно учить детей, — когда ты выходишь в сеть, это ты как [будто] выезжаешь на машине на дорогу, вот так [к этому] надо относиться.
Ты не просто браузер открыл, как права. Ты понимаешь, что другие есть участники, ты должен понимать в чем опасность, как поворачивать налево, есть особенности. Ты сел в машину, у тебя – щелк, режим переключился, глаза начинают бегать, ты по зеркалам заднего вида смотришь. Когда ты входишь в сеть, у тебя должен тоже включаться подобный режим, не такой, как был до сети.
И этому нужно обучать. Я считаю, что должны быть курсы в школе. Когда 14 лет плюс-минус, начинается ситуация отторжения авторитетов, это приводит к чему? Естественно, мы знаем еще от Тургенева, естественные авторитеты отторгаются, но ищутся другие авторитеты, а они находятся здесь, в кармане.
Поэтому это нужно объяснять заранее, чтобы, когда ребенок подойдет к этому сложному возрасту, как руки мыть перед едой, — это просто навык, который нужно прививать сейчас, чтобы через 10 лет мы получили эффект. Потому что у нас, к сожалению, то, что я вижу, запретительная логика. Но она не работает, это невозможно, мы с этим не справимся.
Уже родились эти дети, я всех отсылаю к 2020 году в Беларуси, особенно зрителей. Вы видели людей в состоянии умопомрачения, это теперь зацикливаю, как еще можно назвать «когнитивные войны». Это мое ноу-хау, открытие. Они являются одновременно… Вот есть состояние помраченного рассудка, когда человек вроде бы рациональный, не сумасшедший, а местами ведет себя как будто сумасшедший.
И когнитивные войны, в чем их особенность? Они одновременно умопомрачающие и умопомрачительные. Почему? Потому что когнитивный удар, как мы говорили… Есть два состояния: «зрада» и «перемога», то есть эйфория — перемога, зрада, — то есть измена, паника.
И когда в человека попадает этот удар через его смартфон, — он наносится в первую очередь, я напоминаю, через ваши гаджеты. Одного приводит в состояние умопомрачения, — и он в депрессии, он не хочет никого видеть. А кого-то – в умопомрачающее, и он сам себе нравится, тогда с ним происходит эффект: рассылки, он начинает втягивать всех в свою секту, начинается эффект зомби, когда он должен кого-то еще затянуть к себе.
В этом опасность этих ударов, потому что человек получает их незаметно и очень долго. То есть не от одного сообщения человеку становится плохо. Как по принципу поверхностного натяжения. То есть капелек может быть много, пузырь будет надут, но когда-то последняя соломинка все равно переломит хребет верблюда, — это неизбежно.
ЮГ. То есть, в 2020-м году как раз белорусское общество было под таким ударом.
СУ. Да, это классический пример, 2020-й год точно так же, как 2014-й год на Украине.
Это вот эти состояния. «Пехотой» были как раз люди в районе 20 лет. Как раз те и управлялись, я вам напомню, блогерами. Понятно, что за ними спецслужбы, но имеется в виду, что они были на волне. И вот тут наша теория, нашего коллектива, что есть два типа воздействия: есть удары, а есть волны.
Удары не заметить нельзя, — это какая-то чернуха, что-то сильное эмоционально. Вот сейчас – последняя история с отрезанием головы. Это пример удара, когда сыплется, а волна — это более тяжелое влияние. Это когда тебя подсаживают на какую-то тему.
Я почему называю «волной», это как волна радиоприемника. У меня метафора, как советская интеллигенция слушала…
ЮГ. «У него приемник Грюндиг, ловит, контра, ФРГ».
СУ. Вот почему это волна. А второе, почему волна, — потому что она как в физике: волнами, постоянно какие-то приливы, тебя чем-то подкармливают, ну вот еще чему-то порадуешься. Я это очень хорошо видел, почему я так говорю, буду повторять тезисы 2017-2018 года, но я очень четко видел, как в Белоруссии гнали волну именно анти-МВДшную, антисиловую.
Вот что-то произойдет, — там были какие-то события, там же всегда какие-то происходят.
ЮГ. Ну если вспоминать, то да, на самом деле, задолго до выборов началось такое вот нагнетание, ну по-разному можно назвать это, нагнетание, вбрасывание, шатание, ну люди по-разному это называют, но вот эта волна, она пошла.
СУ. И что очень важно, для того чтобы гналась большая волна, каждый блогер, – тут мы входим в зону, зачем нужны блогеры, это тоже нужно понимать. У людей есть уже не то чтобы отторжение, – традиционные СМИ же тебя односторонне информируют, а блогеры – это такие заразы, которые с вами общаются и восполняют коммуникацию, которая у нас утрачена.
У нас – разрушенная коллективность внутри общества. Советская была совсем иной, и люди ищут эту коллективность в сети. И тут появляются люди, те самые блогеры, которые с ними общаются. По большому счету людям нужна не информация, по большому счету…
ЮГ. Поговорить?
СУ. Поговорить и впечатление. Тут я опираюсь на труды товарища Бехтерева, которого я плотно разобрал, – это отдельное направление, коллективная рефлексология, о которой мы, к сожалению, забыли. Я всем рекомендую почитать, потому что он подобные состояния разбирает на примере событий в Петрограде 100-летней давности. У него богатейший был материал гражданской войны внутри столицы.
И мы увидим там, что и на Майдане в Киеве происходило, что в Минске в 2020 году происходило. Я всем рекомендую перечитать «Коллективную рефлексологию» товарища Бехтерева, чтобы увидеть в зеркале нас сейчас. Это все было открыто 100 лет назад, плюс-минус.
Когда началось массовое образование, когда в 20 веке появились уже СМИ, как мы знаем их сейчас, – в Америке это все было поставлено на поток, начиная с Генри Форда с 20-30-х годов. И за 70-80 лет, по мере глобализации, это стало всеобщим. А учитывая, что наши столицы западнизировались после 1991 года, – именно столицы, что Минск, что Москва (вообще была западнизирована первой), что Питер, что Киев, – соответственно, у нас образовалась прослойка.
Тут я всем рекомендую почитать Эдварда Бернейса, племянника Зигмунда Фрейда, основателя маркетинга современного, первого пиар-агентства. Он прожил почти 100 лет. Книга написана, по-моему, в 1995 году, а он начинал работу в 1920-х годах еще. Он был подрядчиком в том числе и у ЦРУ, они проводили госперевороты в Южной Америке.
Есть небольшая книга «Пропаганда», где он это все разъясняет из позиции 70-х годов 20-го века, но для нас это актуально, мы же позже стали на путь западнизации. В чем краткая суть? Капиталистическое общество западного типа – не вертикально интегрированное, как социалистическое, а состоит из мириад коллективов, которые между собой пересекаются как молекулы, давайте представим, в трехмерном пространстве.
Что это значит? Одновременно ты работаешь на работе или я, да? Но при этом мы еще можем играть в баскетбол по субботам. Играем всего три часа, но через нашу эту штуку можно решить больше вопросов, чем на работе.
ЮГ. Смотря с кем играешь.
СУ. О чем и речь. И теперь, если представить человека как участника десятков разных коллективов, приходим к выводу: для того, чтобы воздействовать на него, на него нужно воздействовать во всех коллективах максимально поймать его: где он играет в баскетбол, где он ходит на работу, какими марками он пользуется. У него масса коллективов.
И только когда мы человека поймаем, мы должны понять наше общество как эту сложную молекулу. Это еще Андропов… У нас западнизация началась раньше, знаменитая фраза Андропова: «Мы не знаем общества, в котором мы живем». Это же в 70-х началось, когда мы начали свое общество потребления строить. А мы наше общество вообще не знаем.
Это мой тезис про кризис 2020 года. Поэтому людей нужно ловить в том месте… То есть, ты их не всегда на работе поймаешь. У нас в этом смысле более сохранен советский подход, который не ловит все общество, весь народ. То есть, он ловит лояльных, а все остальные – как сквозь пальцы просачиваются. Поэтому получается, что наш сигнал информационный люди просто не ловят.
Есть же вообще, например, такое направление, как гаражная экономика. То есть, люди, которых нет в экономике.
ЮГ. Ну да, да.
СУ. Их нет вообще нигде, да, их даже в налоговой нет. Как бы нет, но они есть. Их можно ловить в этих их гаражах. Я это очень много раз видел на выборах. Я много занимался мелкими выборами. В мэриях городов небольших. Это очень хорошо видно в маленьких коллективах, когда ты можешь пойти проводить встречи агитационные подготовленные, к тебе будут приходить одни и те же люди. А можно проехаться по гаражам, с мужиками поговорить, и это будет совершенно иной эффект.
Но к ним никто никогда не приезжает и никто никогда не разговаривает. Особенность нашей ситуации в том, что мы начали строить по факту общество западного типа, но не стали к нему относиться как к иному обществу. Только Александр Зиновьев с его «Русской трагедией», про западнизацию, пытался об этом предупредить.
Но, к сожалению, мы не знаем наше общество, в котором живем.
ЮГ. Но узнаем же как-то, узнаем.
СУ. Учимся.
ЮГ. Если применительно к той ситуации, что происходит сейчас в стране, которая всех нас волнует уже давным-давно, и сколько еще будет волновать, мы не знаем. Допустим, мы упоминали Майдан, но это когда было. Да, произошел когнитивный удар. Возможно, пошли потом волны, волны, волны. На протяжении какого времени возможно этими волнами, ударами держать огромный коллектив, общество всей страны в тонусе, нужном тебе? Как, например, на Украине.
СУ. Как показывает нам украинский опыт, это может происходить годами. Но это связано не с временем, а со структурой общества. Как только в обществе образуется какая-то значительная масса, – по моим прикидкам, порядка 15% достаточно, – людей, которые постоянно находятся в этом состоянии и получают от этого либо удовольствие, либо кто-то – по работе. Для этого вся система НКО и подкупы интеллигенции. Чтобы еще были люди на работе, чтобы они это все гнали.
Кто-то это делает добровольно, обманывается или его обманывают, а кто-то – по работе. Когда критическая масса скапливается, все общество уже деструктивно. Хороший пример: и толпа, и авиазавод – это коллективы. Но авиазавод – это состояние коллектива, который способен на сложный труд. А теперь представьте, что у вас на авиазаводе в таком состоянии находится 20% сотрудников. Он не будет способен ничего произвести.
Все зависит от того, какой коллектив находится в таком состоянии. Почему была подготовлена такая атака на силовиков. Я это объяснял тогда и сейчас. Им нужно было дезорганизовать систему МВД. Чтобы каждый милиционер пришел домой, а ему жена сказала: что ты творишь? Потому что ее поймали в каком-то дворовом чате.
Есть же еще семья, он приходит с работы, а его там встречают. Представьте ситуацию, что, если бы 20% [сотрудников] в структуре МВД, пришедшим домой, – жены бы добились, ввели бы в это состояние, были бы истерики, они не смогли бы работать.
Вот как это работает. Тут не все общество в целом, а именно структуры и сегменты.
ЮГ. То есть 15-20% от всего?
СУ. От всего, но по разным коллективам. Это достаточно [чаще] всего, но есть социальные среды, где нужно больше. Интеллигенцию поэтому надо больше – на корню, но она еще и больше поддается манипуляциям. Если по-честному, вся интеллигенция больна профессиональной болезнью – горе от ума. Мы же все считаем, что знаем лучше, как управлять и государством, и обществом.
ЮГ. Но это вообще у всех славян, не только у интеллигенции.
СУ. Вот на этом нас и ловят. На эту удочку мы и попадаемся.
ЮГ. Коль мы уже столько знаем, – благодаря в том числе и вам, – об этих когнитивных войнах, как они ведутся, как там планируются боевые действия, по факту, вот здесь, в наших головах. То, соответственно, мы должны знать, уже и понимать, как этому делу противостоять.
И более того, мне почти всегда немножко обидно становится, когда у нас так говорят: вот против нас, – сейчас не о когнитивных войнах, хотя, может, и о них тоже, – вот против нас ввели санкции, смотрите, как они там, но ничего, мы сейчас тут что-то, и начинаем что-то придумывать. А смотрите, что они тут еще сделали, все же это против нас. Ну ладно, сейчас еще что-то придумаем.
То есть у нас в большинстве случаев, – может быть, я не прав, но у меня ощущение такое складывается, – у нас не активная позиция в этих вопросах. То есть, мы всегда реагируем. Мы говорим: Запад плохой, зубы на нас точит, хочет от нас всего и сразу, и территорий, и ископаемых, и мозги наши лучшие всеми путями переманивает к себе.
То есть, вроде все делают плохо, а мы все время только лишь реагируем. То есть, по сути, бьем по хвостам.
СУ. Мы проиграем из-за этого.
ЮГ. Вот, а мы же не хотим проигрывать? Не хотим. Соответственно, чтобы не проигрывать, лучшая оборона – это что? Это нападение. Если мы знаем принципы, как это все работает, то – где примеры того, как мы провели успешную когнитивную атаку, как минимум? Я уж не говорю, организовали целую войну.
СУ. Мы еще не играем в эту игру. Мы пока что играем в… Я сейчас говорю про государство. Мы пока играем на домене информационном. То есть, мы считаем, что нужно гнать волны информационные. Волны информационные, они так или иначе, они либо… Правда-ложь, ну, как ноль и единичка, как в программировании.
Так или иначе, когнитивные войны – не про правду и не про ложь. Они про настраивание на особый тип мышления. Не имеет значения, по большому счету, даже правда или ложь. Важно, какую тебе подцепляют эмоцию к этой правде или к этой лжи. Я считаю, что ничего сложного в этом нет. А если мы будем играть дальше в информационную войну, мы просто не заметим, как это происходит.
Более того, наши пропагандисты многие, которые думают, что они бодрят население этими эмоциональными, патриотическими истериками, часто истериками, – они на самом деле сами принимают добровольное участие в когнитивной войне, потому что они своими эмоциями разрушают мышление значительной части людей.
У них проходит просто отторжение пропаганды, что называется. «Никому не верю», и человек уходит в хатаскрайники. То есть максимальную форму эгоизма. Это самая страшная история. Я считаю, что именно этого добивается противник. Он добивается того, чтобы в нашем обществе проходили расколы и конфликты по любым разным вопросам, не имеет значения каким. Хоть ЛГБТ, хоть Украина, хоть что. Для этого НКО все создаются.
А второе, – я это уже называю фекальным мышлением, то, что Дмитрий Юрьевич называет «малолетние дебилы», – когда человек начинает биться в этом состоянии. Он не может уже… И он мог быть нашим человеком, он может быть суперпатриотом, но за счет того, что его загнали, с ним произошел нервный срыв. А так как нервный срыв прошел в публичном пространстве, то он воздействовал еще минимум на 5-10 человек.
Теперь поднимаемся на 100 уровней вверх, чтобы посмотреть хотя бы на срез города, Минска двухмиллионного. Мы увидим, что 30-40 тысяч человек в таком состоянии для двухмиллионного Минска – достаточно для того, чтобы складывалось впечатление, что что-то происходит не так. Вот такая, собственно, математика политтехнологии. Как малые числа влияют на большие массы.
ЮГ. Ну, хорошо. Все-таки еще раз спрошу. Как побеждать в этом?
СУ. Как побеждать? Два направления. Внутри себя – массовая профилактика и изучение того, что с нами происходит, в 80% это как с секретом фокусника. Если ты знаешь, в чем тебя обманывают, то в следующий раз этот фокус с тобой не получится. А это можно сделать только через систему образования, которая проникает везде.
Ну, этого же недостаточно, – наших разговоров. Должен быть, курс, уроки, объяснения, зачеты в том числе. Как пользоваться мессенджерами, как писать. Обычные вещи. Это – внутри у нас.
Второе. Это то, что мы пытаемся сделать своим частным коллективом нашим, маленьким, не государственным. Это то, что называется когнитивное ПВО. Улавливать те самые удары и волны. И показывать их людям: вас – тут ловят, тут ловят, тут ловят.
Это внутри. И такие противодействия должны быть на трех уровнях:
- Уровень личности. Человек должен знать, что делать, чтобы не быть пойманным.
- Уровень коллектива. Мы в коллективе должны понимать, где нас ловят. Мы увидели кого-то под когнитивным [ударом]? А, пацан, слушай, так-так-так, осторожно, осторожно. Потому что главное – это изоляция. Человека в таком состоянии важнее всего изолировать. Но так как мы не можем его физически изолировать, значит, нужно другим изолироваться. А как изолироваться? – Объяснить, что с человеком происходит. Другого способа нет.
- И третий уровень – это уровень общества. Ну, это уже сфера больших начальников. Это развитие коллективности, начиная с детства. Мы же пошли по пути развития лидерства, по западной методике. Западная методика развития общества – это поиск лидеров. Вытаскивание лидеров. И потом лидеры становятся, либо в корпорацию входят. В общем, отбор лучших.
У нас и так уже высших лидеров. НКО пылесосили наше общество 20 лет. Плохие, хорошие, – сейчас не даю оценки этим людям. Но они были активные, они могли бы тоже Белоруссии послужить. Но они попали в западные сети влияния и стали врагами и предателями.
Надо по-новому. То есть нам нужно пропылесосить наши коллективы. Для чего были октябрята, для чего были пионеры? Я напоминаю. Целый класс, из него нужно вычленить тех, кто способен управлять коллективами. Мы разобьем их на звездочки. У каждой звездочки есть руководитель, начальник звездочки. Дружины, отряды. Посмотрите, для этого и было организовано. Почему?
Потому что большевики строили страну на фундаменте [страны], разорванной в гражданской войне. Мы постоянно об этом забываем. Мы когда говорим о Советском Союзе, мы либо про Великую Отечественную, когда уже сдан экзамен на стойкость, либо про 1970-е, когда пик развития.
Это же наш император Август, – Брежнев. Надо помнить, что все создавалось в 1920-е, 1930-е годы. Развал Советского Союза, – это была гражданская война, фактически раскол всего. Просто мы этого не заметили. В Таджикистане же она началась. Это мы отгородились от нее. Это в Минске ничего не было. Я тогда рос во Львове, – тоже ничего не было.
А в Таджикистане-то она была. А страна-то наша – общая. В Молдавии-то она была, в Грузии она была. Это все – исторические процессы. Это нужно объяснить людям. Мировоззрение нужно людям восстановить. Внутри каких исторических процессов мы живем. И это нужно тоже вшивать в систему образования. Что мы – не каждый по отдельности.
А это общая ситуация, когда нашу общую большую страну пытаются второй раз запустить по рельсам гражданской войны, как уже один раз 100 лет назад получилось.
ЮГ. Смотрите, что получается. Исходя из этой логики, в Советском Союзе знать не знали, что такое когнитивная война. Даже никто, наверное, не задумывался вообще об этом термине. Но четко знали, что делать.
СУ. В Советском Союзе тоже не было таких возможностей достучаться до человека, как сейчас – через смартфоны. Но последствия были: раскол троцкистов, внутренняя была система расколов, которой у нас сейчас нет. У нас же нет столько партий, которые борются внутри за власть, фракций. В Советском Союзе была немножко другая реальность. Потому что это была реальность, когда приводным ремнем власти были массовые партии. 20 век – это век массовых партий. Тут тебе и эсеры, и еще масса вооруженных партий.
В рамках постмодернизма, я это в шутку называю трансформатором, нашу систему власти. Там что-то происходит, он трещит, но без резиновых перчаток и без допуска лучше в этот трансформатор не лезть. На Западе она другая, она дипстейтовая. Есть формальные структуры власти, макроны и зеленские, которые изображают эту всю историю. А есть реальная власть, – это наследственная аристократия, новая олигархия. Люди, которых мы не видим, ротшильдов и еще – какие-то завиральные названия. Но мы их не видим.
Поэтому – вот вам ширма, развлекайтесь с макронами и с кем хотите. А есть реальные процессы. Поэтому на Западе мы видим, что выходят желтые жилеты, – сколько уже, третий год, четвертый, сколько они уже? Уже вечность.
ЮГ. Да уже не желтые выходят, уже просто выходят все.
СУ. Но это никак не приводит к кризису политической системы власти. Почему? Потому что они научились манипулировать, в том числе своим обществом.
Поэтому с Советским Союзом не очень корректно сравнивать ситуацию, потому что она была пост-… То есть, грубо говоря, когнитивная война, – Бехтерева посмотрите, про это состояние, – шла, и большевики преодолевали последствия. У нас сейчас пока что нет такой катастрофической ситуации, поэтому многие вещи можно остановить еще здесь и сейчас. Зачем нам доходить до такой ситуации?
ЮГ. Хорошо. Известны случаи, и только те, которые известны. А на самом деле, я думаю, что их было гораздо больше. Я все-таки про Советский Союз чуть-чуть еще. Когда представители, в том числе аристократии, в том числе старой аристократии, становились агентами, например, КГБ. И делали это не за деньги, а из идейных соображений. Они были под когнитивным воздействием чего?
СУ. Как говорят натовцы, кто-то из них цитирует: когнитивная война – это сверх… Идеология нового типа. Они о чем говорят? Что это – квинтэссенция идеологической войны. Что современные медиатехнологии позволяют идею упаковать во все, что хочешь. От месседжа в Телеграме до фильма. Что все-таки 20 век, политика – это были манифесты, особый жанр. А сейчас политику и идеологию можно спрятать вообще куда угодно.
И в этом особенность. Советский Союз тоже, кстати, пробовал это делать. Я-то считаю, что Советский Союз – это наша античность. Мы откатились назад. Я нас считаю потомками, – с чем сравнить? – ну, какой-нибудь Карл Великий, который основал на базе Римской империи. И в нем не было даже 30% тех технологий, в том числе и гражданских, которые были в Римской империи.
Поэтому я-то считаю, что мы откатились назад. И теперь нам нужно черпать в нашей античности, советской, самые прогрессивные формы организации, и класть их на новый технологический уклад. То есть, грубо говоря, нужно не копировать пионерию ради копирования пионерии, а принцип организации встраивать в систему образования с учетом нового технологического уклада.
То есть, чтобы звездочка октябрятская действовала, в том числе и в Телеграм-канале. То есть, не запрещать Телеграм-каналы, а идите все в октябрята, – а нет, ваша звездочка будет действовать в той среде, в которой вы привыкли действовать.
Поэтому нашей идеологии и пропаганде нужно, во-первых, стать более современной, то есть, начать изучать, что маркетинг придумывает, новейшие разработки. Второе, нужно выйти из позиции… Есть две позиции: позиция цензора и позиция продюсера. Позиция цензора: я буду говорить – как надо, а позиция продюсера более мягкая, то есть: о чем вы хотите услышать, давайте изучим.
Когда ты в позиции продюсера, ты начинаешь на общество смотреть как на мириады разных коллективов. И тогда о тех же когнитивных войнах с военными нужно говорить на одном языке, с милицией, как с военными, – но тоже на своем языке. И тогда мы должны будем подобрать каждой нише свой язык, каждой нише своего спикера, того самого своего ЛОМа.
Например, я, когда был на прямом разговоре с Александром Григорьевичем Лукашенко, задавал этот вопрос, по поводу нехватки ЛОМов. Людей, которые разъясняли бы. Потому что здесь, в Белоруссии, у нас в России, есть огромное количество талантливых людей, которые являются сверхэкспертными в своих вопросах. И, например, многие вещи могут разъяснять по-новому.
Как я, например, считаю, недоразъяснена оккупация западной Белоруссии и западной Украины режимом Пилсудского в 1920-е годы. Об этом знают те, кто интересуется. Ну, «взагалi»: что-то было, что-то нет. Уже выросло поколение, не только в Белоруссии, в России, которому это нужно переразъяснить.
Это как фильм «Дети капитана Гранта». Снималась в 1960-е одна версия, а в 1980-е снимается другая. Потому что детям 80-х, – вот мне, – был неинтересен черно-белый «Капитан Грант», от которого моя мама фанатела, и я знал песенки. Но мне был интересен другой, говорухинский [фильм] «Дети капитана Гранта».
ЮГ. Ну, это был крутой фильм.
СУ. Для каждого поколения. Я о чем говорю. Один и тот же сюжет, жюльверновский, двухсотлетней давности, для каждого поколения должен быть перерассказан.
Мы это много обсуждаем с профессором Хагуровым в онлайне, он из Краснодара, социолог-девиантолог, специалист по отклонениям в обществе. Как у нас норма менялась. А особенность нормы в том, что она не сразу меняется, а по чуть-чуть.
ЮГ. Понимаете, такая штука, я не знаю, возможно ли этому научиться. Вот вы упомянули Лукашенко, а у него как раз-таки талант. Вот он приезжает в коллектив к военным, он понимает, на каком языке с ними разговаривать, и он это делает. И они его понимают. Он приезжает в село, он говорит другим [языком], вроде о том же, но уже другими словами, и там его тоже понимают.
СУ. Да. А нужны те, кто постоянно говорит. Поэтому он и президент. Нужны толмачи. То есть, задача политика – указывать цели. В этом его функция. Кроме того, что держать дисциплину на месте и так далее. Вот цели. Задача, о которой я говорю, – это задача толмача. То есть, человека, который разъясняет. И эта функция разъяснения должна быть постоянной.
Вы же не можете [ожидать от] Лукашенко, чтобы он постоянно это делал.
ЮГ. Ну, нет, конечно. Поэтому вот я и говорю, а можно ли этому научиться – раз, и научить – два?
СУ. Конечно, можно. Это технология.
ЮГ. Научить эффективно. Если вспоминать те самые политинформации, которые тоже у меня были в школе, я их хорошо помню. Может, не все, но и помню, как в разных классах дети реагировали на эти политинформации. И там четко прослеживалось. То, что я точно запомнил, что там, где политинформатор, если хотите, был толковый, всем просто заходило.
И чаще всего это была не какая-то лекция, это была дискуссия, это было обсуждение и так далее. А там, где политинформатор просто понимал, что ему надо час что-то отговорить на тему, так оно и заканчивалось.
СУ. Так и есть. Поэтому задача – поиск в обществе тех самых политинформаторов. Не по принципу: мы в институтах сейчас начнем и будем их воспитывать, он пять лет у нас отучится… Это как журналистов. Не каждый получивший журналистское образование потом становится толковым журналистом.
А для этого и есть система НКО, которую западные придумали. Они же и ищут тех самых политинформаторов. То есть, они закидывают удочки, бац – экология. Клюнуло, – оп, клюнуло пять-шесть активистов. Посмотрели, потом – в Польшу на курсы. Белсат для чего был придуман? Тренировали белорусов. Чтобы он через три года вернулся…
Я, например, наблюдал за… Он сейчас уехал, очень толковый был аналитик, оппозиционный. Прям было видно, когда он вернулся из Лондона после курсов. До этого был обычный, как все, минский аналитик обычный. Вернулся, – опа, на камере держится, излагает, четкая речь стала, структурированная, блоги записывает. Это произошло как раз накануне 2020 года. Потом за кем…
ЮГ. То есть, с ним поработали.
СУ. Ну, я о чем и говорю. Не боги горшки обжигают. Я, как политтехнолог, знаю. У меня были кандидаты: и бандиты бывшие, на Украине их очень много было. Они вообще двух слов связать не могли без «бэ-мэ», – ничего, как-то так постепенно, через месяц уже без мата говорили. Но это не потому, что мне очень хотелось, – это бизнес, работа.
А когда человек горит, является политинформатором, ему только подсказать надо. На самом деле, только научить. Вот смотри: раз, два, три, четыре, пять, – и это станет твоей работой, это станет твоей деятельностью. Давай вперед, зажигай. И найти в каждой социальной группе, – тут очень важно, – среди рестораторов найти…
Вот как это работает. Ну вот, белорусский кризис уже прошел, очень хорошо разбирать кейсы. Этот ресторатор, который бунт пытался поднять, лысый, как, – у меня вылетело. Почему? Потому что он – ресторатор. Ему было важно воздействовать на прослойку буржуазии богемной. Почему? Потому что она в резонанс входит первая. Она же вечно недовольна, она – самая потребительская. И на этом возник его эффект. То есть, человек из этой среды, который говорил дерзкие вещи, – фамилии не имеют значения, – тут важно социальное явление.
Белорусский кризис еще предстоит разобрать на винтики с точки зрения технологий. Не фамилии, бог с ними, это пусть МВД фамилиями занимается. Нам, как профессионалам, нужно разобрать. Потому что, я утверждаю, белорусская спецоперация западная была достаточно тонкой, потому что – маленькая, компактная республика с одной большой столицей.
На Украине сложнее. В Харькове были одни процессы, в Одессе другие, в Днепре – третьи. Ну, очень большая. В России сейчас очень сложно. А Беларусь, она очень видна. И как создавались те самые политинформаторы из разных сред, было очень-очень четко видно. И как они очень хитро проникали, в том числе и в госСМИ.
Там пресс-конференцию проведут аполитичную, про экологию, еще про что-то. В субботничке поучаствуют с органами государственной власти. Присядут на уши какому-нибудь инспектору в Гомельской области по теме экологии, а в нужный момент, когда произойдет «час Ч», эти люди все, собственно, и вылезут. Это очень тонкая работа.
Это как настройка, – помните раньше, карбюратор настроить в машине, да? Надо чувствовать этот тонкий-тонкий момент.
ЮГ. Да, видите, какие силы против нас были сконцентрированы-то.
СУ. Они против себя, в первую очередь, сконцентрированы. Очень важно понять. Это произошло не просто так.
ЮГ. Я сейчас не про лысого ресторатора.
СУ. Нет-нет.
ЮГ. Я про тех людей, которые это все придумали.
СУ. Они придумали это против себя. Это выводы после 1968-го года во Франции. И после того, как чуть не случились социалистические революции в Италии и во Франции. До 1970-х годов мы побеждали. Это же мы им майданы устраивали, я напомню.
ЮГ. Я почему говорю? Советский Союз не знал, что такое когнитивная война, но вел ее успешно по всему миру.
СУ. Ну не когнитивная, она была информационная тогда. Если бы Советский Союз дожил до таких возможностей как сейчас… Нам нужно не стесняться учиться геймификации образования и воспитания, – потому что технологии универсальны. Что ты заложишь в технологию, то и будет. И они не всегда направлены на разрушение. Те же технологии когнитивных войн можно направлять на созидание. Но этим надо просто заниматься.
ЮГ. Да, я уже боюсь употреблять вслух такое словосочетание, как болонская система.
СУ. Это подготовка. Если про философию говорить, то это конечно же попытка, – все эти когнитивные войны и все, что строит Запад, – это попытка откатиться в 19 век.
То есть, 2% аристократии и – темная необразованная масса, которая постоянно конфликтует между собой. Закрыть вопрос всеобщего массового образования, но просто так ты его уже не закроешь. Его нужно изменить. Изменить по принципу, – почему болонской система? Узкая специализация, чтобы у человека не было мировоззрения. Потому что классическое образование не специалиста готовит, – оно личность готовит.
Если ты становишься узким специалистом, получив широкопрофильное мировоззренческое образование, то ты сохраняешь себя как полноценную личность. А когда ты изначально, с 6-го класса, с 7-го, – как у них это, – заточен под что-то одно, то у тебя случается феномен…
Разберем пример, минского айтишника, участвующего в [беспорядках]. У него компетенция есть, и денег он зарабатывает много, но по факту он – подросток. Узко специализированное профессиональное образование позволяет сохранить человека в состоянии мировоззренческого подростка. Он много знает по своей профессии, а по факту недоформировался.
ЮГ. Он умеет писать хорошо код, при этом относительно неплохо зарабатывает.
СУ. Это сейчас пока что. Сейчас [искусственный] интеллект начнет писать код…
ЮГ. Уже начинает. Я очень хорошо помню свой разговор с одним парнем. Он в широком понимании айтишник, но не тот, который пишет код. И когда мы начали обсуждать «кодеров», от него прозвучало… У него своя компания, у него этих кодеров работает, – мама дорогая. Он говорит: они пишут «быдлокод». – Я говорю: это как? – Ну как, смотри, он же не видит, для чего это делает вообще. Ему дали участок программы «отсель досель», – пиши. Он пишет. Да, ему хорошо заплатили, – ну как хорошо, – чуть выше среднестатистической зарплаты. Он доволен, все, ему больше ничего не надо.
Но это быдлокод, он не понимает, для чего это, куда это, как это будет использоваться. Он не понимает, что это будет: в компьютерной игре, либо в программе, борющейся с раковыми заболеваниями, к примеру. Ему это вообще далеко. Он свое сделал, быдлокод написал, он ему следующий напишет. Но такое определение от айтишника меня тогда поразило.
СУ. Это идеальный объект для манипуляции, я хочу подчеркнуть. Разберем ситуацию. Вот человек, который занимается этой деятельностью, пишет быдлокод. Как только появится блогер-быдлокодер, который будет говорить на его языке, они будут слушать скорее его, чем начальника, который дает ему задания. Потому что он будет знать их чаяния, – у них есть какие-то интересы, они хотят вырваться, сделать карьеру. Так и происходит. Поэтому тому, кто работает со своими, так сказать, быдлокодерами, самому нужно понимать, что у них внутри происходит.
ЮГ. Ну, он-то, наверное, понимает.
Вернемся все-таки к событиям на дорогой для всех для нас территории, – территории Украины, – дорогой во всех смыслах. Многих спрашиваю, сам не могу понять, зачем происходит то, что сейчас происходит с войнами, если хотите, с православной церковью. Для чего? Казалось бы, страна в адском раздрае, то, что еще осталось от этой страны.
Неужели это сейчас самое важное, чем надо заниматься, – отжимать лавру? Или – храмы по всей стране: где-то спалили, где-то отжали, где-то захватили. Это что, сейчас первостепенная задача у них?
СУ. Сейчас объясню. Это очень просто объясняется в рамках стратегии, которую ведут, – стратегии, а не тактики. Стратегия США, я напоминаю, – это афганизация Украины. Что такое афганизация? Это конфликты всех против всех. Почему не могли закончить конфликт в Афганистане? Потому что противоречия между пуштунскими племенами, – там племена, это другой уровень организации, но и до сих пор не могут [завершить].
Поэтому задача американцев сейчас, в то время как идут боевые действия, спровоцировать как можно больше точек последующего раскола. Потому что у них стратегия следующая: как можно больше накачать оружием, и после того, как ситуация пойдет вразнос, и она перестанет управляемой, американцы выдергиваются, – так же как выдернулись из Афганистана, – а территория превращается в конфликты всех против всех, потому что более полутора миллионов человек уже с оружием.
Это первая задача, которую они реализуют. То есть это они – на будущее.
А почему, в чем совпадение интересов? Сейчас на Украине главное действующее [лицо] – это человек с ружьем, их есть два типа. Человек с ружьем на фронте, человек с ружьем в тылу. Задача человека с ружьем в тылу – это мародерство, одна из главных задач, одна из главных мотиваций гражданской войны. Каждый приход – это достаточно богатый объект, и все, что с этим связано.
Они открыли возможность для действия тысяч рейдерских групп, которые находятся в каждом населенном пункте, и создания им кормовой базы. Это интерес правящей клики ОПГ «95-й квартал»: бросить кость тем, кто находится в тылу, чтобы создать им дополнительную кормовую базу. Вот тут интерес.
И третий аспект, о котором я всегда напоминаю, что сведение с ума идёт волнами, то есть сериальностью. Учитывая размеры церкви, сколько приходов, – это сериал на весь этот год. Нас будут сводить с ума с помощью этого, выбивать эмоции, кто-то будет в депрессии из-за этого. Это подобрали архитекторы и сценаристы, чтобы люди по ночам не спали, даже здесь в Минске, когда будут смотреть на пылающие храмы.
ЮГ. Безусловно, потому что это же – аудитория, все православные.
СУ. И это, конечно же, в пику, – особенно нашим начальникам, потому что у нас же православие заняло неофициальную идеологическую нишу. Советскость ушла, о ней забыли. А православие стало неофициальной, – конечно, у нас она запрещена официально, – но самой традиционной, легальной [идеологией]. Идеологема «русский мир» была произнесена, собственно, патриархом, кстати, по-моему, – в Киеве, на каком-то из мероприятий.
Плюс важность, конечно, Киева, как места крещения.
ЮГ. Места, где зарождалось, собственно, [традиционное православие].
СУ. Поэтому это целенаправленная деятельность. Я утверждаю, что 2023-й год, – учитывая, что никаких перемог военных не ожидается, – будут перемоги на фронте внутреннем, и мы еще много увидим про попов – шпионов России, и прочие истории.
ЮГ. Думаете, ничего серьезного не будет происходить в течение 2023-го года, я имею в виду – на линии противостояния?
СУ. Я исхожу из того, что…
ЮГ. Ну, вы же знаете, как и все, мы читаем так или иначе, примерно одно и то же.
СУ. Я внимательно изучал историю Великой Отечественной войны и Гражданской войны на этих территориях. В чем принципиальное отличие? История Гражданской войны 1920-х годов – очень похожая, когда действовали не очень большие вооруженные массы на всей этой территории.
И тоже было: тут – одно контрнаступление, там – другое контрнаступление. А Великая Отечественная война – это миллионные массы. В этом принципиальная разница. Поэтому, если искать аналогии, то нужно все-таки обращаться к истории Гражданской войны и смотреть, что там происходило. Когда действуют больше отряды и локальные соединения, а не огромные фронты с танковыми клиньями.
ЮГ. То есть пример действий ЧВК «Вагнер».
СУ. Да, да, да. Так и есть.
ЮГ. Но с российской стороны.
СУ. С российской стороны. Поэтому, исходя из этой логики, если мы принимаем эту логику и понимаем, то все будет сводиться к контролю над ключевыми логистическими точками. Как тогда и было. Сто лет назад был эсер Муравьев, на бронепоезде. Он обскакал Наполеона по количеству, – он хвастался этим, он, кстати Киев брал, – что он больше, чем Наполеон, выиграл битв.
Почему? Потому что он на бронепоезде заходил, выбивал кого-то и записывал себе: победа одержана. И потом этим хвастался. Это еще и особенность региона. Там густая железнодорожная сеть.
Короче, пока сейчас мы живем на историческом этапе битвы за… Вернее так, не битвы, а войны. Войны за левобережье Днепра. До тех пор, пока Россия не возьмет под контроль левобережье Днепра, под угрозой будет все правобережье Дона. И все. И изнутри этой логики надо жить.
Сколько это займет [времени]? Пригожин сколько говорил? – Года 3-4. Я не являюсь военным экспертом, чтобы давать военные прогнозы. Я только логику предыдущих конфликтов распространяю на эту ситуацию. Давайте из этого исходить.
ЮГ. Многие говорят разное, конечно же. И хочется верить тем, которые говорят, что вот буквально сейчас какая-то крупная операция с той или иной стороны. И от ее результата все будет, собственно, и зависеть. И ситуация очень быстро разрешится. Ну как, если проиграет, – а что вероятнее всего, ну, с вашей точки зрения, – украинская сторона, то там вообще все посыпется.
СУ. А границу с Польшей кто-то перекроет? – Нет. С Румынией не перекроет? – Нет. В этом кризисе надо рассматривать пост-Украину в рамках ее соседей, всех. Вот до тех пор, пока не будут прекращены поставки оружия из Польши и Румынии, количества мужиков на Украине, – для того, чтобы их бросать в новые [бои], – достаточно. Это огромная страна. До сих пор пока что еще миллион не призван. До сих пор не призван миллион.
При мобилизационном [резерве] в 3-4 миллиона человек, как это было даже еще отработано. А сейчас – еще больше. Поэтому я исхожу из того, что – это при хорошем стечении, – где вход, там и выход. 8 лет был вход, [начиная] с Донбасского кризиса, значит, я рассчитываю, что лет 8 будет какой-то выход, когда начнет наступать усталость.
А если все пойдет по сценарию катастрофическому, то это 100-летняя война.
ЮГ. А как вы относитесь к тем теориям, что сейчас мир переживает очередную трансформацию, – передел сферы влияния, я имею в виду, среди мегаигроков, таких как Соединенные Штаты, Россия, Китай, – сейчас формируются какие-то новые государства. Не новые, но государства, которые ранее не заявляли о себе как о каких-то центрах силы, стали заявлять тоже. И произойдет так или иначе разделение на некие макрорегионы или панрегионы, их еще называют.
И когда это все устаканится, в первую очередь экономически, безусловно, тогда уже и, собственно, там уже на Украине делить будет нечего.
СУ. Я солидаризуюсь с этой версией. Ровно это и происходит, и стратегия США: те регионы, которые им удалось взять под политический контроль, – и они понимают, что им их придется отдавать в связи с этими процессами, – они хотят превратить их в территорию крови, хаоса. По принципу «не доставайся ты никому».
То есть, это другая стратегия. Они не брали Украину в этом смысле, как Польшу, для того чтобы там обустроить плацдарм и крепость, как Форт Трамп. Это – предполье перед крепостью, это зона столкновения. Поэтому их стратегия, – в рамках того, что неизбежно разложение на макрорегионы, – часть макрорегионов, не только Украину, превратить в территорию полного хаоса.
Они бы и Беларусь сразу… 2020 год – в рамках этого сценария, задумка в этом была. В Казахстане… Задумка одна, у нас только пока что здесь так все происходит, самая кровавая история. Но я бы еще на Среднюю Азию смотрел, там такое количество противоречий. Благо у них просто нет Польши, это я всегда казахам говорю: вам повезло с соседями.
Реально повезло, что нет никого, кто вам создавал бы перманентные проблемы, еще бы и поставлял оружие. Была бы у Казахстана под боком Польша, там бы уже давно все полыхало.
ЮГ. Слушайте, но вот это награждение орденом Орла, Белого Орла, высшей государственной наградой польской, – это что вообще?
СУ. Империализм, это возрождение империализма. Поляки хотят этот конфликт использовать для того, чтобы стать главными союзниками США на восточном фланге. Для этого им нужно сейчас сильно унасекомить Германию. Им нужно милитаризоваться самим, демилитаризовать Германию, чтобы за этот кризис платила Германия, а Польша особо не платила.
При этом Польша решает свои проблемы внутренние. И к тому моменту, когда этот кризис заканчивается, выходит в острую фазу, [от] Украины, вернее, того, что осталось от Украины, они либо отказываются, либо там идет перманентная [война].
Моя логика, исходя из их сценария, – не факт, что получится, как они хотят. Они хотели бы так, чтобы левый берег – это была бы территория перманентной гражданской войны, налетов и вечная проблема, а правый берег – это ресурсное обеспечение для того, чтобы, собственно, все это делать.
ЮГ. На левом берегу была бы постоянная стрельба.
СУ. Да, это традиционная польская стратегия. Я напомню, что Днепропетровск, который мы знаем, нынешний город, возник как польская самая дальняя крепость, – Кодак она называлась, у нее еще такое было название, – для чего? Чтобы стравливать между собой казачков. Там были тогда действующие силы – запорожские казаки, с которыми работала, так сказать, Москва.
То есть – православные, набеги разные осуществляли. Это историческая польская практика. Они считают, что они являются панами Восточной Европы. Это их идеологический [базис]. Я напоминаю, в [польском] метро, когда в 2020-м году появились [поезда] с историческими [картами] с Гродно, с Брестом и с Львовом.
Они этого не скрывают. Это их идеология. Но идеология польская – на чем основана? Она основана на понимании, что внутри национализма, и украинского, и белорусского, – есть очень сильная в том числе антипольская составляющая. Она есть.
Я это наблюдал еще, когда был студентом во Львовском университете. Я много читал газет разных польских. Их интеллектуалы, еще при позднем Квасьневском, что обсуждали? Чтобы в украинском национализме не было антипольской составляющей, нам нужно, чтобы украинцы ненавидели русских больше, чем поляков.
Вот это очень важная вещь. И у них это получилось. А я еще раз говорю: где вход, там и выход. А нам нужно показать реальную роль поляков, – не только сейчас, что они таскают это оружие, нет. Нужно закапываться еще в Квасьневского в 1996-1997 год, когда это все началось. То есть, когда вообще пошла эта идея. Показать, что это был длинный проект, и за него придется ответить полякам. Я надеюсь, что им придется ответить.
Это их идеология. Начиная с Качиньских, – они же не вчера возникли. Они все это еще, когда [Лех] был на посту мэра Варшавы, я напомню. Когда появилась улица Дудаева в Варшаве. Качинський другой был, брат был мэром, но какая разница. Это не вчера появилось. А как по-другому? Сколько вход, столько – выход.
Но меня больше волнует, я еще раз подчеркну. Поколение, что называется Z, рожденные после 2000-2005 года. Они, во-первых, потенциальные жертвы когнитивных войн, потому что они все отдают, с рождения. А второе, у них нет, – тоже дурацкое слово, «нарратив», – мировоззренческой картины полноценной.
Потому что она была, с одной стороны, разрушена периодом 1990-х. А с другой стороны, мы отдали нашу гуманитарно-культурную сферу западу и НКО прозападным. Мы их отдали. Они нам формировали поколения предыдущие. А за это нужно бороться. Они же подбирают.
В Казахстане больше англичане работают. Там ты американцев особо не увидишь, а британцев очень много. А в Молдавии, например, французы много работают. Ну, американцы тоже, но там французы подбираются. Например, у нас по Питеру шведы с финнами активно работают с интеллигенцией. Запад работает с очень многих рук. Нужно это понимать.
Мы концентрируемся на США, как на главном. А у них очень много партнеров и помощников. И нам тоже нужно с этим работать, чтобы, когда наступит час Ч, произошло… Я вчера был в Музее Победы в Минске, уже в пятый или шестой раз, всегда захожу. Там висит картина про переход словацких подразделений на сторону белорусских партизан.
Наша задача в когнитивной войне, чтобы происходило как со словаками, которые переходили на сторону партизан. Потому что мы понимаем, что и призовут, и заставят, и сделают. Но наша задача – добиться такого эффекта на всех уровнях. Я так считаю.
ЮГ. Ну, будем работать над техникой.
СУ. Так точно.
А как, – я тоже расскажу. Вышла книга. В Минске тоже будет презентация. «Украинская трагедия». Потому что я как трагедию это рассматриваю, нашу общую.
ЮГ. По-другому никак.
СУ. Многие люди по-разному рассматривают. Кто-то слишком бьется. Технологии сведения с ума.
То, что я рассказывал у Пучкова, и общался во многих [других] местах, здесь схематизировано, ужато. Первая часть «Украинской трагедии» посвящена обществу. Здесь очень много социологии, графиков по годам. 2010 год, сравнения, Россия. Есть сравнения по СНГ, по ценностям. Как меняли общество.
Там, например, «голодоморизация» хорошо рассмотрена по годам. А [чтобы написать] вторую часть, мне нужно найти месяц свободный. У меня в голове уже написано. Это про государство. В обществе одни процессы проходили, в государстве – другие. Я не хочу их смешивать.
Это мой вклад в нашу будущую победу. Нам нужно будет объяснить, что это было, почему так произошло, и как нам выводить общество из этого состояния.
ЮГ. А для этого надо сделать, чтобы как словацкие военные тогда перешли на нашу сторону и участвовали на территории Белоруссии в партизанском движении.
СУ. Так точно. Задача такая.
Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка
Was this helpful?
1 / 0