Запись коллективного доклада
Все части:
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Семён Уралов. Здравствуйте, уважаемые подписчики, на календаре 18 сентября, и сегодня у нас специальный выпуск «Внеклассового чтения», которое совмещено с «Социологией здорового общества», потому что я нахожусь в гостях у Темыра Айтечевича Хагурова. Кроме того, сегодня понедельник, и поэтому мы решили совместно поучаствовать в нашем коллективном разборе творчества Хомски.
Темыр Айтечевич, добрый вечер.
Темыр Айтечевич Хагуров. Добрый вечер, Семён Сергеевич, рады вас приветствовать на Кубанской земле.
СУ. Спасибо, и сегодня мы [работаем] с одного микрофона, а не в онлайне, и сегодня мы будем совместно выполнять задачи наблюдателя и слушателя, потому что сегодня наши коллеги приступают к пятой части разбора наследия Ноама Хомски. Мы разбираем работу «Как устроен мир» как самую комплексную. Она состоит из множества его работ, но она самая комплексная, и мы разбирали много критики: как устроен мир, почему он [устроен] неправильно. Отдельно у нас был интересный подкаст, посвящённый тому, что может происходить на Украине, исходя из гипотез Хомски, как это происходило в Латинской Америке и в других странах. То есть, мы экстраполировали. И сегодня мы подобрались к позитивному видению, как Хомски видит общее благо, то есть, не только критика, а то, как должен быть устроен [мир]. Это пересекается с нашей социологией здорового общества, которое мы обсуждаем.
И сегодня у нас на связи, как всегда, так сказать, международная команда русских людей. Иван, он одессит и сейчас находится в Афинах, и Виктор с Ксенией — из Подмосковья. Виктор из Жуковского, Ксения из Раменского, и мы сегодня будем проводить подробный разбор. Наша задача, Тимур Айтечевич, — больше слушать и отвечать на вопросы, а коллеги… Мне проще, я немного знаю черновик, поэтому я буду молчать. У нас одессит Иван, которого я представлял, выполняет роль, так сказать, центр-форварда. Он сейчас больше расскажет о том, как будет построена наша беседа, а мы готовимся. Коллеги, добрый вечер, Иван, тебе слово.
Иван. Спасибо вам большое, Семён Сергеевич. Вы мне уже помогли, вы половину введения рассказали слушателям. Да, мы в этом разборе хотим не только уделить место критике, но и поговорить про позитивные вещи, так сказать. Но, опять-таки, мы к этому будем идти сначала через критику, и потом мы подойдём к взглядам Хомски, а как бы он всё-таки хотел видеть то самое общество. Мы пройдёмся по нескольким темам.
Наш новый профессиональный читатель Ксения возьмёт на себя одну из самых сложных тем, которая поднимается в книге, а именно, почему большое богатство и демократия несовместимы. После неё мы перейдём к состоянию глобализации и мировой экономики. Так как мы этот вопрос уже подробно разбирали, мы очень сильно останавливаться на этом не будем. Плюс у нас ещё будет экспериментальный пункт, где мы хотели бы вам задать пару вопросов, тоже на основе материала из книги. Ну и под конец как раз перейдём к тому, а как Хомски вообще видит будущее, как бы он его хотел видеть, возможно.
Итак, я передаю слово нашему новому профессиональному читателю Ксении. Её пункт идёт первым. Ксения, прошу.
Ксения. Да, Иван, спасибо за предоставленное слово. В своей части я хочу поговорить о тезисе, проходящем через всю книгу, а именно, «большое богатство и демократия несовместимы». Казалось бы, а как же американская мечта? Разве США не является одновременно оплотом демократии и страной возможностей, где каждый может добиться успеха? В чём противоречие? С моей точки зрения, противоречие в решаемых задачах. Задача получить максимальную выгоду не подразумевает равных возможностей для всех. Идея эта не нова, и Хомски в книге ссылается на классиков. Цитата: «Мысль, что большое богатство и демократия несовместимы, пронизывает всё просвещение и классический либерализм. Её высказывали в том числе такие фигуры как де Токвиль, Адам Смит, Джефферсон и другие. Аристотель предупреждал, что если при совершенной демократии есть немного очень богатых людей и много очень бедных, то бедные воспользуются своими демократическими правами, чтобы отнять у богатых собственность. Считая это несправедливым, Аристотель предлагал два решения: уменьшить бедность или ужать демократию. Джеймс Мэдисон, человек неглупый, обратил внимание на ту же самую проблему, но он, в отличие от Аристотеля, был за уменьшение демократии, а не бедности. Он видел первейшую цель правительства в защите меньшинства имущих от большинства». Конец цитаты.
Хомски, как непосредственный свидетель событий от Великой депрессии и по настоящее время, в книге рассматривает множество примеров борьбы этих двух подходов. Но он считал, что наибольших побед демократия достигла в США в 60-е. Тогда было достигнуто, закреплено множество гражданских свобод, общество могло влиять на политику. Это, конечно же, не понравилось богатому меньшинству, и они стали принимать меры для борьбы с так называемыми излишками демократии. Ещё одна цитата из книги: «С моей точки зрения, последним президентом-либералом был Ричард Никсон. После него у власти стояли одни консерваторы. После изобретения в начале 70-х годов нового оружия классовой борьбы таких уступок либерализму, какие требовались от нового курса, нужно всё меньше. Вот уже 20 лет это оружие применяется для целей, откровенно именуемых бизнес-прессой подчинением трудящихся капиталу. Раз так, либеральное украшение становится излишеством. Целью капитализма всеобщего благосостояния было укоротить демократию. Когда люди пытаются сами устроить свою жизнь и остановить их не получается, история даёт стандартный ответ: мы, богатые, сделаем это за вас». Конец цитаты.
Но каким же способом богатое меньшинство удерживает власть? Почему большинство не может взять власть в свои руки и добиться снижения неравенства? На эти вопросы Хомски отвечает не только в книге, но и в фильме-интервью «Реквием по американской мечте». Этот фильм мне посоветовала посмотреть Ксения из Петербурга. В фильме сформулировано 10 принципов централизации богатства и власти, и они касаются всех сфер жизни политической, экономической, идеологической. К политическим принципам можно отнести манипулирование выборами, сокращение демократии и ограничение деятельности профсоюзов. Цитата из фильма: «Централизация богатства порождает централизацию власти. Тем более, что расходы на выборы резко растут. Это заставляет партии лезть в карманы крупных корпораций. Эта политическая власть тут же выражается в законодательстве, которое умножает централизацию богатства. Бюджетная политика, налоги, отменное регулирование, правила управления структурами, разные политические меры призваны умножать централизацию богатства, что в свою очередь умножает политическую власть, чтобы делать то же самое. Вот что мы видим, такой порочный круг». Конец цитаты.
Иллюстрацией к этой схеме можно рассматривать ситуацию в США в 70-е. Если в 50-60-е годы США были крупнейшим промышленным центром мира, это время американской мечты, когда росли доходы всех слоёв населения, то с 70-х начинается переустройство экономики, резко возрастает роль финансовых организаций, растёт спекулятивный капитал, производство переносится в другие страны с более дешёвой рабочей силой. Всё это, конечно же, сказывается на положении большинства. Отсутствие гарантии занятости позволяет корпорациям не повышать зарплаты и не улучшать условия труда. Возможным это всё становится благодаря развитию лоббирования в это время, то есть богатое меньшинство влияет на власть. Удивительно то, что благодаря контролю регуляторов корпорациям удаётся получать финансовую помощь от государства в приоритете перед помощью населению. Таким образом, каждый финансовый кризис богатые становятся богаче, а бедные беднее. Цитата из книги: «Если оглянуться на всю историю современного экономического развития, то окажется, что буквально все без исключения сторонники свободных рынков хотят, чтобы они работали для бедных, для среднего класса, но не для них самих. Правительство субсидирует затраты корпораций, оберегает их от рыночных рисков и позволяет присваивать прибыль». Конец цитаты.
Конечно, ухудшение условий жизни и труда не может не вызывать недовольство общества. Управлять настроем общества силой не так-то просто, поэтому нужны другие способы. Тут нужен идеологический подход. Одним из лучших способов управления настроем населения стало создание потребителей. Индустрия пиара и рекламы способствует продвижению потребительского подхода к жизни, разобщает людей и делает невозможным их объединение для отстаивания своих прав и интересов.
Ещё одна цитата из книги: «Цель ― такое общество, где базовая социальная единица – это вы в обнимку с вашим телевизором. Если ребёнок за стеной голодает, то это не ваша проблема. Если соседская пара пенсионеров неудачно вложила накопления и теперь недоедает, то вам до этого нет дела». Конец цитаты.
Такое потребительское отношение к жизни, конечно, ударяет и по таким важным общественным институтам, как социальное обеспечение, образование, здравоохранение. Под вопрос ставится необходимость государственного финансирования, что удивительно, потому что доступ к ним является необходимым условием для процветания общества и равных возможностей для всех».
Цитата из книги: «Так мы отходим от мысли, что беда одного – всеобщая беда, и приходим к другой, что беда одного – его личная беда. Это и есть идеал капиталистического общества. Только сами богатые следовать ему не намерены. Советам директоров можно сотрудничать. Банки, инвесторы, корпорации создают альянс друг с другом и с сильными государствами. Вот и отлично. Сотрудничать не дозволяется только бедным». Конец цитаты.
Использование всех вышеперечисленных инструментов позволяет богатому меньшинству сохранять власть. А нарастающая глобализация помогает им осуществлять это не только внутри страны, но и по всему миру. Интересно, это по-прежнему так или за те 25 лет, которые прошли с момента написания книги, что-то изменилось? Виктор?
СУ. Погодите, секунду. Мы же этот блок закончили, да, коллеги? У меня вопрос к Ксении. Ксения впервые участвует, у меня будет вопрос по ходу пьесы. Ксения, я знаю, что вы эту книгу прочитали впервые. По профилю деятельности вы инженер-программист. Вы не политолог, это не ваша профильная деятельность. Из того, что я услышал, вы пришли к выводу, что, в общем-то, эта модель становится всеобщей. Мне интересно, учитывая, что вы политизировались добровольно, что вы, так сказать, всё делаете добровольно, насколько та картину мира, которую вы прочитали в «Как устроен мир» у Хомски похожа на ту картину, которую плюс-минус построили мы? Что я имею в виду: насколько та глобализация, жёсткая, описанная у него, прижилась у нас, на уровне ощущений? Понятно, вы сейчас факты перечислить не сможете, но насколько мы адаптировали их мировоззрение, их модель, их картину, исходя из того, что он достаточно жёстко описал. Мне интересны ваши ощущения.
К. Мне кажется, что достаточно сильно на нас это тоже повлияло. То есть сейчас что-то меняется, конечно, но может ещё разные ощущения. Я живу сейчас в Раменском, но вообще я из региона, из Чувашии, и мне кажется, немного отличаются тоже такие мироощущения в регионах и в Москве. Ну и в моей среде программистов, например.
СУ. Опишите, это интересно, прямо с примерами.
К. Больше стремление, конечно, к европейскому подходу, к американскому. Ценности больше признаются. Более индивидуалистический подход, потребительский считается правильным. Мне кажется, так. Меньше ориентированность на семью, на общество вокруг тебя.
ТХ. Ксения, добрый вечер. Во-первых, спасибо вам за очень глубокий, интересный разбор Хомски. Никогда бы не сказал, что вы профессионально в другой сфере находитесь. У вас здорово получается, правда.
У меня социологический вопрос. Индивидуализм и эгоизм, о котором пишет Хомски, и классовое сознание, и гонка за успехом, и «каждый сам за себя». Всё-таки в России традиционно, мне, по крайней мере, даже сейчас от иностранцев приходится такие отзывы слушать, что у нас такое солидарное общество, что у нас нет социальных барьеров и так далее. Как вы считаете, в продолжение, может быть, вопроса Семёна Сергеевича, насколько этот индивидуализм, потребительство, гонка за успехом и так далее, наши глубокие социо-культурные коды смогли поколебать? Условно говоря, когда в Министерстве обороны уборщица может генералу вечером сказать: «Не ходи здесь, ходи вот там», но к старому человеку всё равно будет уважение. Некая русская душевность, стирающая социальные и экономические границы. Насколько глубоко мы от этого отошли, с вашей точки зрения? Или всё ещё это работает, и вы с этим сталкиваетесь?
К. Мне кажется, всё равно, конечно, влияет советское прошлое, наше воспитание, потому что, например, мои родители, они жили ещё в Советском Союзе и, соответственно, и нас так воспитывали, поэтому, конечно, полностью ещё это всё не ушло.
ТХ. Скажите, имеют ли в вашей среде, например, среди коллег, значение такие вещи, как статусные маркеры: марка машины, марка бренда одежды? Это как-то позволяет людей разделять на успешных, неуспешных, тех, с кем желательно общаться, с кем нежелательно, и так далее?
К. Нет, в моём коллективе, например, достаточно все свободно друг с другом общаются, даже с начальниками вышестоящими, нет таких разграничений.
СУ. Повезло, можно сказать, повезло. Спасибо, Ксения. Вопросы ещё будут по ходу пьесы, по завершении. С почином вас. Это очень важно. Я знаю, что начать — это непросто, но было очень здорово, вы молодец.
К. Спасибо.
СУ. Спасибо. Что, Иван, двигаемся дальше? У нас Виктор со своей частью доклада, правильно?
И. Всё верно. Виктор, передаём вам слово.
Виктор. Спасибо, моя речь будет посвящена замечательному мему, — я его считаю мемом или мозговым вирусом, но на уровне обществ и стран, — глобализации. Почему именно я считаю её мемом? Потому что пропагандирование глобализации с 90-х годов именно за счёт ресурсов, образовавшихся после развала Советского Союза, позволяет многим вокруг нас считать себя гражданами мира, хотя они дальше Турции не выезжали. Собственно, что происходит в этом мире, плохо себе представляют, но считают себя без родины и отчизны, и что личность — сама себе родина.
Сам термин появился в 1983-м году в книжке Теодора Левита «Глобализация рынков». Но те люди, которые обосновывают, что глобализация – это часть как раз исторического процесса, и это не вдруг взялось, связывают, в принципе, любые взаимодействия экономические на международном уровне тоже как часть такой глобализации. И как раз в последнее время, за последние 30-40 лет корпорациям, с точки зрения Хомски, удалось продвигать при помощи своих финансовых инструментов и финансового влияния, расширять и везде разбрасывать свои щупальца за счёт процессов глобализации.
И сам Хомски ставит вопрос: а вообще, неизбежна ли была глобализация? И Хомски ставит эту неизбежность под сомнение, говоря, что на самом деле глобализацию вызвали два фактора: это революция в телекоммуникациях, то есть появление интернета и, самое главное, — появление информационной инфраструктуры, а это прежде всего кабельное хозяйство, которое объединяет континенты и крупные города, позволяет передавать большие объёмы информации в кратчайшие сроки и тем самым ускорять информационные потоки и делать прозрачной информационную обстановку, потому что люди не так охотно вкладывают свои деньги в какие-то далёкие заграничные объекты, куда надо ехать, долго добираться, они даже о них ничего не знают. А когда ты можешь через браузер или на специализированном ресурсе посмотреть красивые фоточки, видео, то гораздо легче расстаться с деньгами и вложиться в какую-то хибару в Южной Африке. Это про роль телекоммуникации.
А с другой стороны, второй фактор, который подчёркивает Хомски, — это решение администрации Никсона покончить с Бреттон-Вудской системой. В том плане, что Бреттон-Вудская система как отмена золотого стандарта, а решение отказаться — это переход к Ямайской системе, когда расчёт происходит в единой валюте, которой по трагическим обстоятельствам стал доллар США. И это обеспечило более свободное перемещение капитала. Но оба этих фактора не являются неизбежными, тем более в таких формах, которые они обрели.
И что он ещё говорит? Внимание, цитата: «Две трети международных финансовых транзакций происходят между Европой, США и Японией, а также внутри них. Там более-менее действенные парламентские структуры, и нигде нет угрозы военного переворота. Это означает возможность контроля, модификации и даже устранения любых неуправляемых сил, подталкивающих нас к глобализации экономики, даже без крупных институциональных изменений». В этой цитате можно углядеть, что Хомски всё-таки видит возможность борьбы с глобализацией. И это процессы, которые должны происходить на уровне национальных элит, а не каких-то глобальных, которые выражают волю тех самых корпораций и крупного финансового капитала. Но на вопрос журналиста, а как же бороться с этой самой глобализацией, Хомски прямого ответа не даёт и ограничивается разбором мифов, на которых базируется позиция Милтона Фридмана, заключающаяся в том, что глобализация ― это естественный и неизбежный процесс, и смешны те, кто видит способы её остановить.
Если вы вспомните либеральную риторику по поводу глобализации, то вы увидите, что это чуть ли ещё не в Библии прописано и вообще всегда так было, и что вы удивляетесь. Но тем не менее, даже экономическая наука, во всяком случае отдельные представители в том числе доказывают неизбежность глобализации в развитии капитализма как некий циклический процесс и как составную часть процессов развития капитализма, из чего можно сделать вывод, что бороться с глобализацией можно за счёт борьбы с капитализмом, так как он является её движущей силой. Хотя Хомски об этом и не говорит, но такое суждение может прийти в голову.
При этом сам Хомски отмечает такие важные характеристики глобализации: он считает, что в терминах валовых показателей, грубо говоря, в добытых тоннах, литрах, если смотреть на торговлю инвестиций, то глобализация представляет собой откат к началу века, по этим показателям. А денежные потоки приобрели стремительность и огромные масштабы. Хотя, если смотреть саму динамику, соотношение мирового экспорта и прямых инвестиций к мировому ВВП, то можно увидеть, что никакого отката нет, есть постоянный рост. Интенсивность международных экономических связей начала заметный спад.
Второй показатель про стремительный рост финансовых инструментов. Вот уже после написания книги, в наши дни мы видим, что этот рост финансовых инструментов завершился, и как раз после начала кризиса 2008 года. И, кроме того, 2008 год — это такая точка отсчета, когда государства стали активнее прибегать к протекционистским мерам. То есть, можно сказать, что мы сейчас наблюдаем новый этап деглобализации.
С точки зрения этой теории циклического развития капитализма, такое уже происходило, и начиная с XVII-го века, с XVI-го века, что сначала присутствует меркантилизм, протекционизм. То есть, когда государства конкурируют между собой, вводят таможенные барьеры, чтобы концентрировать капиталы свои, но в терминах капитализма — национальные капиталы, и их приумножать. Но со временем эта стадия меркантилизма заканчивается переходом от торговых войн к военным действиям. И война Наполеона, Первая и Вторая мировые войны являются яркими иллюстрациями таких переходных войн в жизненном цикле капитализма.
После войны более-менее страны начинают дружить, восстанавливают деловые торговые отношения, и как раз под флагом либерализма в XX веке полным ходом происходит глобализация с последующим внедрением новых финансовых инструментов, которые позволяют ещё ловчее крутить капиталы и надувать очередные спекулятивные пузыри. Затем опять спекулятивные игры переходят в протекционизм и дальше — циклично — торговые войны и, собственно, сами войны. И с этой точки зрения глобальный либерализм, в котором мы живём с 1991 года, должен закончиться меркантилизмом.
Экономисты также связывают этот цикл с зарождением, развитием и исчерпанием технологических укладов. Так, например, в наше время исчерпал себя пятый технологический уклад, идёт борьба за лидерство в шестом. Мнения разнятся. Есть мнение, что развития в пятом технологическом укладе никакого особо и не было, потому что развитие микроэлектроники не привело к какому-то значительному росту производительности труда. И никак, с их точки зрения, не повлияло на транспортную систему или энергетические ресурсы государств. И поэтому, с их точки зрения, человечество застряло между двумя технологическими укладами, не завершив до конца даже формирование пятого. Но тем не менее, с их точки зрения, нас ждёт переход к широкому использованию атома и в транспорте, и в быту. Сейчас этим активно занимается Китай. И с этой точки зрения, как раз становится понятно, почему Россия и Китай так опасны для либерального глобального мира, потому что это как раз сейчас лидеры, которые сосредоточили ресурсы и технологии в атомной промышленности.
Есть ещё экономисты, «Команда простых чисел». Это название. Они отличают ещё и то, что кризис перехода к новому технологическому укладу совпал с кризисом американского цикла накопления капитала. То есть теперь, с их точки зрения, мы ожидаем выход нового капиталистического гегемона, который начнёт новый цикл накопления капитала и создаст новое ядро капиталистической системы. На эту тему тоже написан ряд книг. Например, можем рекомендовать книгу Рея Далио. Это американский финансист. Книга называется «Меняющийся мировой порядок».
На самом деле сейчас, в отличие от Хомски, перед нами не стоит вопрос, неизбежен ли глобализм и как с ним бороться. А нас сегодня должно больше интересовать, как перейти, например, к новому технологическому укладу, с точки зрения одной теории, или в новый виток жизненного цикла капитализма, с точки зрения другой, с наименьшими потерями, и какой всё-таки миропорядок станет лидирующим в мире. Ну и можно отметить, тоже опираясь на материал Хомски, что борьба за национальное лидерство требует, с одной стороны, колоссальной концентрации ресурсов, а с другой стороны, это требует чем-то пожертвовать и прежде всего — уровнем жизни населения. И мы видим, что все начинают урезать социальные расходы.
Я предлагаю ещё поговорить о проблеме социальной поддержки в глобальном мире сегодня. Иван?
СУ. Виктор, у меня вопрос по ходу пьесы. Я хочу, чтобы мы взяли через призму, так сказать, профдеятельности твоей. Ты же инженер, айтишник в широком смысле этого слова. Сфера, где глобализация коснулась больше всего. Наша страна сейчас пытается какие-то вещи по деглобализации применять. Мне интересны твои ощущения. Мы же об обществе сейчас говорим, да? Про государство забыли. Насколько сама сфера, где эта деглобализация у вас применяется, готова и восприимчива к той самой деглобализации? Насколько нужно тем самым айтишникам нашим деглобализироваться? Или им это не надо, и это будет воспринято в штыки? Я не знаю, это вопрос.
В. С точки зрения сообщества, оно не является монолитным. И сама сфера инженерная, которую все называют айтишниками, между прочим, это не так давно началось, до этого были просто инженеры, она претерпевает изменения. Потому что, с одной стороны, мы прошли некоторый период. Как повлияла глобализация? Это, когда ты свою стоимость на рынке труда можешь сравнивать не только на локальном рынке, но и на международном рынке. Всплеск получился во время пандемии, потому что до этого инвестировать в удалённый доступ большинство заказчиков не хотели. И само понятие цифровизации, какое-то развитие технологий тоже под инвестиции попадало в последнюю очередь, потому что даже есть рекомендации не более 1% прибыли тратить на поддержание автоматизированных структур. Но почему этого не делали? Потому что даже есть такая поговорка, что автоматизация позволяет решить те проблемы, которые до её появления не существовали.
В этом смысле, тот предмет, который называется айтишники, принадлежит, с моей точки зрения, к сфере услуг и испытывает точно такие же проблемы, как и все другие профессии в сфере услуг. Потому что, пока большие денежные потоки идут мимо, и как раз сфера услуг участвует (дальше немножко тавтологии) в обслуживании этих потоков, то всё хорошо, высокие зарплаты, и всё замечательно. Но как только появляется понимание, что айфон жевать тяжело и нужно выращивать кукурузу, и чтобы вода была в доме, тут же приоритет сферы услуг снижается только для поддержания какого-то должного уровня комфорта.
Сфера айти, именно разработчики, — это очень широкая сфера. По статистике за прошлый год на самом деле не так уж много их в России, два с половиной миллиона, по данным Росстата. Но мы наблюдаем уже переход в новое качество, я это называю цифровой пролетариат. То есть текущие технологии получили такое развитие, что уже не нужно обучать 6-7 лет специалистов только в институте и дальше ещё лет 5 на производстве, чтобы он мог разрабатывать какие-то вещи, которые будут приносить прибыль компании. Теперь достаточно зачастую полугодовых-годовых курсов, за счёт полной автоматизации самой разработки, появлению, в том числе, нейронных сетей. Почему именно нейронные сети генеративные так хорошо оплачивались и развились? Потому что многие рутинные процессы, в том числе в разработке программирования, они помогают снять. И таким образом вот эти все переоплаченные, перегретые айтишники, которые привыкли получать зарплату по 10 тысяч долларов, живя в России, обнаруживают, что у них добавляется конкуренция.
Почему я называю их пролетариат или цифровые рабочие, потому что они испытывают те же самые проблемы, как и в начале ХХ века рабочие на заводах. И к тому в принципе идёт, и само сообщество начинает уже об этом беспокоиться, что корпорации выбирают путь более жёсткой эксплуатации айтишников, а здесь ещё айти сфера находится на стыке креатива, как писатели, художники, то есть очень много творческой составляющей, и поэтому очень много голов пострадает ментально, и останутся в строю только те, кто успеет быстро приспособиться. Закончил.
ТХ. Две реплики и вопрос. Вы удачный термин используете, «пролетарий умственного труда», у социологов есть такой термин “когнитариат”, пролетарий умственной деятельности. А потом вы много авторов перечисляли, я в порядке рекомендации, [назову] замечательную работу, социологи её очень любят, она давно уже написана, больше десяти лет назад, Питер Бергнер и Сэмюэль Хантингтон «Многоликая глобализация». Это такой большой американский исследовательский коллектив, они измеряют глобальную культуру, отталкиваясь не от экономики, а от каких-то глобальных культурных веяний: массовая культура, глобальная деловая культура, культура интеллектуалов, религиозные движения. Это интересный взгляд.
В стороне оставляю очень интересную дискуссию о том, глобализация — всё-таки новое явление или нечто, что периодически нашу цивилизацию настигает. Ведь что такое был мир после Александра Македонского? Это эллинистический мир, это был глобальный мир, греческий выполнял роль английского, была глобальная эллинистическая культура. Но это, ещё раз, отдельная тема разговора.
У меня вопрос в продолжение, вы хорошую метафору с айфоном привели, что айфон кушать не будешь, надо выращивать кукурузу. Не кажется ли вам, что все разговоры о новых технологических укладах несколько надуманы? Потому что, например, с чем мы сталкиваемся сейчас в России? У нас не хватает квалифицированных сварщиков и токарей, производства их готовы оторвать с руками, но их просто нет физически. Я знаю нескольких организаторов производств, которые ищут людей классического пролетарского труда, но их нет, ПТУ перестали готовить и т. д. Если мы не производим то, что мы называем хард, то нам будет не до софта. Нам нужны трактора, машины, комбайны, мельницы, для того чтобы молоть муку, нефтеперерабатывающие заводы, для того чтобы делать бензин, с которым у нас сейчас перебои, и т. д. На этом фоне страна, имеющая мощную индустриальную экономику, достаточно терпимо может относиться к этой пресловутой смене технологических укладов. Или нет? Ваша точка зрения, или тут всё-таки что-то более сложное?
В. Я отмечал это как одну из теорий, и в принципе я не доверяю циклическим теориям. Жизнь более сложна, чем простые циклы. Тем не менее я бы мог интерпретировать это как изменение некоего инструментального базиса, то есть инструменты, с которыми мы работаем, потому что действительно сварщики требуются, но сегодняшний сварщик, который требуется, работает с несколько другими инструментами, чем сварщик 50 лет назад, хотя делают они одно и то же дело. И другие требования именно к качеству сварного шва и знанию материалов и всего прочего. Это на самом деле можно увидеть визуально, я сам сталкивался. Когда ты получаешь изделие из-под лазерной сварки, то оно, во-первых, эргономически более приятно выглядит, лучше встаёт на место и менее подвержено коррозии. Или когда я видел произведения искусства от белорусских сварщиков, то есть видно, что это handmade: разные капли, разная проработка шва, поэтому и то и другое — сваренное, но новый технологический базис позволяет большее количество изделий изготовить, а объём производства всё равно поддержит так или иначе экономику, потому что те народы, которые сейчас пользуются только плугом и даже не пользуются тракторами, у них тоже всё получается, но эффективность труда другая. И новые технологии в идеале должны нам позволить высвободить ещё больше свободного времени, которое мы сможем, если не будем отвлекаться на культуру потребления, применить для более интересных дел. Грубо говоря, два часа сварщиком отработал, а потом пошёл обсуждать Хомски.
СУ. Кто поле попашет, попишет стихи. Нас еще классика этому обучила [Прим.: Немного искажённая цитата из поэмы Маяковского «Хорошо»: «Землю попашет, / Попишет стихи»] Спасибо, коллеги, двигаемся дальше. Ваня, раздавай.
И. Да, мы как раз переходим к следующему пункту, потому что предыдущие два пункта были у нас как раз подводкой к нему. Это то, что упомянул Виктор, а именно дискредитация социальной поддержки и её урезание, и тут мы хотим немножко поэкспериментировать с нашим форматом. Мы хотим задать вам вопросы на основе цитат из книги, для того чтобы вы поделились с нами наблюдениями на эту тему. Ну и плюс я ещё поделюсь собственным опытом, потому что всё-таки проблема взгляда общественности на социальную поддержку больше свойственна нашим западным братьям, а я как раз в Греции живу.
СУ. Отлично, крути барабан, блиц на экране, поехали.
И. Итак, первая цитата от меня: «Очень ловкий ход. Надо отвлечь внимание от богатых, от потрясающего роста прибыли, как выражаются Fortune и Business Week, от перекачки средств в передовые технологии при помощи военной системы ради обогащения частной индустрии. Нет, всё внимание к вымышленной чернокожей маме за рулём “Кадиллака”, едущей за очередной социальной выплатой, благодаря которой она сможет нарожать ещё ребятишек. “Почему я должен это оплачивать?” ― возмущаются люди. Кампания оказалась поразительно эффективной, хотя большинство считает, что на правительстве лежит ответственность за обеспечение разумных минимальных стандартов жизни бедных. Она выступает против социальной помощи, то есть против усилий правительства обеспечить эти самые стандарты. Такими достижениями пропаганды остается только восхищаться». Итак, это конец цитаты, и мой вопрос заключается как раз в формировании этого двоемыслия, что у нас вроде как государство должно помогать людям, но при этом все такие шаги подвержены осуждению. И главный вопрос: а почему мои налоги идут на это? Пожалуйста, прокомментируйте, как проходил этот процесс, как вы его изучали?
СУ. В сфере социальной политики у нас западнизация прошла одной из первых. Мы это сразу всё проделали. И то, что ты процитировал про негритянку и отвлечение внимания, ничем не отличается от того, как у нас предлагают обсудить таджиков, киргизов и прочих нелегальных мигрантов, вместо того, чтобы обсудить, а почему у нас особая ситуация на Новой Риге и на Рублёвке. Как так получилось, что у нас сформировалась отдельная страна в районе Рублёвки? Ну мы это не будем обсуждать. А то, что у нас приехали таджики и они мешают, это мы будем обсуждать. В этом смысле американизация российских медиа произошла целиком и полностью. Но мы отличаемся тем, что у нас есть советский базис. Мы не готовы относиться к таджикам и киргизам, как американцы относятся к неграм, потому что у нас культура другая. Но «хозяева жизни» предлагают нам точно так же относиться. Но я очень надеюсь, что у нас с этим не проканает. Мой ответ закончен.
ТХ. Я поддержу. Всё началось с процессов в культуре. Давайте вспомним любимый нашей интеллигенцией фильм «Собачье сердце», который как раз в перестроечное время вышел. Там есть профессор Преображенский, носитель культуры, а есть Шариков и Швондер как олицетворение быдла. И хотя это противопоставление высших и низших глубоко нашей культуре противно, но оно очень настойчиво насаждается и с помощью медиа, и с помощью сюжетов. Тут Хомски абсолютно прав: масс-медиа кому-то принадлежат, и они обслуживают интересы тех, кому принадлежат. Но в этом плане у нас действительно всё случилось. Давайте вспомним, как настойчиво одно время общество встало, когда так называемый «закон о шлепках» пытались провести, — элемент ювенальной юстиции, домашнее насилие. Как реагирует всегда массовый зритель? Вам показывают яркий сюжет про ту негритянку, которая едет за очередным пособием, или про случай домашнего насилия и прочее и говорят: «А вот это проблема». При этом объективные цифры естественно остаются в тени, которые свидетельствуют о совсем другом масштабе других проблем. Поэтому, к сожалению, эта проблема общая, она общая для всего капиталистического мира, для общества с рыночным укладом. Средства массовой информации принадлежат крупному капиталу и обслуживают интересы крупного капитала. Даже если они в существенной степени находятся под контролем государства, как, например, наши федеральные каналы, но тем не менее, эту повестку никто не отменял.
СУ. Иван?
И. Да, я бы хотел ещё от себя поделиться наблюдениями, потому что это связано не только с цветом кожи. Вы упомянули об отношении к таджикам. По моему опыту в Греции, даже я сталкиваюсь с определёнными шутками своих знакомых, которые акцентируют внимание на то, что я украинец и приехал сюда получать социальную помощь. Хотя на самом деле лично для меня тут вся социальная помощь — это был бесплатный проезд один год, и не более. Но с определённым негативом уже на стадии знакомства я тут сталкивался. То есть у людей это уже идёт как модель отношения вообще ко всем мигрантам, даже вне зависимости от их цвета кожи.
СУ. «Они съели наше сало», да?
И. Однозначно, однозначно.
СУ. Иван съел наш гирос и все маслины, приехал из Одессы и сожрал все греческие маслины, да? Так получается?
И. Иронично, но ход мысли именно такой. Понятно, что когда потом более глубоко знакомишься с людьми, они меняют свою точку зрения, особенно когда чуть больше разбираются в ситуации, но базовый паттерн поведения именно такой, как вы описали, что приехал и скушал наш салат и гирос.
СУ. При этом забыли, кто в Греции уничтожил все производство и судостроение?
И. А вот об этом мы ещё поговорим в четвертом пункте.
СУ. Отлично, поехали.
И. Итак, я передаю слово Ксении, у неё как раз следующий вопрос.
К. Да, спасибо. Я бы хотела ещё раз повторить в расширенной версии цитату, которую я использовала в своей части разбора, и потом задать вопрос: «Смысл социального обеспечения в том, чтобы гарантировать всем некий минимальный стандарт существования. Оно наводит людей на ненужные мысли, что мы можем трудиться вместе, участвовать в демократическом процессе и принимать собственные решения. Гораздо лучше создать такой мир, в котором люди действуют поодиночке, а побеждают сильные. Цель — такое общество, где базовая социальная единица, — это вы в обнимку с вашим телевизором. Если ребёнок за стеной голодает, то это не ваша проблема. Если соседская пара пенсионеров неудачно вложила накопления и теперь недоедает, то вам нет до этого дела. Думаю, это и есть подоплёка пропаганды на тему социального обеспечения. Остальные вопросы имеют технический характер и малозначимы. Немного более прогрессивная налоговая система может обеспечить социальному страхованию бесконечное будущее». Изначально я хотела задать вопрос по этой цитате: каким образом в принципе удаётся воздействовать на отношения людей по вопросу социального обеспечения? Ведь это, по сути, гарантия базовой безопасности для людей. Подменять, дискредитировать — удивительно, как получается! Частично уже ответили на этот вопрос. Тогда хотела бы спросить, каким образом можно этому противостоять?
СУ. Ой, какой хороший вопрос. Мой любимый. Что делать, как нас учили? Что делать? Кто виноват — понятно, а что делать — непонятно. Вообще, про социалку давай просто на уровне схемы поймём. Социалка родилась из Первой мировой и революции начала ХХ века. До этого никто никому никакую социалку платить не хотел, за исключением Бисмарка, который это всё придумал, для того чтобы построить идеальную армию. И он это делал на протяжении 30 лет и таки её построил. И таки он доказал. Другой вопрос, какие обстоятельства, мы сейчас не будем разбирать. Больше никто никому никакую социалку не платил. И платить они начали только под влиянием Советского Союза, и никого другого. И поэтому после того, как Советский Союз разрушился, всё, что происходит сейчас, – это постепенное, постепенное сворачивание всех социальных программ. Сразу нельзя, хвост надо рубить по частям, мы же помним. Поэтому это постепенное сворачивание.
ТХ. Возвращение к истокам.
СУ. К концу XIX века. Это постепенное возвращение к классике, которую мы читали у Джека Лондона [и других]. «Оливер Твист» — это тот идеал, куда плюс-минус хотят нас привести те люди. А почему это было? Сейчас объясню. Потому что в конце XIX века, когда началась первая индустриализация, машины требовали относительно высокообразованного человека. И они были вынуждены открыть всем плюс-минус образование, как минимум, ремесленное. А потом советская школа это подтолкнула. Теперь Советского Союза нет. Китай не такой, как Советский Союз, он иной. Поэтому всё это сворачивается. И усиленно это всё ещё роботизацией, о чём Виктор в своей части рассказывал, что масса есть решений, где человек в принципе не нужен. И хотя люди против сворачивания социалки, их никто не спрашивает. Потому что теми методами, которые вы описали, отвлечением внимания, можно заставить ненавидеть кого-то другого. И потом они, в общем-то, готовы пожертвовать всем, чем угодно. А в российском случае они посчитали, что можно разменять рейтинг главного начальника, 5-6%, не особо значащих, на пенсионную реформу. Вот вам результат, как это всё разменивается.
ТХ. Я совершенно подписываюсь под каждым словом. Но добавлю, что в культуре очень интересные процессы происходят. Возник в последние несколько лет достаточно мощный институт интернет-инфлюенсеров, как их называют. Семён Сергеевич является одним из них, работая на политическом поле. Агенты влияния, которые активно присутствуют в Интернете. Там, по моим прикидкам, больше половины занимают различные темы лайф-коучинга, популярной психологии, теории гармонизации психики, самореализации и всего прочего. И три четверти из них говорят аудитории на разные лады одно и то же: «Ребята, будьте эгоистами. Нужно любить себя. Нужно заботиться о себе. Мир существует вокруг вас, вертится вокруг вас и т. д.». И этот эгоцентризм, мы его видим в социологических исследованиях, в общении с молодёжью и т. д. А эгоцентричному обществу, лишённому идеологического сознания, эти идеи [заходят]. И поэтому идеи оптимизации форм социальной поддержки, оптимизации здравоохранения и вообще любой оптимизации — а это в переводе на русский язык означает сокращение и урезание — заходят достаточно спокойно. К сожалению, это мы фиксируем.
СУ. Да, и пределом этого всего стало то, что эвтаназия — это очень рациональная идея. Ну, а что? За стариками надо ухаживать, следить. Зачем? Это предел рационализации. Поэтому такой ответ на вопрос, Ксения.
К. Спасибо большое.
СУ. Двигаемся дальше.
И. Да, интересно тему раскрыли. Последняя цитата будет у Виктора. Виктор, передаём вам слово.
В. Да, я ещё к предыдущей цитате хотел поделиться наблюдением в социальной сети Linkedin. Я читал отзыв одного из русских программистов, который уехал за рубеж. Он как-то там в аварию попал автомобильную, и он одновременно пишет, как он пострадал и сколько денег на него потратила страховая компания, которой платит работодатель, как это прекрасно. Дальше возмущается, что ему пришлось ещё вдвое больше доплачивать. Но в конце он интерпретировал, что то, что ему хватило всё-таки денег без кредитов на то, чтобы оплатить полностью лечение (МРТ какое-то 10 тысяч долларов ему стоило), то это говорит о том, что он действительно живёт в правильной стране, где человек может себе это позволить. Шизофрения полная!
СУ. Извращённый подход!
В. Цитата следующая: «Людей надо чем-то запугивать, чтобы они не стали обращать внимание на то, что с ними на самом деле происходит. Необходимо, чтобы они испытывали страх и ненависть, отводя гнев или даже просто недовольство, порождаемый общественно-экономическими условиями». И к этой цитате вопрос такой: как этот эффект используется для освещения деятельности левого движения у нас и в мире?
СУ. Сам Хомски — это пример того, как система маргинализовала интеллектуала с мировым именем. То есть заперла его только в университетской среде, никуда его не выдвигала. Даже тот же Берни Сандерс, как он ни старался, всё равно его система загнала. То есть получается, что какой бы ни была свободной американская система, внутри неё особо реализоваться нигде невозможно. Это, собственно, такой пример.
По поводу того, что Хомски — это один из самых левых. Наша система с успехом маргинализовала левых. С одной стороны, она купила тех левых, которые легальные, включив их в систему власти. Просто кто-то приватизировал завод, а кто-то — партию. Вот и всё. Каждый что-то своё приватизировал, кому что повезло. Потому что это была сделка в 1991 году. Сделка господская, где одни господа решили, что они в 1991 году хотят стать господами над своими новыми крепостными. И под это заключили сделку. Поэтому демонтаж остатков социализма — это было осознанное решение на всём постсоветском пространстве.
Даже в моей любимой Белоруссии проходил демонтаж этого всего, потому что формировалась прослойка новых господ. Это в логике Сергейцева. Я называю это «хозяева экономики». Так они сформировались. После этого демонтаж стал уже неизбежным. Сначала демонтаж был, так сказать, политическим действием. А когда уже экономика перешла в частные руки, это уже стало не политическим, а личным действием. «Я заводом обладаю, ну зачем мне ещё какую-то коммуналку, кому-то садик, ещё что-то? Зачем это надо? Это лишнее».
И у нас фактически произошла ситуация, когда всё хозяйство (сейчас не про экономику) разложилось на две большие структуры. Первая структура, которая вписалась в рыночек и которая презирает всех остальных — она же вписалась! И вторая часть, которая болтается на балансе, так сказать, государства и окологосударственных структур и которая, в общем-то, является доходягами. И вокруг этого сформировалось у нас отношение как к некоему нахлебничеству. Что за бред? Это наоборот. Это попытка вырвать кусок хлеба в чьих-то других интересах.
Я считаю, что в нашем постсоветском случае есть проблема не с дискредитацией левых идей, как есть на Западе, а в утрате истинных смыслов, которых мы достигли намного глубже, чем достигли они. На Западе они только двигаются к вопросу дележа добавленной стоимости: как бы её поделить. А мы уже вышли на уровень построения иного общества. То есть уже следующий этап, второй или третий, или даже четвёртый. Мы вместе с базисом уничтожили кучу общественных надстроек, и поэтому для нас демонтаж социального устройства носит во многом катастрофический характер. Это отчуждение. А у них борьба с левыми носит как бы превентивный характер, они не хотят допустить у себя проблем. Поэтому у нас совсем иная ситуация.
Наше общество, его большая часть, находится до сих пор в глубокой депрессии, потому что оно внутри не согласно базово с тем, что происходит. Оно не общее. Это не довлеющее. Но это то, что повышает наш градус отчуждения. Поэтому рецепты Хомски абсолютно применимы у нас.
Любимое развлечение наших политадминистраторов — это ещё немножко мочкануть левых. Что происходило сейчас в Хакасии? Они на ровном месте выдумали себе проблему, только потому, что они захотели вдруг снести губернатора коммуниста. Хотя он такой же лояльный, как некоммунист. Это не имеет никакого значения. Но просто в силу того, что есть фактор особой ситуации, что постсоветская политика — якобы у нас есть соревнование коммунистов и антикоммунистов, так повелось с 1991 года, хотя это уже неправда. Неправда. Посмотрите, у нас коммунисты являются застрельщиками основных процессов. Внесли признание ДНР с ЛНР — коммунисты. То есть у нас происходит очень странная трансформация. Там, где нужны какие-то общегосударственные дела и где противостояние с Западом, там у нас, оказывается, коммунисты нужны. А там, где внутриполитические дела и социальные, там они вообще не нужны. И это рождает, в общем-то, абсолютно безумную шизофрению. Такой у меня взгляд.
ТХ. Я бы добавил несколько слов. Знаете, ещё трагедией нашего левого движения, или в широком смысле марксизма и постмарксизма ― вообще всего, что связано с этой школой, было наследие позднесоветского периода, этого совкового догматического марксизма, который совершенно выродился, превратился в начётничество, когда в любой гуманитарной диссертации — не важно, о чём вы писали, хоть про филологию, хоть про историю — вам обязательно надо было процитировать Маркса, Энгельса, Ленина и т. д. Формальное к этому отношение. И в этом смысле в конце 80-х, в 90-е на Западе марксизм был живее. Тот же Хомски. Это из серии «мы кашей объелись». Мы её не ценили. А они ценили. И бедность левого интеллектуального поля долго о себе заявляла. Потом огромную работу провёл Проханов с газетой «Завтра», «День» и так далее.
СУ. И Кара-Мурза с книгами.
ТХ. Кара-Мурза с книгой «Советская цивилизация». Потом появились яркие работы Кургиняна, Фурсова и так далее. Как-то это поле оживилось. Но на достаточно заметный период там было интеллектуально бедно. Это тоже народ отталкивало, хотя у народа-то сознание социалистическое. Русский коммунизм не случайно в русской душе отозвался. Это не классический марксизм. То, что мы построили в Советском Союзе, — это по мотивам Маркса, но это не чистый Маркс. Это Маркс через призму Достоевского прочитанный и реализованный. Поэтому, возможно, с этим тоже связано. Хотя, конечно, настороженность власти к левым идеям, в том числе на уровне риторики официальной, чувствуется. Некий такой постсоветский антисоветский консенсус. Мы от него, к сожалению, пока не ушли.
В. Я ещё от себя добавлю наблюдение. В том числе, про разжигание ненависти и проблемы на пустом месте, я имел в виду замещение левой повестки на Западе различными проблемами меньшинств и оттягивание внимания туда. А ещё одно моё наблюдение связано с начётничеством, которое было, как Темыр отметил, в конце советского периода. Я такое же [явление] наблюдал в рамках новой повестки, речь идёт о защите всех меньшинств. В 2013 году я учился магистратуре РГСУ по специальности «Социология управления». Нужно было написать диплом, и заведующий кафедрой, или даже декан факультета, строго требовала, чтобы в любой дипломной работе отмечалось что-то о гендерных различиях. И желательно чтобы в конце было, что девчонки молодцы.
СУ. Надежды Константиновны [Крупской] надо было больше вставить. Женщины ― вот туда. И по начётничеству добавлю. Если бы не началась спецоперация, у нас началось новое начётничество ESG. Я его прямо зафиксировал. Ещё чуть-чуть ― и у нас было бы ESG-начётничество. Наши уже практически взяли эту идеологию, никак её не адаптировали и уже начали на неё молиться. Я прямо видел это. Иван.
И. Спасибо большое, что передали слово. Вы так красиво подвели к моему пункту. Он у нас финальный. И тут как раз предлагаю, как и в самой книге, под конец задаться вопросом, что нам самим нужно делать. Потому что Хомски, когда поднимает эту тему в книге, обращается за примером в новейшую историю своей страны. Хотел бы как раз привести цитату: «Сейчас мы пытаемся сохранить хотя бы минимум системы здравоохранения. 30 лет назад бороться было не за что. Не существовало даже этого минимума. Так что прогресс налицо. Все эти перемены произошли благодаря неустанной самоотверженной борьбе. Это нелегко, перспективы подолгу кажутся безрадостными. Конечно, всегда можно отыскать примеры, как новые веяния подвергаются искажениям и превращаются в способы угнетения, карьеризм, самовозвеличивание и так далее. Но в целом перемены приводят к большей гуманности общества». Конец цитаты. Какую тему тут поднимает Хомски? Это, конечно же, тема здравоохранения. Она одна из самых болезненных в США, причём уже на протяжении более ста лет. Автор указывает на то, каких изменений они достигли в этой сфере благодаря борьбе людей.
Конечно, как вы упомянули, в США, и в принципе на Западе, борьба с левым движением носит превентивный характер, а значит, и со стороны самого населения идут несколько другие формы протеста. Однако, как указывает Хомски, за этим тоже должно стоять терпение и осмысленность. В американской культуре образ общественного активиста часто выступает комичным, особенно в кинематографе, по причине того, что активисты 60-х, зачастую американские студенты, иногда проводили свои акции с излишним радикализмом и напором. Это тянется до сих пор, это из недавних примеров. Лично мне в голову приходит та же самая Грета Тунберг, чей образ, в конце концов, эксплуатировали больше для высмеивания активистов, чем для их поддержки.
Хомски как раз был очевидцем 60-х и вспоминает, как это происходило. Хотелось бы привести ещё одну цитату из книги. Корреспондент задаёт вопрос Хомски: «Говард Зинн считает необходимым признать, что настоящие перемены в обществе требуют времени. Мы должны быть не спринтерами, а бегунами на длинные дистанции. Как вы считаете?» После чего следует ответ Хомски: «Он прав. Это-то меня и поражало в некоторых сегментах студенческого движения в 1960-х годах. Тогда не существовало организованного укоренённого популярного левого движения, к которому могли бы примкнуть студенты. Поэтому их вожаками часто становились совсем ещё юнцы. Это часто были славные и достойные люди, но только многие из них, не все, не видели дальше собственного носа. Все эти идеи, “устроим забастовку в Колумбийском университете на пару недель, забаррикадируемся в зданиях и после этого грянет революция”. Но так не бывает», — отвечает Хомски, — «требуется неспешное созидание, когда каждый следующий шаг проистекает из того, что уже закреплено в восприятии и в подходах народа, в его понятиях о том, чего он хочет достичь, и об обстоятельствах, при которых это достижимо. Совершенно бессмысленно обрекать себя и остальных на гибель в отсутствие социальной базы, на которой можно отстаивать достигнутое ранее. Это раз за разом доказывают на собственном горьком опыте партизанские и другие им подобные движения. Их попросту сокрушает преобладающая сила. Дух 1968 года грешил тем же самым. Это было катастрофой для многих тогдашних активистов и оставило печальное наследство». Конец цитаты.
То есть мы видим, что любая акция за несогласие с курсом, увеличение свободы и т. д., всегда вызывает острую реакцию со стороны правящего класса. Причём в США это выражается не только в подавлении протестов, но и в юридическом препятствовании подобным акциям или организациям, борющимся за права, как, например, профсоюзам. Очень яркий пример ― это принятый ещё в 1947 году закон Тафта-Хартли, позволяющий государству вмешиваться во внутренние дела профсоюзов и ограничивающий права трудящихся на забастовку. Такой закон был реакцией консервативного правящего класса, повязанного с бизнесом, на подъём рабочего движения в ходе «Нового курса» и президентства Рузвельта, который и был архитектором этого самого «Нового курса». Забавляет, конечно, и риторика автора закона Фреда Хартли-младшего, что «принятие закона призвано восстановить справедливость и равенство в трудовых отношениях». То есть, как мы понимаем, это с точки зрения бастующих, они борются за права, а с точки зрения бизнеса, общества и правящих элит, это на их собственность, где прибыль и власть, покушаются безответственные и недостойные люди. Именно эта разница во взгляде на трудовые отношения и делает порой конструктивный диалог с такими людьми невозможным. В этом плане, конечно, примечательна разница в реакциях между простыми людьми и элитариями на констатацию проблем. Тоже приведу цитату из книги: «За долгие годы я обратил внимание на разительное несходство между реакцией на мои выступления перед более-менее избранной аудиторией и откликом на встречах и дискуссиях с менее привилегированными людьми. Не так давно я встречался в одном городке в Массачусетсе при помощи отличных тамошних организаторов с горожанами, даже по мировым стандартам относящимися к бедноте. Незадолго до этого я проехал по деревням Западной Бенгалии, потом посетил Колумбию, где общался с активистами движения “За права человека”, действующими в ужасающих условиях. В таких местах меня никогда не спрашивают: “Что мне делать?” Там говорят: “Я делаю то-то и то-то. Как вы к этому относитесь?” Возможно, им хочется отклика, предложений, но они и так уже имеют дело с реальной проблемой. Они ждут, замерев, волшебного ответа, которого не существует. В беседах с элитарными аудиториями то и дело звучит вопрос: “Каково решение?” Если сказать в ответ очевидное “Займитесь решением своей проблемы в добровольческой группе, занимающейся такими делами”, то это будет совсем не то, чего они ждут. Им подавай волшебный ключик, быстро и эффективно отпирающий все замки. Но таких решений нет. Есть только то, что делают жители городков Массачусетса, самоуправляемых деревень Индии и иезуитов в Колумбии». Конец цитаты.
СУ. Прекрасная цитата. Прямо в масть. Извини, что перебил. Продолжай.
И. Мне она тоже очень понравилась. Что ещё примечательно в этой цитате, это, конечно, упоминание самоорганизующихся граждан в таких бедных странах, как Индия, которые решают свои проблемы как коллектив. У Хомски, как анархист-синдикалиста, тема самоорганизации вообще проходит тонкой нитью через всю книгу. С момента интервью Хомски в конце 90-х, приведённого в этом отрезке, такие страны, как Бразилия и Индия, конечно, сделали серьёзный шаг вперёд. БРИКС является тому показателем, в том числе. И хоть проблем у них ещё предостаточно, мы можем сравнить их положение тогда с тем, что сейчас. Предлагаю тоже это сделать на основе цитаты из книги. Корреспондент задаёт вопрос: «Вы наблюдали низовые движения в разных краях: в Индии, Бразилии, Аргентине. Мы можем чему-то у них научиться?» Ответ от Хомски: «Это всё живые динамичные общества с огромными проблемами. Там много всего происходит. Но думаю, они угодили в ловушку заблуждений насчёт неподъёмного внешнего долга и необходимой минимизации государства. Им нужно понять, что они никому не должны. Как нам самим нужно понять, что корпорации — это нелегитимные частные тирании. Пора интеллектуально освобождаться. А это невозможно в одиночку. Человек освобождается через сотрудничество с другими, подобно тому, как науки постигаются через взаимодействие с коллегами. Основой для этого становятся народные организации и группы-зонтики». Конец цитаты.
И тут я бы тоже хотел привести пример из личного опыта. Ведь в Греции заблуждение о неподъёмном внешнем долге также очень сильно влияет на население. И в первую очередь это приводит к дискредитации государственности как таковой. Если взять пример из культуры, я сразу же вспоминаю сериал «Слуга народа», где во втором сезоне шло соревнование между украинским и греческим министрами за то, кто же получит кредит от Евросоюза. То есть греки как должники — это уже находится своё отражение в культуре, в шутках, я их слышал от разных людей. То есть это уже такой стереотип, и я считаю, достаточно обидный.
СУ. «Да вы ещё со времён Аристотеля всем должны», ― говорят грекам. Да?
И. Однозначно.
СУ. Да, Иван, спасибо, показательная история.
И. Я ещё не закончил.
СУ. Да.
И. Как раз эта долговая кабала и является одним из главных методов современной, я бы даже назвал её скрытой, колонизации. И, как я уже упоминал, это приводит именно к дискредитации государственности. Исходя из своего опыта общения с местными, для них тема налогов очень острая. Как Хомски упоминал в фильме «Реквием по американской мечте», отношение к налогам очень часто отражает отношение людей к государственности. Так вот, у греков двойная мотивация не платить налоги. Первая мотивация – это то, что чиновники положат часть себе в карман, а оставшаяся часть уйдёт на покрытие долга, который мы вообще не хотели. И это, на самом деле, приводит к социальному напряжению.
Даже за то время, что я нахожусь здесь, я вижу, как люди потихоньку начинают организовываться, наполняемые недовольством своей жизнью. Однако, это тема для разбора одной из будущих наших книг, а на этом наш доклад окончен.
Переходим к вашим вопросам.
СУ. Коллеги, очень содержательно. Мы по ходу пьесы вопросы уже задавали. Иван, мы с тобой про Грецию обсудим отдельно. Я прямо это чувствую, у меня вопросов накопилось. Сейчас будет время такой немного рефлексии и общих выводов.
Темыр Айтечевич, давайте, вам слово, а я завершу.
ТХ. Во-первых, спасибо большое, ребята. Я давно Хомски не перечитывал и с удовольствием сейчас погрузился. И прекрасные цитаты, и прекрасный разбор, и здорово получилось, всё это и аналитически, и актуально. Но мне кажется, всё-таки ключевая мысль ― в последнем разделе: одни ждут готовых решений, тогда как другие действуют. Причём, как правило, действуют люди тогда, когда ситуация у них более, что ли, угрожающая. Это мне напоминает нашу историю. Мы всегда с юмором вспоминаем, когда к нашему ректору университета приходят люди с какими-то идеями и говорят: «Михаил Иванович, у нас есть идея…». Он отвечает: «Послушайте, в университете нет проблем с идеями. В университете проблемы с их воплощением».
Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Мы все, неравнодушные граждане, нам очень важно помнить: А) что за нас добрый дядя не придёт и не сделает. По крайней мере, ждать этого придётся очень долго; Б) нам надо объединяться. В одиночку не то что большие дела, никакие дела не делаются. «Человек один не может ни черта», как писал Хемингуэй в одном из своих произведений. [Прим.: полная цитата из романа «Иметь и не иметь»: «— Человек, — сказал он. — Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один. — Он остановился. — Всё равно человек один не может ни черта».]
И такое неравнодушное объединение – это то, что вообще даёт России шанс во всех испытаниях, которые на её долю выпадают. Огромную роль всегда в России играла, играет и будет играть власть. Это определяющий фактор для наших территорий, пространств, для государственного механизма. Но не менее значимую роль может сыграть и общество, объединившись на уровне идей, на уровне действий и т. д. Здорово, потому что ваш формат – это одна из форм такого объединения.
СУ. А я добавлю, что для меня очень важно, что у нас по ходу пьесы достаточное количество людей послушало и ещё послушают [наши разборы, потому] что Хомски ― это пример интеллектуала, который является одновременно и практиком, и не уходит в какие-то чистые теоретизации, а постоянно работает, общается и [находится] на передовой. И самое главное, для меня это пример того, что умные вещи — почему я и хочу, чтобы все почитали Хомски точно так же, как и Зиновьева, — можно выражать очень простым, понятным, доступным языком, без излишнего заумствования, [при этом] в общем-то, докапываясь до сути.
И сегодня те цитаты, коллеги, которые вы подобрали, очень хорошо отражали суть. Я очень надеюсь, что это было всем слушателям полезно. И мы в этих наших пяти подкастах провели, в общем-то, экскурсию в творчество одного из самых глубоких интеллектуалов современности, потому что профилактика когнитивных войн – это, в том числе, профилактика того, что мы воюем не с американским обществом и американской культурой. Это одна из величайших составляющих мировой [культуры]. И мы опираемся на [лучших представителей культуры] и внутри США, поэтому мы разбираем Драйзера, поэтому мы разбираем Хомски. Скоро мы будем разбирать Адама Туза. А дай бог, мы ещё дойдем до литературы, ещё и до Джека Лондона. Но это дальнейшие [планы], у нас всё-таки не радиоформат. Там есть что разобрать. Мы в начале пути. И мы не должны забывать, что это великая культура, которая сама зашла в глубочайший кризис. И сейчас в этот глубочайший кризис затягивает весь мир. И наша задача не только в нём не погибнуть, а ту здоровую часть культуры, которая там есть, всячески поддержать. И если даже будет кризис, я бы очень был рад видеть, например, того же Хомски профессором Кубанского государственного университета, если всё пойдёт совсем плохо. Правда же?
ТХ. Да. Кафедра прикладной лингвистики готова принять его в свой состав.
СУ. Климат хороший, как в Америке.
Ну что, друзья, спасибо вам большое. Очень познавательно, будем продолжать дальше.
И. Вам спасибо большое за возможность заняться такой интересной коллективной деятельностью. И всем слушателям также спасибо.
СУ. Отлично, друзья. Всё, мы завершаем. Запись останавливаю. Для тех, кто остался, мы ставим «Goodbye, Америка!» уже под завершение. Спасибо, дорогие друзья, спасибо, Темыр Айтечевич. Сегодня мы были вместе.
ТХ. Спасибо, Семён Сергеевич.
СУ. Коллеги, пока. На сегодня всё.
Словарь когнитивных войн
Телеграм-канал Семена Уралова
КВойны и весь архив Уралова
Группа в ВКонтакте. КВойны. Семён Уралов и команда
Бот-измеритель КВойны
Правда Григория Кваснюка
Was this helpful?
2 / 0