Философский субботник-31 с Тимофеем Сергейцевым
Семён Уралов: Здравствуйте, уважаемые слушатели! Мы начинаем наш философский субботник после большого перерыва: графики не совпадали; но я очень рад приветствовать русского философа, методолога Тимофея Николаевича Сергейцева. Музыка всегда имеет значение. Сегодня мы слушали песню, еще известную как «Песня американских социалистов», но и не только, — Which side are you on? — На чьей ты стороне?
Тимофей Николаевич, рад приветствовать. И почему мы эту песню слушали в связи с нашей темой субботника?
Тимофей Сергейцев: Привет. Просто песня хорошая, это первое, конечно. И майские праздники окрашены в цвета борьбы труда и капитала. Правда? А где еще не боролся труд и капитал, в отличие от России, кстати, прям по прописям Маркса, как не в Америке? Потому что там, в отличие от России, был сформирован рабочий класс и он действительно выходил на тот протест, который Маркс и наблюдал в современном ему обществе. Интересно, потому что я знаю эту песню, но я в неожиданном месте её услышал.
Есть сериал «Наследники» — Succession в оригинале — американский. Очень рекомендую посмотреть, может не весь, но какие-то куски, о том, как в крупной медиаимперии отец её создавший, но уже теряющий здоровье и видение будущего, борется со своими детьми. В частности, с одним из сыновей, который наиболее активно пытается его свергнуть во имя того, другого будущего, которое он видит не таким, как видел отец. И какой это клубок змей, там вообще-то нет ни одного положительного героя. И в кульминации, по-моему, это первый сезон, если мне память не изменяет, понеся поражение, не окончательное, но очень серьезное, этот сын бредет по улице. Даром, что он мог бы ездить в дорогом автомобиле, но он идет пешком; и идет он под эту песню. Понимаешь, как интересно: гимн борьбы.
Эта песня еще известна как песня протеста, потому что она появилась до Второй мировой войны, но потом была поднята на знамя. По тексту это песня профсоюза. Но в ней есть нечто большее, чем профсоюзная идеология, иначе бы она не была песней, которая, как выяснилось, долго живет. А саундтреки таких кассовых проектов, как тот, о котором я сейчас сказал, очень щепетильны в отборе музыкального материала. Это для рефлексии. Как всегда, мы используем музыкальную паузу, размещая её в самом начале нашего обсуждения, с тем, чтобы потом больше не останавливаться, в качестве некоторого рефлексивного оператора. Есть такая тема. И она, наверное, не исчерпана. И мы все в той или иной степени с ней связаны; и
до конца не понимаем, мы прошли этот кризис: капитал-то побежден или еще не очень пока? И как это влияет на нашу жизнь, на нашу историю, на будущее нашей страны. Однозначного ответа тут нет.
Чтобы мы об этом помнили, я решил, что эта мелодия и эти слова лучше всего соответствуют этому обстоятельству. А тебе понравилось? Ты знал эту песню?
СУ: Я её слышал в одном наборе с песнями Дина Рида.
ТС: Это и понятно, да.
СУ: Когда стройки разбирали, мы иллюстрировали БАМ песнями Дина Рида. Поэтому недавно она у меня проскакивала. Но сейчас я погрузился в её историю — она очень политизированная.
ТС: В высшей степени.
СУ: В высшей степени. Есть немного детектива, боевика. Написала женщина [Флоренс Рис – автор песни], когда погром совершили на профсоюзного деятеля. История в лучших традициях остросюжетных политических детективов, я бы сказал.
ТС: Я не часто это делаю, но у меня есть её перевод — эквиритмический, который можно использовать в качестве русского текста этой же песни. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь его и споет.
СУ: Круто. Было бы интересно почитать.
ТС: Я пришлю.
СУ: Отлично. Интересно. Почитаю. Когда ты мне её прислал, я прочитал про неё немного, эта песня очень мне напомнила то, что связано с Джеком Лондоном, именно как он ставил в искусстве вопрос рабочей борьбы в той Америке начала XX века, которую мы любим и ценим в нашем искусстве.
ТС: Да, все точно. Ты дошел до той ноты, которой я хотел завершить комментарий. Эта Америка нам близка. Это не та Америка, с которой мы волей-неволей, но воюем сейчас, и которую мы вынуждены разоблачать и ставить на место, и существование которой, в общем-то, под большой вопросом. Не только в силу того, что мы с ней воюем и боремся, а в силу неё самой, того, что она делает. А есть другая Америка. Другая. Америка из этой песни.
Двинемся по теме?
СУ: Да. У нас тема историко-политическая. Я напоминаю, что у Тимофея Николаевича, во-первых, базовая книга в соавторстве — «Идеология русской государственности», а также публикации в журнале «Однако». Мы это обсуждали в первых философских субботниках много — определенный взгляд на периодизацию именно правления Владимира Путина и концепция долгого государства Владимира Путина. Если я правильно всё понял, так как слежу за творчеством.
ТС: Спасибо, да. Я и хотел об этом сейчас сказать пару слов. Я сам с интересом открыл текст этот, потому что я, честно, в него не заглядывал до сих пор. Он называется «Хроники Путина». И он действительно опубликован был в журнале «Однако», и больше нигде. Он в качестве книги не выходил, хотя это довольно длинный текст, явно выходящий за пределы жанра статейного. Но его можно было бы охарактеризовать по жанру как политическую повесть о Путине. И это как раз рубеж 2012 года. Там обсуждается его предыстория и что нас ждет в будущем. Ты знаешь, я прошу понять меня правильно, но для меня это просто акт рефлексии. Я с любопытством прочел этот текст. Потому что, как выяснилось теперь, 12 лет спустя, то есть, прошел, как говорят, полный астрологический цикл с тех пор — 12 лет. И все, что там написано, в общем, оказалось действительным. Действующим. Я специально не говорю истинным или правильным, но действующим. Это всё так и есть, так оно и работает. И кое-чего уже просто и состоялось, а кое-чего там нет, потому что это как раз и оказалось будущим.
Я рекомендую текст к прочтению, я его проверил, и он не то, что не потерял в своей актуальности, но там многие вещи, как это часто бывает, описаны даже, наверное, яснее, чем мы сегодня это обсуждаем. Определенная свежесть взгляда.
СУ: Да-да, для того, чтобы было удобно всем слушателям мы этот текст «Хроники Путина» специально выводили на 2050.su, где все наши философские субботники.
ТС: Он там и есть, да, я его там и нашел. Он сразу выскакивает, если в поиске задать «Хроники Путина» — название, полностью идентифицирует текст, там ничего не появляется другого. Очень любопытно.
И, если мы теперь определим предмет нашего обсуждения, то я бы сказал, что прежде всего надо спросить, а какой новый срок? Понятно, что это срок, на который он избран — 6 лет, но, как мы помним, юридическая, легальная возможность избираться еще на 6 лет тоже есть. И, в общем, особо старым и немощным он быть не должен, к тому моменту, когда эти 6 лет закончатся. Поэтому я, честно говоря, думаю, что о следующем сроке нужно говорить именно как о двойной каденции, то есть, получается, до 2036 года включительно. Понятно, что жизнь непредсказуема, человек внезапно смертен, может произойти всё что угодно, и это не план, и тем более это не прогноз, но это та мера политического воображения, которую можно себе позволить, размышляя над тем, за что человек взялся и сколько у него есть времени на то, чтобы это сделать. Поэтому я думаю, что речь идет об этом.
Когда я стал дальше считать, а сколько же всего тогда получится условного, незавершенному путинскому управлению, то любопытно. Длинное получается правление — 36 лет.
СУ: Еще один полный цикл.
ТС: Да, 3 полных 12-летних цикла, тоже интересно. Но оставим это Кваше — астрологически исследовать историю — нашему математику, совершившему целый ряд астрологических открытий, неизвестных древним астрологам. А я открываю табличку. Во-первых, я посмотрел, сколько правил Иван III, который, собственно, заложил основы сегодняшнего государства, то есть государства, восстановившегося и развивавшегося после монгольского нашествия — того единственного завоевания этих территорий, которое имело место. Он правил с 1462 года по 1505 год. Получается 43 года или 42 года — как считать: полный год или не полный последний.
И каждый божий день этого правления был занят напряженным делом государственного строительства, не пропал зря. И, наверное, за меньший срок эту работу и нельзя было бы сделать.
Учитывая, что, конечно, преподавание истории, которое у нас было в советское время, так было устроено, что мы подробности всего этого не знали. Какие-то цари, которые были когда-то давно — какое это теперь имеет значение, если вчера была революция, которая всё это отменила, и будет совсем другая жизнь.
Оказывается, что нет; будет продолжение того, что было 500 лет назад.
И революции лишь вносят определенный модернизационный импульс в развитие традиции. Наверное, важный, но они не определяют того, что будет, а
будет то, что определено началом.
То, что было в исходной программе, то и покажет себя в конечном счете в ходе тысячелетнего развития. И выяснится, жизнеспособно оно или нет. И насколько жизнеспособно. Колокольня у нас стоит на территории Кремля, высокая колокольня, называется — Иван Великий. Это колокольня Ивана III. Она в честь него названа Иваном Великим. Хотя сам он этого титула впрямую [не имел], вот Петр I у нас Великий, Екатерина II у нас Великая, а Иван III в принципе — Великий, он первый Великий. Он же и Кремль построил, и Спасскую башню строил Аристотель Фиораванти, приглашенный в рамках этой программы. 43 года.
Теперь дальше. Давай теперь возьмемся за иностранцев. Есть у нас такой Людовик XIV Король-Солнце. Он правил 72 года с хвостиком, еще сто с чем-то дней. 72 года. Эпоха Людовика XIV — это, наверное, высший расцвет Франции, выше она никогда не поднималась. Дальше только вниз. Дальше только потеря и утрата, так сказать, французской цивилизации, если о ней вообще можно говорить, но, наверное, можно. Попытка её создать была. 72 года.
Дальше смотрим, кто следующий. Удивительном образом это Елизавета II, недавно почившая королева Великобритании. Семьдесят лет она правила, причем в самые сложные годы. С 1952 года по 2022. После войны, когда Британия теряла все, что можно, и вопрос стоял о том, вообще она сохранится на самом деле или нет в качестве Соединенного Королевства — то, что называется United Kingdom, потому что United Kingdom – это Great Britain плюс остатки Ирландии. Если Ирландия бы хотя бы этим кусочком Северной Ирландии — Ольстером — не осталась бы в составе Соединенного Королевства, то Соединенного Королевства больше бы уже и не было. А дальше впереди вопросы о том, сохранится ли союз, уния трех корон: Англии, Шотландии и Уэльса. Вопрос этот стоит, никуда он не делся. То есть обрушение колониальной империи поставило вопрос о существовании этого всего организма. И этот вопрос есть и сегодня, как бы там ни хорохорились британские политики, они потому такие борзые, что, в общем, понимают, что жить им осталось по историческим меркам без году неделя. Елизавета II это всё стабилизировала, как это ни странно. Растягивала этот процесс в поисках шансов для английской короны.
Кто у нас еще есть? По крайней мере, есть еще одна английская королева, которая точно должна быть упомянута. Она правила 63 года и 200 с чем-то дней. Это кто? Королева Виктория. С 1837 года по 1901. То есть это последний взлет британской империи, её реконструкция, потому что Британия потеряла североамериканские колонии, но приобрела вместо этого Индию. Нашла способ заместить потерю. Пошла в Китай, грабить Китай. И, в общем, это исторический период британского величия.
СУ: Оно вошло [в историю] как эпоха даже.
ТС: Эпоха, да, 63 года. И последнее, чтобы это не бесконечным было перечислением, это, как ни странно, Франц Иосиф I, Австрийская империя, конец, которой положила Первая мировая война. Он правил 67 лет и 355 дней, то есть почти 68 лет. Тоже, в общем, вершина государственного развития на данной территории.
Не сделаешь ничего существенного за 4 года или за 8 лет. За это время можно только наобещать и всё провалить. Кстати говоря, у американцев ведь тоже был президент, приближающийся к этим показателям. Кто 4 раза был президентом? Тот, который сидел в инвалидном кресле, правильно? По-моему, он. С которым Сталин на известной фотографии в Ялте изображен [Франклин Делано Рузвельт, 32-й президент США (1933–1945)]. Его пришлось как-то ликвидировать, потому что он и дальше, наверное, бы оставался президентом Соединенных Штатов, несмотря на свою инвалидность чисто физическую, но не умственную. Он гасил Великую депрессию, он вел Соединенные Штаты через Вторую мировую войну. И после этого длинного правления они там решили, нет уж, давайте мы как-то договоримся, что никто не засиживается, потому что все хотят поправить. Все хотят получить прибыль от правления своего собственного для себя и своих сторонников ближних, дальних и средних, для всех.
Мы прекрасно понимаем, что эта смена, чехарда, игра в козла на главном государственном посту в основном мотивирована тем, что — ты поправил, дай мне теперь поправить, ты заработал, дай мне теперь заработать. Я уже говорил, по-моему, что нам, в принципе, в Конституции особую революцию не надо устраивать, но если мы заменим термин «президент» — не надо его менять на «царь», на «монарх», но его можно вполне заменить на русское слово «государь» — и очень многое встанет на свои места в нашем политическом мышлении. Потому что государь — это не тот, кто обязательно по наследству свою власть получил, но, скорее всего, из рук предыдущего государя по принципу политической передачи власти. Так, кстати, как её получил Путин.
Я пока держусь в пределах того, что написано в «Хрониках Путина» 12 лет назад. Там много чего еще написано, довольно ясно. Пересказывать это я не буду.
СУ: Тимофей, вопрос сразу по ходу пьесы. Насколько мне знакомо именно идеологическое обрамление президентской власти в США, это тоже объяснение модели мирной передачи власти от государя к государю. Но для того, чтобы не возник феномен монархии, придумали ограничивать этими сроками.
ТС: Да. Но там идея другая на самом деле. Слова такие, это всё правда. Содержание их несколько иное. Ведь это результат гражданской войны, которая завершилась договором и компромиссом, притом, что одна из сторон все-таки получила больше, чем другая. Чтобы мы не воевали — давайте по очереди. Это мирная передача власти не в том смысле, что надо борьбу вокруг трона как-то утихомирить. В конце концов, наследственная монархия тоже была построена ради того, чтобы борьбы не было вокруг трона, но она при этом всегда, естественно, была всё равно, и будет. Без этого никак не может существовать высшая власть. Во всяком случае, в истории так никогда не было по-другому.
Но тут дело в том, чтобы не воевали страны, чтобы штаты друг с другом не воевали. Потому что все-таки Соединенные Штаты – это действительно страна, образовавшаяся путем слияния нескольких десятков государств. Кто-то присоединялся уже потом к готовой конструкции, но это как минимум северные штаты, южные штаты, штаты испаноязычные, то есть испанские штаты, куски Мексики, завоеванные у Мексики, теократическое государство мормонов [Дезерет, временный штат мормонов в Солт-Лейк-Сити, 1849–1850], которые себя никак не связывали с Соединенными Штатами в целом, но им пришлось, потому что они думали, что они ушли в пустыню подальше от всех, а их окружили со всех сторон. И куда же им было, интересно, деваться? В целом это такая колония организмов, подобная кораллу или чему-то еще в этом духе.
Чтобы друг с другом не воевать. Потому что взгляды на бытие у них у всех абсолютно разные, и это никуда не делось. И конфликт выглядел не только как гражданская война Севера и Юга, но и как война с Мексикой, и как выяснение отношений с Калифорнией. Добавь сюда еще купленную Аляску — она «к одному месту рукав пришитый». Даже на карте это так выглядит, и что она делает в составе всего этого конгломерата?
Вот чем у них это вызвано. У нас такой проблемы нет. Мы внутренне интегрированы.
При всем своем внутреннем, культурном, цивилизационном разнообразии мы в государственном отношении интегрированы.
Потому что у нас шел совершенно другой процесс интеграции, не такой, как у них: не сговор, не контракт, не договор. Кстати, попытка перевести нас на американскую модель договора в Советском Союзе осуществлялась. И к чему это привело, мы знаем. «А пусть у нас будут тоже Штаты». Ильич так и мыслил — он и Европу так называл — Соединенными Штатами Европы. Пусть у нас будут Штаты — сиречь социалистические республики. А они уже объединятся, и если мы такой механизм создаем, так мы же можем объединяться и дальше, то есть на восток и запад двигаться, создавая социалистические республики, включая их в безразмерный договор. Но это не сработало. Договор не работает. Нет никакого договора.
И Ельцин, которого обыватели привыкли ругать за то, что он выпивал в неположенное время, в неположенном месте, одно из своих главных государственно-устроительных мероприятий осуществил как раз как ликвидацию самой возможности федерального договора. А очень многие у нас, которые себя мыслили как Штаты, говорили, что — нет, надо нам договор федеральный. А если бы это пошло дело в работу, он мог бы стать и конфедеративным.
Потому что за что воевал Юг? Рабство — это понятно, то есть прикрепление к земле привезенных людей с другим цветом кожи, которые вообще не отсюда, и поэтому, а что им останется делать? Но главное, за что они воевали? Почему они себя называли конфедератами? Потому что они не хотели жесткой связи между собой, они хотели оставаться конфедерацией, то есть системой государств, связанных в минимальной степени, лишь до той степени, чтобы отражать внешнюю агрессию, если она случится. Хотя, так сказать, а какая внешняя агрессия? Её можно ожидать только от Мексики, у которой отобрали значительный кусок территории, с чем она в принципе не согласна и до сих пор называет эти территории Северной Республикой, своей мексиканской. Вот из-за чего.
Поэтому очень важно, не должен засиживаться американский президент в кресле, он обслуживает другую вещь совсем. Он обслуживает цикл движения политического капитала и политического класса внутри самого себя, связанный с обновлением этого класса. Там достаточно быстро это всё происходит. Люди должны возвышаться, получать свой эффект от своего политического возвышения и уступать место другим, даже не детям своим, раньше. А общественный цикл жизни — дольше, он, как минимум, три или даже четыре поколения включает, тех, кто друг друга помнит еще, кто кому папа, кто кому дедушка, кто кому внук и правнук.
Государственный цикл еще длиннее, потому что он включает в себя культуру того прошлого, которое мы еще помним как живое. Может быть, мы не лично это помним, но мы воспринимаем этих людей как живых. Для примера просто, если мы возьмем Платона и Аристотеля, мы не воспринимаем их как живых. Это чистые имена. Конечно, можно почитать литературу, предположения всякие послушать, есть бюсты этих деятелей в белом мраморе. Хотя когда-то, когда делали эти скульптуры, их раскрашивали вообще-то, они были цветными, но за две тысячи лет стерлась эта краска.
А есть прошлое, которое не стерлось. Например, Александр Сергеевич Пушкин, он жил больше двухсот лет назад. Но он для нас не стерся, он для нас абсолютно живой человек. Так, как если бы он завтра может выступить по телевидению и сказать, что он считает по поводу происходящего. Это культурное прошлое включается в цикл воспроизводства государства. Интересно, что усилиями гонителей, хулителей — Ивана Грозного мы воспринимаем как живого человека. Это же злодей! Вот — Сталин, а вот — Иван Грозный рядом с ним.
Это всё входит в цикл воспроизводства государства, который длиннее, чем цикл воспроизводства общества. И государь обязан где-то быть между ними хотя бы. Понятно, что своей жизнью государственный цикл воспроизводства он не перекрывает. Это как раз он должен делать вместе с предшественниками и последователями, то есть преемниками. А цикл общественной жизни вполне он может и должен собой перекрывать и жить вместе с обществом в нескольких поколениях. И в этом смысле свою жизнь отдать на это дело. Она ему не принадлежит. Ни один американский президент не согласится с тем, что его жизнь ему не принадлежит. Это еще с какой стати? Еще как принадлежит. Со всеми её прелестями. Это по поводу твоего комментария.
Возвращаемся к линии обсуждения.
СУ: Конечно.
ТС: Вот что в «Хрониках» более-менее описано. И там описан конфликт, к которому на рубеже 2012 года вышел Владимир Владимирович Путин. Потому что без всяких оговорок мы вынуждены были тогда это и обсуждать и наблюдать, что политический класс, который был задуман как правящий, неадекватен был, и Путин себя ему противопоставлял. Называй его как хочешь, как олигархия, я использовал русские слова — сверхбогатые. И класс этот был рожден приватизацией, не будем сейчас вдаваться в механику этого процесса, но тогда она еще продолжалась, и, в общем, была главной экономической идеологией. Сейчас это уже не так.
Сейчас это уже не так, и можно даже сказать, что, наверное, это один из результатов этих двух каденций, и этих 12 лет. Это преодолено. Но тогда это было так. И главный вопрос, который был поставлен более-менее в «Хрониках Путина» 2012 года, это: как будет развиваться этот конфликт с политическим классом у Владимира Владимировича? Что он сможет придумать? Потому что там это подробно не исследуется: не место было. Тем не менее тезис имеется. Сталину пришлось осуществлять репрессии, направленные против политического класса, без этого произвести реорганизацию страны он не мог. А это процесс, сопровождающийся известного рода издержками как в отношении самого этого класса — потому что там же есть и крайне полезные, и нужные элементы, и они тоже страдают, то есть, когда лес рубят, щепки летят — так и в отношении среды, в которой этот политический репрессируемый класс живет. Она тоже страдает, ей тоже достается, потому что всё в общественной жизни связано со всем и переплетено, и перепутано.
И этот вопрос мы обсуждали на внутренних обсуждениях довольно долго, к тому моменту уже, к 2012 году, как некоторый ключевой вопрос вообще путинского правления. Потому что было понятно, что Владимир Владимирович Путин всячески не желает осуществлять никакие репрессии. Не только в силу своей философии и ценностной ориентации, но и в силу того, что для этого нет и тех исторических условий и инструментов. И более того, этого ждут противники, и как только он начнет это делать, тут-то уж его точно снесут, а Россия еще может и развалиться в результате. А как без этого обойтись в рамках конфликта — не очень понятно.
С тех пор я кое-что понял, наверное, ничего там такого нет, но тогда, видимо, мне это было непонятно, и в «Хрониках» этого нет. Как лично, субъективно он работает? И что стало для него той школой, которая позволила ему быть одному против всех? Как это вообще возможно? Оказывается, возможно, потому что в действительности ведь разведчик на территории врага, там, где он работает, за пределами своего государства, он же один против всех. И он заведомо несоразмерен противнику. И, тем не менее, он строит свою сеть, свою систему отношений, свою клиентелу даже образует, тех, кто от него зависит. И он выигрывает в принципе. Не какой-то конкретный разведчик, а в принципе тот, кто владеет этой профессией. То есть это возможно.
Я думаю, что Владимир Владимирович применил этот подход, а также свои собственные способности в рамках этого подхода к работе на том посту, на котором он работает с 31 декабря 1999 года. Применил. И продолжает применять, понимая, что та степень одиночества, которую предполагает пост государя, требует этих умений и этой технологии. Но это само по себе не снимает вопроса о том, что делать с политическим классом. По всей видимости, за 12 лет исторически ответ появился. Частично за счет тех усилий, которые предпринимались, потому что в течение этих 12 лет репрессий не было, и, видимо, уже и не будет, в силу того, что я сейчас скажу дальше.
Мы перешли к военному сценарию. Можно, конечно, сказать, Сталин как раз, готовясь к войне, осуществлял зачистку. К нам приезжал в свое время представитель американского президента по фамилии Дэвис. Он приезжал и выяснял один вопрос, который стоял перед США тогда в лице верховной власти:
Русские вообще как будут с немцами? Они победят немцев или нет?
И какой ответ он привез?
Золото у русских есть, платить им есть чем за наше оружие. А немецких шпионов нет, то есть они есть, наверное, но они не смогли захватить и поразить внутреннюю нервную систему советской власти.
Сталинские репрессии же еще были… Подготовка к войне началась еще в Испании в политическом смысле, потому что какой вывод Иосиф Виссарионович сделал из испанских событий: если левые силы будут противостоять фашизму, не прекращая бесконечной полемики и внутренней политики между самими собой, не прекращая спора между более левыми коммунистами, менее левыми коммунистами и социалистами, то они проиграют фашизму. Проиграют. Даже при наличии помощи, каковую республиканцам предоставил Советский Союз. И, следовательно, когда мы будем воевать с фашистами, у нас никакой внутренней дискуссии политической быть в принципе не должно. Это был главный урок, который вынес Иосиф Сталин из испанских событий, и из нашего в них участия. И, соответственно, пошла писать губерния друг на друга доносы.
И началось истребление, во-первых, внутренней политической дискуссии, олицетворением которой был Троцкий, но не только. А с другой стороны, поиск шпионов, диверсантов и всех прочих разных агентов, которые должны подрывать всё изнутри, когда начнутся основные события. И мы сейчас идем другим путем. Не в том смысле, что мы не очищаемся, а в том смысле, что работают другие механизмы очищения, как это ни странно. И это плавное, медленное вхождение в военный сценарий, а нас ведь туда потащили сразу. «Хроники», написанные в 2012 году, в момент, когда начались волнения на Болотной площади против всего: против Думы нового состава, против «Единой России», против Путина. Там этого нет в самих «Хрониках», но, в принципе, из жизни этого не выкинешь.
Джозеф Робинетт Байден, который сейчас известен как президент Соединенных Штатов, тогда был вице-президентом, и он приехал в Москву в марте 2011 года, то есть перед всей политической кампанией 2011 и 2012 годов. Напомню, что в 2011 году осенью избиралась Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации, а, соответственно, на следующий год весной – президент. И была интрига – пойдет ли Дмитрий Анатольевич Медведев на второй срок? Которая сохранялась до самого конца, до самого съезда правящей партии. Грубо говоря, за год до этого, в марте 2011 года, Джозеф Робинетт Байден приехал, и это открыто обсуждалось, можно посмотреть прессу тогдашнего времени. Он приехал объяснять Владимиру Владимировичу, что – все, все, никуда он больше не пойдет. А ему подыщут место.
Были перлы в газетах тогдашнего времени, что ему, наверное, может быть, даже дадут стать президентом Международного Олимпийского комитета или что-то еще. Всё это всерьез обсуждалось той частью общества, которая очень хотела этой самой сменяемости власти, так, как мы её обсуждали в нашем обсуждении сейчас, что – давайте-ка все будут по очереди, понемногу, но чтобы каждый поправил. Так, а что? И Владимир Владимирович водил козу, и были надежды абсолютно серьезные, которые охватили значительную часть нашего истеблишмента, что – да, Дмитрий Анатольевич пойдет, пойдет, вот он пойдет. Конечно же, а чего? У него же второй срок. Что же ему не идти? И тогда уж точно завертится этот барабан. А потом, после него еще кто-нибудь пойдет, еще, еще, еще, и мы до мышей эволюционируем постепенно. И этого вдруг не произошло. И, в сущности, в этот момент стало понятно, что – все.
Да, надо напомнить еще, что 2011 год – это арабская весна. То есть эти события начались в те же самые дни, что приезжал Байден. Которая через год, соответственно, уже расцвела пышным цветом. Это — убитая Ливия. Это — Сирия. Это формирование огромного пространства для того, чтобы сформировать армию вторжения террористического типа, то есть ИГИЛ, которая должна была пойти к нам, в наше исламское подбрюшье, и дальше туда, на нашу территорию. Это всё в 2012 году, в начале этой славной каденции в 12 лет, которая сейчас завершилась — это всё уже было. И, в общем, был вопрос, мы воевать будем как? Со шпионами и внутренней, мягко говоря, дискуссией, рвущей на части страну? И будем через улицу выяснять, кто прав? Или этого троцкизма номер два не будет, и шпионов будем как-то вычищать?
И это произошло без репрессий. Вот что очень важно. Сумели растянуть вхождение в военное противостояние таким образом, что сама эта динамика повышения конфликтного градуса и развертывания военного сценария и привела к тому, что политический класс вынужден был расслоиться и обнаружить ту фракцию, которая в будущее российское не пойдет, потому что ей там места нет. Собственно говоря, у нас и продолжается эта фаза медленного разогрева военного сценария. Естественно, это не мы его разогреваем; и в 1941 году тоже не мы напали на Германию. И чтобы на неё напасть, надо было еще Польшу пройти вообще-то. А Германия прошла через Польшу и напала на нас. И в этом смысле тут сценарий тоже понятен: каждое столетие он повторяется. Единственное, что в этот раз уже наш враг вынужден почти открыто объявлять о том, что он делает.
Да, он всё равно посылает вперед, как и в Древнем Риме это было: пускай провинции сначала повоюют, а легионы придут потом, пускай сначала провинциалы докажут свою преданность империи. Так же, в принципе, сейчас и действуют Соединенные Штаты. И тем не менее, скрывать что-либо они уже не могут. И даже сейчас всё равно это продолжается как медленный, практически эволюционный сценарий. Удивительным образом, потому что, конечно, вся история человечества показывает, что война – это скачкообразное изменение общественного порядка. Скачкообразное. И всегда известно: вот это началось в этот день. Здесь тоже есть свои даты, но по отношению к базовому процессу противостояния Соединенными Штатами и их войне с нами, эти даты все-таки имеют эволюционное значение — это отметки эволюции. Да, динозавры тоже вымерли в какой-то момент, тем не менее это была все-таки эволюция в целом.
Путин держится за счет того, что он сумел придать процессам развитие российской государственности — потому что это не просто воспроизводство, это её развитие. Я не буду вдаваться в подробности, это можно почитать в книжке «Идеология русской государственности». Процесс развития русской государственности на сегодняшнем историческом этапе — это суверенизация народного государства. Или как его называли за сто лет до этого немцы, которые его придумали — государство всеобщего благосостояния. Его суверенизация. Этим занимается Путин. Этот процесс он сумел сделать эволюционным. Поэтому он так долго сидит на своем месте.
Потому что деятели революции живут недолго. Они живут меньше, чем сама революция, как правило, потому что их убивают тоже участники революции, но другие, следующие за ними. Был момент, когда Робеспьер казнил французских революционеров, а потом казнили самого Робеспьера. Сколько он просуществовал? Это судьба деятелей революции. В принципе Троцкий, оставаясь деятелем революции, разделил эту судьбу, пусть, конечно, ему удалось пожить и подольше. Но деятельность его прекратилась раньше, чем его жизнь, несмотря на то, что статьи он писал, конечно, но это уже пожелания потомкам и не более того.
Путин сумел добиться для России эволюционного режима. Помнишь, Столыпин когда-то говорил, что дали бы России 20 лет без войны. Потому что он понимал, что затеянный им хозяйственный проект требует эволюционного режима для своего успешного развития. Тогда, когда это происходило, его убили сначала, а потом началась война и революция, то есть по всем параметрам эволюционный режим был невозможен. А сейчас Путин выжимает из него все, что можно, несмотря даже на то, что фактически с американской точки зрения мы уже давно должны были сорваться на большую войну, бомбить всё подряд. А мы не бомбили. Мы двигаемся медленно.
И это принципиально, потому что это не следствие какого-то одного лишь дефицита наших ресурсов или сил. Хотя надо понимать, что силы надо экономить и направлять исключительно туда, куда их нельзя не направлять, не распылять. Но это — здравый смысл. А то, что выше здравого смысла — это исторический смысл — мы должны этой эволюционной моделью воспользоваться настолько, насколько сможем. И в этом некоторая тайна путинского правления. Первый вопрос, как ты его ставил передо мной, что будет делаться в следующую каденцию, неважно, как 6 лет её понимать или как 12, или что-то между. Как Господь решит, сколько отпустит времени на это.
Но Владимир Владимирович должен разобраться с Соединенными Штатами. Так же, как Иосиф Виссарионович разобрался с Германией. После чего его миссия была выполнена.
И послевоенные годы уже были попыткой поставить вопрос о социалистической экономике, но это не удалось сделать Иосифу Виссарионовичу. И пришедший потом Никита Сергеевич Хрущев начал разгром того проекта, красного проекта, который был сформирован Сталиным. Очень смешно, когда у нас обсуждается, что позднейшие экономические реформаторы 80-х годов обсуждали, что у нас плановая экономика. Плановая экономика закончилась вместе с жизнью Сталина, потому что плановая экономика подразумевала планирование натуральных показателей, а не денежных.
А в тот момент, когда был введен денежный обсчет всего на свете и планирование стало денежным, какая же плановая экономика?
Поэтому Иосиф Виссарионович решил свою задачу тем, что он построил плановую экономику действительно, и на её базе выиграл войну с фашистской Германией. Это его достижение. Он пользовался репрессиями при этом. У него было извиняющее его обстоятельство: он имел дело с революционным обществом; конечно, он участвовал в его создании, но нельзя сказать, что он его создал, это все-таки результат исторического развития. А революционное общество пользуется в основном насилием, больше ничем. И он им пользовался, соответственно, он решал эту задачу репрессивными методами. А Владимир Владимирович Путин должен разобраться с Соединенными Штатами Америки, опираясь на общество — кстати, это объявлено — традиционное, потому что чему противостоит традиционное общество? Оно революционному обществу противостоит.
И это общество, которое может позволить себе эволюцию, эволюционное развитие. Гипотеза Путина заключается в том, что у нас достаточно ресурсов во всех смыслах этого слова для эволюционного движения. Нам не нужна революционная энергия для того, чтобы воевать с Соединенными Штатами Америки. Во всех смыслах. И разобраться с ними. В каком смысле разобраться? Пережить прежде всего, так, как все империи разбирались со своими противниками. Как Китай разбирался со своими противникам, Индия, тот же Иран. Мы это всё наблюдаем и сейчас. Это не только древняя история, это и современность. Это и буквально вчерашний день, примыкающий к сегодняшнему. Поэтому мы должны пережить. Мы выживем, а они нет — вот в чем подход заключается.
Я не знаю, конечно, я не беседовал с Владимиром Владимировичем в своей жизни ни разу. Да он не скажет никогда, он разведчик, что он собирается делать. Но я думаю, что задачу, которую он ставит перед собой, можно описать таким образом:
уходя, когда бы это ни произошло, я должен оставить Россию в состоянии победы над Соединенными Штатами Америки, что бы это ни означало.
И критерием успешности этого будет то, что нам не придется приносить жертвы и нести разрушения, которые мы с неизбежностью заплатили за Вторую мировую войну и за Великую Отечественную войну. И дело здесь не в комфорте, не в том, что кому-то нравится или не нравится, а дело в выживании России, потому что ей её жизненные ресурсы нужны для продолжения её истории. Вот так, наверное, я бы охарактеризовал задачу, которая поставлена субъективно, в субъективном качестве, потому что, разумеется, мы должны дальше задавать вопросы, а возможно ли это, а за счет чего это будет сделано. Но обращаю внимание, что за те 12 лет, которые прошли с момента «Хроник Путина» 2012 года, он объявил о том, что мы будем суверенны, нам, в принципе, сказали: тогда мы с вами будем воевать, и начали воевать. И началась сложнейшая шахматная партия, потому что, тоже интересно: Сирия началась в 2011 году, а мы туда зашли — когда, помнишь?
СУ: Активно после украинского кризиса 2014 года, были еще и в 2012.
ТС: Мы там начали активность, но зашли мы туда после вторых Минских соглашений. Вот когда мы туда зашли. Потому что, если бы мы зашли туда раньше, пришлось бы на двух расходящимся стульях не то что сидеть, а стоять. А Минские соглашения были неизбежным следствием того, что была Крымская весна. Я тут подробности опускаю, а выделяю реперы этой эволюции, которая происходила. Потому что Крым нужен был Соединенным Штатам в качестве их основной военной базы в регионе против нас. Поэтому он больше не мог оставаться там, где он был. Всё в последний момент всегда решается. Так и здесь было. Больше он не мог оставаться в составе Украины, буквально ни секунды. Потому что иначе там бы через эту секунду историческую возникла бы структура этого огромного американского авианосца, ракетоносца. И Крым был изъят.
Но сегодня, уже глядя в прошлое, я просто вижу следы этих действий. Янукович, который до этого собирался подписывать ассоциацию — ничего ему не терло, ничего не мешало — вдруг посчитал, что Украина потерпит убыток в 160 миллиардов долларов тогдашними 10-летней давности деньгами, и для той Украины это было еще очень много. Вдруг он спохватился, вдруг посчитал, и взял и не подписал. И поднеслась душа в рай. Дальше пошел переворот вполне ожиданный. И не стало Крыма у Украины; а точнее у Соединенных Штатов Америки его не стало. Этого простить было нельзя, и тогда украинских стрелков из всех видов рогаток отправили стрелять по Донбассу, чтобы уже мы как-то перешли в военный режим. А мы ни хрена не перешли.
И как ты помнишь, 8 лет тянулась мучительная дискуссия в патриотическом крыле нашего телевизионного сообщества. Как же так? Как же так? А вот так. Потому что в 2015 году на всё на это наклеили большой-пребольшой пластырь в виде Минских соглашений, и мы смогли заняться Сирией, ликвидировав Сирийский плацдарм вторжения к чертовой матери, заодно помогли Асаду, это понятно. Это еще и было сделано в белых перчатках, по всем правилам так называемого международного права, если оно хоть кого-то еще интересует. Его выполнили. Так что, в общем, и сказать нечего в ответ. Вот как устроен этот режим — эволюционный режим борьбы с Соединенными Штатами.
СУ: У меня напрашивается вопрос о некоей плацдарменности подхода при эволюционном режиме. Потому что для того, чтобы на нем победить, нужно заранее готовить почву. И тогда это становится плацдармом, тогда можно рассуждать в этой логике.
ТС: Плацдарм – это все-таки место размещения армии, дословно.
СУ: Конечно, да. Сирия стала плацдармом для переворота партии на всем Ближнем Востоке и, возможно, в Африке. Правильно?
ТС: Да, всё правильно, всё точно. Ты продолжаешь мысль, я с этим согласен.
СУ: Да, я пытаюсь дальше развивать.
ТС: Да, Украина – это плацдарм по воздействию на Европу, которое началось, оно тоже эволюционное. Постепенно, постепенно, что позволяет нам, как в здоровом организме, за счет внутреннего обмена веществ, не за счет истечения кровью, а за счет оборота крови по сосудам, производить все необходимые процессы: очищение, насыщение и так далее. Не буду вдаваться в детали, они всем известны. Меня интересует тип процесса, что это за процесс. Это любопытная борьба, осуществляемая в эволюционном режиме, её и должен довести, соответственно, до фиксированного результата государь Путин – это его эпоха. Это его эпоха.
СУ: Смотри, какое я вижу противоречие, которое я бы хотел увидеть в рамках картины маслом, которую ты описал. Ты вкратце затронул: уже не плановой, а бюджетной экономики, которая настала после Хрущева, и до сих пор у нас финансовые показатели ключевые, но мы так играем. Мы видим, что подобные конфликты, на примере той же экономики США, Евросоюза, у нас отмечаются отдельные истории, что включаются рыночные механизмы, когда продукция военного промышленного комплекса и вообще двойного назначения начинает играть по законам рынка, и государство начинает отчасти терять контроль. И тут становится вопрос: как это преодолевать? То есть, либо это преодолевается огосударствлением производящих мощностей, что мы отчасти видим в ряде отраслей, либо каким-то иным способом стимулирования. Как ты считаешь, видишь ли эту развилку, и как будем выходить?
ТС: Вопрос твой глубже, чем вопрос просто об одной лишь сфере ВПК, естественно.
СУ: Он иллюстрирует хорошо.
ТС: Да, он иллюстрирует. В качестве иллюстрации надо сравнить, что все-таки себестоимость наших вооружений сильно ниже себестоимости американских, иначе мы воевать бы не могли. Это факт. К чему его отнести? К тому ли, что у нас была советская история, и мы просто стоим на плечах советских достижений? Это во многом так, потому что гиперзвук был создан при Советском Союзе и положен просто на полку, потому что мы, видите ли, разоружались, и по политическим соображениям не должны были брать в руки дубину. И ты же понимаешь, что взял в руки дубину — тогда уже бей, потому что иначе не было смысла её брать. Этот вопрос, кстати, и сейчас стоит, потому что — рано или поздно — гиперзвуковое преимущество, конечно, будет утрачено. Мы, типа, другое будем разрабатывать преимущество, но еще надо его разработать, еще надо добиться, еще надо его сделать.
Это что касается иллюстрации, собственно говоря. Теперь давай полезем вглубь. Что было реализовано Советским Союзом? Советским Союзом был реализован проект и идея государства всеобщего благосостояния, которое должно было что сделать? Снять противоречие между крупной промышленностью и наемным трудом. Я сознательно не говорю: между капиталом и трудом, потому что между капиталом и трудом, наверное, противоречия снять нельзя. Это антагонизм. Поскольку капитал — это, прежде всего, идея неограниченного ресурса, что где-то есть неограниченный ресурс, который можно черпать, и черпать, и черпать, и превращать в бесконечный рост капитала.
А если мы признаем, что ресурс, который есть в распоряжении хозяйственно-политической системы, ограничен, то это и есть конец всякого капитализма. Потому что государство всеобщего благосостояния, так, как оно было немцами придумано, исходило из того, что есть ограниченный ресурс, и надо его рационально организовать. Это радикальная экономическая идея, потому что единицей такой организации становятся не предприятие, традиционное для любой хозяйственной системы, жизнеспособная единица, а страна в целом или как минимум отрасли, большие организмы, которые являются инфраструктурами и тем, что мы в книжке назвали системами жизнеобеспечения. Они известны из древности, потому что такими, например, инфраструктурами были сложнейшие системы ирригации в тех цивилизациях, которые зависели от орошаемых земель.
И это не только в Азии ближней к нам, но и в Китае, например, еще где-то такое делалось, я сейчас не буду вспоминать подробно, но это известно. Это конструкция хозяйственная, и это не предприятие. Немецкая идея конца XIX — начала XX века заключалась в том что, грубо говоря, стало планом ГОЭЛРО, не только им. Мы дошли и до ирригации, конечно, тоже на своих полях, но это прежде всего касалось уже промышленного производства, поиска полезных ископаемых, размещения производств, создания гигантских транспортных инфраструктур. Но при этом выяснилось, что создание такого организма хозяйственно-политического как государство всеобщего благосостояния, не устраняет и не отменяет таких хозяйственных организмов как предприятие.
Дело даже не в капиталистах, не в классе, о котором писал Маркс, и не в субъективных отношениях собственности — что мне принадлежит предприятие. Да ни хрена оно тебе не принадлежит, это ты принадлежишь предприятию, друг мой. Ты без предприятия никто, и звать тебя никак. В праве есть понятие — принадлежность, или жестче еще — принадлежность главной вещи. У каждого, наверное, дома есть ключи, про которые ты уже не знаешь, от какого они замка, потому что замки давно поменяли, а ключи остались. Вещь абсолютно бесполезная. Но мы её обычно храним на тот случай, если вдруг все-таки найдется тот замок, от которого этот ключ, и тогда он понадобится, чтобы его открыть. Ключ является принадлежностью замка. Главная вещь — это замок. Второй ключ сделать дешево, и его можно всегда сделать, а сделать заново замок — это дорого, это будет уже другой замок. Ключ будет тот же самый, если его сделать заново, а замок будет другой, потому что дорого сделать новый замок.
То же самое в принципе соотношение «предприятие и предприниматель», приблизительно такое же. Директор ли он, или он собственник, он ничто не значит без того предприятия, которое работает. А вот тут интересно — далеко не каждое предприятие выживает. Тут всё как в биологической жизни. Я сейчас не полезу в эти дебри, но в принципе мы можем сказать, что деятельность — это имитация жизни. Предприятия — это искусственные организмы, в общем подверженные тем же законам эволюции и выживания, или умирания, как и мы — биологические тела, но только они рукотворны. Это искусственная жизнь, созданная нами. Некоторые предприятия существуют столетиями, некоторые живут один квартал и разоряются, и оказываются нежизнеспособны.
СУ: Есть предприятия, целью которых является разорение изначально.
ТС: Правильно, но некоторые предприятия выживают. Это клетки хозяйственного организма. И вопрос о том, что важнее, клетки или скелет? Что важнее, мышечные клетки или нервные? Извиняюсь за такой физиологизм, но, в принципе, это законный прием, потому что социология проходила через этот период сопоставления общества с органической структурой человеческого тела или животного тела. В такой постановке это вопрос бессмысленный. Потому что, если не будет скелета, если не будет сложной организации целого, то и мышечных клеток не будет никаких, и жировых тем более, останутся одни амебы. И наоборот, если не будет этих клеток, которые заполняют матрицу системы, то и системы никакой не будет — будет мертвый скелет, который может, конечно, лежать в земле тысячами лет, но кроме мемориальной функции у него больше никаких функций не будет.
Поэтому в сталинской экономике были предприятия, их никто не уничтожал как класс. Этим занялся как раз Никита Сергеевич. Он, в принципе, выполнял по отношению к экономике ту же функцию, что и Лысенко по отношению к генетике и некоторым другим наукам. Он требовал, чтобы экономика была марксистско-ленински чистой, идеологически правильной. Сталин этого никогда не требовал, потому что Сталин занимался реализацией проекта государства всеобщего благосостояния. Да, некоторые вещи не могут делать предприятия. Кстати говоря, Транссиб строило все-таки Министерство путей сообщения Российской империи. Строило, оно его спроектировало, поставило задачу, что это надо сделать, и делало. Но при этом огромное количество предприятий в это было вовлечено, и они там делали свои участки, получали свою прибыль.
Но если бы не было Министерства путей сообщения, то весь этот коллоидный раствор, кисель из предприятий никогда из себя бы этот становой хребет нашей страны, нашей экономики никогда бы не выродил. И в этом смысле проблема экономической науки, как я её понимаю на сегодняшний день, ровно и заключается в том, как обеспечить сосуществование и симбиоз этих разных органических структур: с одной стороны, общегосударственных, а с другой стороны… Дело не в том, что частное предпринимательство, это всё — неправильные проекции. Дело в том, что предприятия, как самодостаточные организмы, способны вести экономическую жизнь, точнее — деятельность, потому что деятельность — это имитация жизни.
СУ: Еще обеспечивать хозяйственный каркас всего общества и государства, как, например, системы отопления.
ТС: Конечно, поэтому всякая фразеология и формальная идеология, противопоставляющая эти две вещи — антиэкономична. Вы ответьте на вопрос, как это должно сосуществовать и быть связано, а не что из этого правильное. Давайте разрушим все базовые инфраструктуры государства всеобщего благосостояния, которые были нами за 100 лет, несмотря на войны и революции, вопреки им, и пусть всё заполнит кисель из амеб. Амебы, они и есть амебы, они всё сожрут без проблем, потом сами умрут в связи с тем, что исчезнет питательная среда. Речь идет о жизни сложного организма.
Я так понимаю, что в этом отношении путинская политэкономия заключается в том, чтобы найти баланс между экономикой предприятий и экономикой больших инфраструктур.
И я так понимаю, что мы будем создавать и строить эти инфраструктуры, несмотря на все рассуждения о том, что с чисто предпринимательской точки зрения они типа убыточные и нельзя понять, когда они окупятся. Действительно, непонятно, когда они окупятся. Но они, как показывает исторический опыт в разрезе 100 лет или даже 50 мало того, что окупаются, выясняется, что без них жить нельзя.
Как БАМ — был же пустым. Я объехал БАМ в 1987 году, я месяц там провел, осматривая его, поскольку мы готовили первые в стране выборы не директора предприятия, а лица, отвечающего за развитие территории. Это были выборы штаба ЦК ВЛКСМ, сначала председателя этого штаба они выбирали. Но я переделал в выборы уже всего штаба целиком ЦК ВЛКСМ в зоне освоения БАМ. Но тогда комсомольское начальство там определяло абсолютно все. Это была его территория социального эксперимента. Там было пусто, никакие поезда по БАМу не ходили в 1987году. Построен он был, а поездов там не было, но теперь он перегружен. Просто перегружен. И о нем говорят как о части так называемого Восточного полигона, который надо активно развивать, потому что он забит грузами. У нас там по тысяче поездов стоят и ждут, когда их пропустят.
Эта логика хозяйственного развития, по всей видимости, предпринимателю или предприятию, если быть точнее, недоступна, потому что цикл жизни предприятия короче, и цикл его оборота короче. А здесь оборот исчисляется десятилетиями, и функция государства — это поддерживать. Мы взяли этот проект государства всеобщего благосостояния, он никуда не делся, это ядро советской экономики. То, что его потом стали уничтожать, требуя от него идеологической чистоты, — это элемент нашей политической истории. Надо разбираться, почему так произошло, что это было. Кстати говоря, это всё довольно хорошо описано в известной книжке, недавно вышедшей — «Кристалл роста». Я не то, чтобы её рекламирую, но это один из текстов, где это очень ясно представлено, без излишнего политического комментария, что важно, а именно как экономическое явление.
Я так понимаю, что Владимир Владимирович хочет оставить стране сеть новых дорог и вообще транспортных и логистических коридоров, которые дадут новую связность такую же, как дал стране в свое время Транссиб. И как ты помнишь, с тех пор никакой другой артерии с запада на восток проложено не было, правда? Не говоря уже не о широтных ходах, а о меридиональных, с севера на юг. Я так понимаю, что мы это всё теперь будем делать.
СУ: У нас еще будет 2 новых больших перекрестка: путь в Индию — то, что сейчас у нас называется коридор Север–Юг, через Каспий и на Иран.
ТС: Да, важно, что на Иран. Туда можно попасть либо через море, минуя Азербайджан, либо через 183 или 184 километра Азербайджана. Я думаю, что будет и водный путь задействован, и сухопутный.
СУ: Безусловно. Водный путь очень сильно связан с нашей сильно деградировавшей Астраханью, поэтому еще лет 15 нам нужно на севере у себя создавать нормальную инфраструктуру. У нас она просто не вытягивает.
ТС: Инфраструктура не вытягивает, не хватает, собственно, водного транспорта, его надо построить. У нас традиционно не хватает мощностей для создания судов, потому что наши собственные мощности в основном работают на военный флот, и они недостаточны даже для него. Надо развивать судостроение как часть этого транспортного каркаса.
СУ: Это было скорее уточнение по поводу двух перекрестков, то есть связанность Запад–Восток и еще Север–Юг, потому что традиционный коридор у нас был Север–Юг, который мы знаем еще как «из варяг в греки», по территории нынешней постУкраины. Мы понимаем, что его уничтожение и было одной из целей этого кризиса, [созданного] американцами. Поэтому фактически у нас государство его просто передвигает на Волгу. У нас всегда было два больших торговых пути Север–Юг, вокруг этого, собственно, Русь возникла: один Днепровский, второй Волжский. Днепровский пока что в огне, поэтому всё вкладывается в Волжский. В этом смысле у нас государство реализует традиционные эволюционные торговые пути, которые всегда были нашими.
ТС: Да, у них есть новый потенциал развития. Они себя не исчерпали, и не только в том смысле, что там что-то еще осталось, надо довыбрать остаток. Нет. За этим последует фундаментальное изменение транспортной картины мира, чего, конечно, не могут допустить Соединенные Штаты, потому что, в конечном счете, если смотреть на источник, из которого выросло британское могущество, а, значит, и американское, — это создание всемирных торговых путей. Они все морские.
А если Россия превратится в центральный транспортный узел, а это узел не только евразийский.
Тут еще любопытный момент, потому что есть же суперконтинент. По существу Африка, конечно, отделена морем, но это не мировой океан, и есть точки сопряжения Африки с Евразией. Поэтому
суперконтинент — это Азия, Европа и Африка.
И африканский элемент тут очень важен, потому что фактически это создание системы мировых сухопутных торговых путей как доминанты. Эта сторона борьбы за Африку пока не очень понятна многим, но стратегическое значение Африки именно в этом. Это суша, которая рядом с другой сушей, не надо переплывать океан для этого. И есть тот суперконтинент — две Америки. Вот структура нового мира.
Поэтому они
никак не могут допустить того, чтобы Россия превратилась в мировой транспортный хаб.
Никак не могут. Тогда очень многие океанические торговые пути просто не нужны. Зачем они нужны? И это основа, основа той цивилизации, основа её могущества. В конце концов, всё остальное выросло из этого: и оружие, и флот, и доллар.
СУ: В этом контексте интереснее всего наблюдать за новыми акторами — йеменскими хуситами. Они находятся на острие проблематизации всей торговой сети, которую англосаксы построили. Это тоже отличный иллюстратор.
ТС: Да, конечно. Я не удивлюсь, если в какой-то момент, когда надо будет щелкнуть по носу Соединенные Штаты Америки, случатся неприятности, например, с теми же авианосцами. Это очень удобно, потому что гражданские не пострадают, территория не пострадает никакая, где-то далеко в море они утонут, и все. И это будет иметь символическое значение.
СУ: Это так кинематографично.
ТС: Конечно. Я бы это снял. Посмотрим. Это просто штрих к портретам будущего.
СУ: Да, есть о чем подумать. Ясно. Спасибо.
ТС: На этом мы закончили на сегодня.
СУ: У меня, конечно, уже появляются мысли, но это, как всегда, самое интересное после эфира. У меня есть над чем подумать. Когда снова графики совпадут, [предлагаю обсудить тему] какой нужен новый тип управленца у нас для такого типа хозяйствования. То есть, что нужно менять в мышлении тех, кто будет этим заниматься. Второе, соответственно, что в обществе у нас должно измениться. И логика плацдарма, я об этом ушел думать, какие еще у нас есть плацдармы, и на сколько лет это может растянуться. Такие у меня мысли и идеи. А по поводу инфраструктурных вещей мы с Иваном Лизаном очень много этого обсуждаем и видим, что вложения пойдут огромные, ставка сделана из того, что видно.
ТС: Да, можем продолжить.
СУ: Да, я с удовольствием. Главное, чтобы совпали графики, в первую очередь, у тебя, я по субботам резервирую время.
ТС: Будем стараться. Я приношу извинения за длительное отсутствие, но так уж получилось.
СУ: Это у нас впереди, дорогу осилит идущий. Спасибо тебе большое, Тимофей Николаевич.
ТС: Спасибо. Пока.
СУ: Я всем напоминаю, что расшифровка в течение пары дней будет обязательно на 2050.su, мы всё опубликуем. И все предыдущие наши философские субботники тоже есть в расшифровках — тем, кто уважает текст.
Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка
Was this helpful?
11 / 0